***
Ночь неторопливо вступала в свои права. Длинные серые тени стали чернеть, растворяясь друг в друге. Синий туман пролег между деревьев, успокоился и замер ветер. На широкой бугрящейся поверхности темной реки заиграло чистейшее небесное серебро — особый дар сияющего среди облаков ночного солнца. Лес наполнился свистящим стрекотом насекомых, вдоль берега заквакали лягушки, где-то среди листьев послышалось быстрое ауканье птиц. Григорий вышел из дома и задумчиво остановился у раскидистой ивы. В воздухе зудели комары, а позади грохочущим эхом раздавался шум продолжающегося до сих пор праздненства. Слушая его, юноша чувствовал себя опустошенным и единственным его желанием теперь были естестванная природная тишина и крепкий сон. Он поднял голову. В небе, прямо перед ним, молча и торжественно светилась луна. «Все-таки, нет ничего красивее,» — с улыбкой подумал он. Ее легкий свет успокаивал. Некоторое время Григорий самозабвенно смотрел вверх, чувствуя, как успокаивается все внутри него, и как отступает доносящийся из дома шум. Больше не было ничего, кроме этой синей свистящей тьмы и ровного лунного свечения. Неожиданно он услышал свое имя. Удивленно обернувшись, юноша никого не обнаружил. Его сердце от волнения пропустило один удар, и он снова вопросительно и благоговейно взглянул на луну. Ему показалось, что ее свет стал ярче. Медленно подул ветер, лес наполнился тихим шуршанием, и сквозь него Григорий снова расслышал свое имя — теперь уже гораздо отчетливее и ближе. Он опустил глаза и вдруг увидел быстро скрывшийся за кустами кусочек простого полосатого платья. Он недоуменно нахмурился, но в этот момент что-то внутри него азартно щелкнуло, заставив недоверчиво улыбнуться и все же пойти туда. По лесу стелились густые жирные тени, над головой плясали черные пластинки листьев, синий туман опустился к земле, и луна, серебрясь на мокрой траве, наполнила прохладный воздух жемчужным сиянием. Следуя за таинственной девушкой в простом полосатом платье, Григорий ступал по вздутой пружинящей земле, не слыша даже собственных шагов. Она то появлялась, то снова убегала вперед, и когда он, потеряв ее из виду, хотел было окликнуть ее, разорвав таинственную посвистывающую тишину, он слышал едва различимый шепот, зовущий его по имени, а за поворотом мелькала ее золотистая рука, медленно касавшаяся влажной коры дерева. Она играла с ним — он чувствовал, но непреодолимо жгучее желание узнать ее заставляло его двигаться вперед, заходя все дальше и дальше в лес. Шум усадьбы совсем уже стих, когда в воздухе прозвучал ее звонкий смех. Ее тень скользнула мимо ног Григория, помчалась быстрее птички в сторону, игриво, уже теперь в полный голос зовя его по имени. Юноше вдруг почудилось, что он уже слышал где-то этот голос. Он сорвался с места и побежал за ней. Она смеялась и, подскакивая, уводила его за собой. Он видел ее руки, полосатое платье, русые распущенные волосы и босые ступни, мелькающие по земле. «Нимфа, настоящая русалка!» — с восторгом думал Григорий, ловя каждое ее движение. Их гонка превратилась в звонкий серебряный вихрь ее заливистого смеха и его громко колотящегося сердца. Внезапно лес расступился, открывая перед ним небольшую поляну, заканчивающуюся скалистым обрывом. Он замер. На самой высокой из скал, свободными крыльями расправив руки, стояла его ундина и смотрела на простирающийся перед ней лес. Ветер неслышно развивал ее юбку, лунным светом вычерчивая на фоне синего неба ее стройную фигуру. Хитро улыбаясь, она обернулась к нему, сверкнув в темноте светящимся изумрудом. Особое, никому более несвойственное наклонение головы, пылающие губы и оттененная вьющимися волнами волос скула. Григорий не мог поверить своим глазам. То была графиня. Легким движением плеча, с наслаждением наблюдая за произведенным эффектом, она подозвала Григория к себе. Он не мог сопротивляться, и все ж, не дойдя нескольких шагов, он нерешительно замер, с робким обожанием глядя на нее снизу вверх. Происходящее казалось ему сном. Безумным, но сладким сном. Она подскочила к нему и, тонко обвив руками его шею, пронзила его изумрудом своих глаз и жарко зашептала: — Теперь ты знаешь, кто я, Григорий. Я — ветер, луна и ночной лес, меня никто не может удержать. Я — все кругом, и все кругом — я! Любишь ли ты небо, Григорий? Любишь ли ты меня? Никогда в жизни он не был настольо уверен в чесности своих слов. — Люблю. Больше жизни люблю.***
Солнце сверкающими брызками рассыпалось по комнате. Юноша открыл глаза и с удовольствием потянулся, жмурясь от ярких лучей. На его губах сразу же заиграла улыбка, как в голову пришла мысль о событиях прошедшей ночи. Он никогда не был так счастлив, ему казалось, что теперь он может все. Григорий встал, быстро оделся и вышел из комнаты, решив, пока все еще спят, пройтись по дому и саду, чтобы получше осмотреть их. Потому как теперь он думал на некоторое время задержаться здесь. Повсюду покоилась девственная тишина. Ни тиканья часов, ни живого человеческого дыхания — ничего. Григорий, мягко ступая по коридорам, неторопливо двигался из одной части усадьбы в другую и внимательно рассматривал ее богатое убранство. Так прошло около часа. Выйдя наконец во двор, он на секунду замер и глубоко вдохнул свежий утренний воздух. К тому времени голубое небо успело затянуться частыми кучными облаками, и солнце уныло скрылось за их серыми телами. По сравнению с предыдущим днем сильно похолодало. Но Григория это ни капли не взволновало или, тем более, не испортило его настроения. Он счастливо улыбнулся всему миру и отправился в сад. Остановившись под кустом отцветшей сирени, юноша стал разглядывать россыпь пурпурных гвоздик, как вдруг совсем рядом послышался смеющийся голос графини. Григорий с удивлением поднял голову и прислушался. Ее голос раздался снова, и на этот раз гораздо ближе. Тогда, недолго думая, он прыгнул к кусту и спрятался за его опавшими ветвями с густой пышно-зеленой листвой. Через минуту на дорожке показалась Она в прелестном бархатном платье, нежно очерчивающем ее стройную фигурку. Она была не одна. Рядом, спокойно придерживая ее за руку, шел Барон и сдержанно улыбался. Она смеялась и говорила: «Что вы, Мишель, право, вы обманываете меня.» Он серьезно качал головой и поднимал брови, шутя, доказывая обратное Внезапно они остановились друг напротив друга, так что Барон полностью закрыл ее своим могучим телом. Григорий, спотыкаясь, подался в сторону и в следующую секунду увидел его крепкие руки, уверенно прижимающие ее тонкую талию к себе, изящные пальчики графини, обвившие его шею и долгий огненный поцелуй, прозвучавший на их губах. В этот момент внутри юноши что-то сломалось. Громко треснуло и, болезненно стукнув, провалилось куда-то вниз. Сам того не заметив, он вышел из своего укрытия и вперил в Барона ненавидящий взгляд. — Я вызываю вас на дуэль, — глухо произнес он, дико глядя на мужчину. Графиня нисколько не удивилась его появлению, словно знала о том, что он наблюдает за ними. Быстрые глаза ее восторженно сверкнули, вся она вдруг уменьшилась и, спрятавшись за широкими плечами Барона, стала выжидающе глядеть на Григория. Он ее не видел — он не видел ничего, кроме застывшей перед ней темной фигуры. А ее лицо вдруг озарила смеющаяся самодовольная улыбка, готовая в любой момент обратиться либо в испуганную, плотно сжатую линию, либо, что вероятнее, в хищный оскал. Только Барон видел это. Даже сама она, казалось, не до конца владела собой в этот миг, полностью отдавшись во власть тайного женского инстинкта, управлявшего ею. Но он-то видел. — Барон, я вызываю вас на дуэль, — пытаясь справиться с собой, Григорий постарался придать своему голосу как можно больше твердости. Почти получилось. В ответ мужчина повел головой, словно только что его заметил и медленно, изобразив на лице искреннее удивление, обернулся к молодому человеку, грубо вперив в него тяжелый взгляд своих сияющих черных глаз. — Как вам будет угодно, мой друг, — бесцветно ответил он, пожимая плечами. — Не зовите меня так, — внезапно отрезал Григорий, хмурясь. Барон снова пожал плечами. — Сегодня, сейчас же. В лесу. Приходите один. Юношу трясло. Он пулей вылетел из сада и, сам не зная, куда бежит, понесся к единственно возможному месту — к обрыву. Где Она, Она так недавно стояла, закрыв глаза, и слушала голоса ночи… Она не выходила у него из головы. Точеные плечи, играя, вели его между деревьев, изящный стан молнией вспыхивал перед глазами, тонкие руки, вспархивая с его груди, вдруг исчезали, мелькая впереди легким касанием мшистого ствола. Ее мягкие русые волосы волнами скользили вдоль его шеи, оплетали ее и вдруг резко сдавливали, убивая последний волнующийся вздох. Ее лица только он никак не видел, лишь взгляд ее зеленых глаз был грустно-нежен и глубок, как прежде, но и он, скрываясь за темными деревьями, медленно растворялся, ядовитым шипом тлея в его воспаленном сердце. Кажется, он плакал. Или то был лишь рыдающий вой ветра? Он и сам не знал. Не хотел знать. Ему было все равно. Он несся к обрыву, словно в нем было его единственное спасение. Перед мысленным взором появился Барон. Черные, злые глаза его сухо ухмылялись, глядя на Григория. Глядя на всех. Ненависть и холодное презрение отпечатались на его лице, жестком, строгом, аристократически красивом лице, которое Григорий ненавидел. Даже больше, чем любил графиню. Добежав до самого края, он остановился, подставив грудь и лицо разыгравшемуся ветру. Холод забрался ему под рубашку, внизу, рыча, билась о каменистый берег река, быстрое течение вмиг пожирало все, что в него попадало, и с неимоверной скоростью уносило прочь. Григорий закрыл глаза. Ему захотелось сбросить Барона вниз. Чтобы никогда больше не видеть его, не видеть его жестоких глаз, чтобы никому впредь он не причинил зла. Убить его?.. Возможно. Нет, при мысли об этом все внутри юноши сжалось от неизъяснимого страха, и он с замиранием сердца отбросил эту мысль. Нет, он не мог. Барон появился через четверть часа. Он молча вышел из-за деревьев, держа под мышкой продолговатую деревянную коробку. — Одумайтесь. Шутка ли дело, ведь вы погибнете. Может так случиться, — спокойно заметил он, не глядя доставая пистолет. — Позвольте, мы уже здесь и оружие при вас. Иного случая застрелить вас мне может не представиться, — пытаясь копировать его безразличие, с достоинством ответил юноша и с вызовом поднял голову. Барон кивнул и ничего не ответил, словно знал заранее о том, что услышит — Вы первый, — бесцветным голосом отчеканил он, протягивая ему пистолет. — Хотите, чтобы я встал на ваше место? — Д-да, — Григорий вновь увидел перед собой бурлящие волны, как в них скрывается голова соперника, и ужаснулся. Он сам предложил, быстро подумал Григорий, сам, я не просил его, он не мог этого во мне прочитать. Они поменялись местами. Поэт сжал обеими руками пистолет и наставил его на Барона, а тот, в свою очередь, встал спиной к обрыву, расставил ноги и сложил руки на груди. Он ждал. Григорий глубоко вздохнул и вызвал в памяти облик графини. Раздался выстрел. Мужчина сильно пошатнулся, удивленно сощурил один глаз, но устоял. Пуля прошла всего в нескольких дюймах от его сердца и только задела левое плечо. Барон опустил руки, шагнул к Григорию, покосившись на быстро растущее багровое пятно на рукаве, и глухо проговорил: — Помогите зарядить. Юноша молча подчинился и через несколько минут, вложив оружие в твердую руку Барона, замер на краю обрыва. Их взгляды наконец встретились. Григорий снова увидел в темных глазах своего врага равнодушно спокойный лед. На бледном, покрывшемся испариной лице его отражалась невыносимая боль, левое плечо едва заметно подрагивало, но глаза, его великолепные глаза, светящиеся таинственной темной силой, поразили Григория. Он ненавидел этого человека всем сердцем, но в этот самый миг он вдруг все понял и испытал к нему глубочайшее восхищение. — Вы жестокий человек, Барон, они сделали вас таким, — с лихорадочной горечью прошептал он, странно смеясь. Вновь раздался выстрел. Птицы с криком взметнулись над деревьями, протяжно вздохнул упругой листвой ветер, и далеко внизу взвыла река. Волны заключили молодого поэта в свои ледяные объятия, и шипящая пена навсегда сомкнулась над его головой. Навсегда. Я постучал пальцем по жесткой странице и задумчиво откинулся на спинку кресла. Было уже далеко за полночь. До одури черное небо тяжело нависало над землей, и лишь в одном месте его бесконечное полотно вспарывал снежно-белый серп. Я вернулся к книге. Перелистнул пару страниц, взгляд привлекла графиня. Я вновь перечитал о ней. Все же, хороша, черт, как хороша. А говорят, мир в руках мужчин, сильных и умных, как Барон. Да только не так это все. Не так все устроено. Мужчины думают, что вся власть принадлежит только им. Так и есть, да вот только сами мужчины принадлежат женщинам. Таким, как графиня, да, впрочем, и не только таким. Не могут они без них. Голова никуда не повернется без шеи. А женщина тем временем, настоящая женщина — вот, кто истинный дьявол и ангел в одном лице — играет на костях мертвых поэтов, заставляет ненавидеть, бороться с собой и светом, а лучшие чувства под страхом худшего — насмешки она заставляет хоронить в глубине сердца. Там они и умирают. Бароны всегда будут убивать поэтов. Даже самых лучших из них. Я оглянулся. В памяти возникло и расстаяло воспоминание из далекого прошлого. Странно, очень похожее на сон или бессмысленную выдумку, но абсолютно точно реальное воспоминание. Смешно, было же такое… Позади меня висело зеркало. Старая рама его носила бледные следы моего детства и ранней молодости. Смешно. В нем, блистая черными глазами, ухмылялся убийца.