Ангел во тьме

      Виктория медленно приходила в себя после пережитого ужаса. Перед глазами снова мелькало мерзкое ухмыляющееся лицо напавшего на нее охранника, тот самый немецкий офицер, проводивший допрос и неизвестно откуда вдруг появившийся на ее крики, резкие звуки непродолжительной борьбы, капли крови на его высоких скулах, которые она разглядела, когда он наклонился к ней чтобы узнать, все ли в порядке. В его глазах — тигриная зелень, и сам он, как хищник, после схватки. Такое же напряженное, как струна, тело, сбивчивое дыхание, скрытая сила, исходившая от каждого его движения. — Если бы он появился несколькими минутами позже, или вообще не пришел….- на нее снова нападал нервный озноб, который не давал сосредоточиться. Она должна была испытывать к этому человеку ненависть, но теперь чувствовала благодарность, смятение и неосознанное желание увидеть вновь. — Может быть, он и не лишен понятия о чести, но в остальном, такой же палач, как все они, — убеждала она себя.       В ту ночь ей приснился осенний лес, приятно пахнущий опавшей листвой, дождем, свежим утренним туманом. Мягкие размытые краски природы вокруг, похожи на полотно, созданное рукой неизвестного мастера. Носками ботинок она поднимает шелестящие листья, и беспечно подкидывает их на ходу, словно нет войны, нет горя и слез, нет боли и ненависти. Можно просто гулять, дышать, смотреть в чистое синее небо, не боясь, не прячась от патрулей и не вздрагивая от выстрелов. Ей ужасно хочется остаться там, но вдруг все меняется, словно нерадивый школьник проливает чернила на свою тетрадь. Тьма окутывает ее со всех сторон, накатывая густыми волнами, в которых исчезает прекрасный осенний лес. Она оказывается в кромешной непроглядной мгле, начиная погружаться в нее и тонуть как в трясине. Она кричит от ужаса и подступающего безумия, на последней грани, отделяющей ее от бездны. Ей кажется, что никто не слышит ее, и это длится целую вечность. Она изо всех сил старается высвободиться из затягивающего ее омута, но не может. Внезапно, чьи — то сильные руки поднимают ее и отрывают от земли, она слышит рядом живое биение сердца, чувствует тепло окутывающее ее словно спасительный плащ. Слышит мягкий хрипловатый голос, в котором читается тревога. Она, обнимает его за шею, осторожно притрагиваясь к его коже, чувствуя страх и трепет, но одновременно желая раствориться в его объятьях, уже где-то высоко: над временем, над тьмой, над бездной и над самой смертью.       Проснувшись, она почему-то еще чувствует его присутствие. Ей стыдно, она противна сама себе, потому что понимает, кого только что видела в своих снах. Она пытается избавиться от навязчивых воспоминаний: — Так не должно быть. Это не правильно. — уговаривает она себя.       Ее размышления прерывает скрежет ненавистного замка. Она невольно вздрагивает, когда дверь открывается, и на пороге появляется дежурный офицер, чтобы отвести ее на очередной допрос.--- ---       Идя по коридору, который кажется бесконечной серой шахтой, она чувствует тяжелые шаги позади себя, холод стали на своих запястьях и все еще не понимает, что все это происходит с ней. Отогнав непрошенные мысли, она призывает все свои силы, чтобы выдержать то, что ей, предназначено.       Внутренний борец, который жил в ней, никогда не позволял поддаться страхам и сомнениям. Она вспоминает, как вместе с Марком и Адамом восторженно читала призыв сторонников Сопротивления, напечатанный в подпольной газете, которую они старательно прятали в одном из своих подземных убежищ: «Действуйте, действуйте, действуйте! Отвечайте силой на репрессии вишистской полиции и гестапо. Взрывайте железнодорожные пути, мосты, шлюзы, поджигайте заводы. Пусть каждый патриот считает своим священным долгом вооруженную борьбу против слабеющего врага, вынужденного распылять свои силы. Действуйте, действуйте, действуйте! Только так мы можем подготовить национальное восстание, ускорить открытие второго фронта в Европе и приблизить час нашего освобождения»       Тогда они еще не знали, что все закончится для них так быстро, так глупо и безрезультатно. Неужели нет выхода? Неужели она так и не сможет отомстить за своих родных? Справится ли она с тем, что выпадет на ее долю, устоит ли под пыткой и страхом смерти, сможет ли не выдать тех людей, которые стали ей второй семьей? ---       Эта осень казалась бесконечной. Каждый день теперь поступали сводки о новых саботажах, взрывах, забастовках, партизанских вылазках. Мельбург с удовлетворением отмечал, что все это признаки приближающейся агонии Рейха. Жизни трех молодых людей сами по себе ничего не значили для его командования, но благодаря им, можно было выйти на более крупную рыбу, и никто не собирался этот шанс упускать. Двое юношей и маленькая девушка, ставшая уже невыносимой болью для него, знали, где франтиреры и партизаны и скрывают свои подпольные склады. Если он будет тянуть время и в ближайшее время не получит никакой информации, его в чем-нибудь заподозрят.       Мельбург вдруг обернулся, пробуждаясь от тяжелых мыслей, услышав, как открылась дверь.       Сегодня она показалась ему еще бледнее, но на ее осунувшемся лице пронзительно ярко сияли глаза, полные упрямой решимости. Королевская осанка, гордо поднятая голова не могли породниться с ее потертым платьем и короткими волосами, которые открывали трогательно тонкую шею. Сердце Уильяма Лэма сжалось. Он содрогнулся при мысли, что никакие угрозы не сломят эту гордую девочку. Но все же, чтобы успеть спасти ее, он должен был получить хоть какие-то сведения. Поэтому Вильхельм Мельбург выглядел собранным и суровым как обычно.       Неожиданно, она сама начала разговор: — Я так и не сказала вам спасибо. Вы хорошо заботитесь о своих узниках. — Благодарность или ирония? Скорее всего, она не может преодолеть чувство отвращения, — подумал он, мысленно окидывая взглядом свою черную форму, красную повязку с черным крестом на рукаве, нацистский орден на шее. Как может она быть благодарной ему, ведь в ее глазах, он был одним из тех палачей, что расправились с ее семьей и близкими друзьями, лишив дома, заставив скитаться в темных лесных дебрях, среди таких же отверженных душ. — Я рад, что оказался там вовремя. Мы не должны допускать такое поведение в своих рядах. Надеюсь, вы оправились от потрясения, и мы можем продолжить нашу беседу, — спокойно сказал Вильхельм, показывая ей на стул, который распорядился принести сюда заранее.       На этот раз она села, хладнокровно и торжественно объявив: — Можете звать сюда своих подручных, я все равно ничего не скажу. Я готова умереть.       От досады Мельбург почти сломал карандаш в своей руке: — Упрямая девчонка! Вчерашнее происшествие ничему ее не научило! Как она себе представляет допрос с пристрастием?! Как очередное приключение?! Приносит себя в жертву?! — думал он в смятении.       Он вдруг осознал, что сам он поступил бы так же. И теперь, с каждой минутой понимая сходство их характеров, увидел, на каких ее слабостях может сыграть. — Виктория, вы не оставляете мне выбора. Я понимаю ваше упорство, но оно все равно никого не спасет. Днем позже или днем раньше мы все узнаем. Не от вас, так от ваших друзей. Если вы все не расскажете, нам придется пытать их сегодня. Их смерть будет долгой и мучительной. И виновницей этого станете вы.       В этот момент он ненавидел Вильхельма Мельбурга сильнее, чем обычно, однако шантаж сработал. Виктория побледнела еще больше, ее напускная храбрость куда-то исчезла и она вдруг посмотрела на него растерянно, непонимающе, сглотнув подступивший к горлу ком. Он понял, что выигрывает и перешел к следующему пункту своего плана. — Вы должны рассказать, где находится подпольный склад с оружием и взрывчаткой. В свою очередь, я гарантирую, что Марка и Адама не тронут. Если вы окажете нам содействие, вам всем сохранят жизнь. Нам нужно лишь предотвратить очередные диверсии. Преследовать беглецов, скрывающихся в лесах, мы не станем. Решайте, что для вас важнее: бесполезное мученичество или спасение своих друзей?       Ее уверенность, ее решимость, ее воля рушились как карточный домик после такого ультиматума. Виктория вдруг вспомнила веселого кареглазого Марка, с густой лохматой шевелюрой и слегка стеснительного, худощавого Адама, которые были ей как братья с той поры, когда их счастливое детство еще не было отравлено войной. На миг она зажмурила глаза, пытаясь отогнать страшные видения увиденных однажды средневековых гравюр с изображением всевозможных пыток, которым когда-то подвергала людей инквизиция. Нет, этого не случиться, она не должна допустить.       Увидев ее смятение, обергруппенфюрер понял, что его уловка сработала, и резюмировал их разговор: — Я знал, что вы умная девушка и примите верное решение, от которого напрямую будет зависеть участь ваших друзей. Подробно опишите место, где спрятаны боеприпасы. Это все что я хочу знать.       Глядя на нее, он мысленно просил: — Ну, пожалуйста, отбрось свою отчаянную храбрость, помоги мне спасти тебя. Но после длительного молчания, в течение которого она, казалось, впала в оцепенение, ее руки вдруг резко отодвинули от себя чистый лист, на котором она должна была написать свои показания.       Когда ее вывели из допросной, Вильхельм нервно закурил и прошелся по комнате, чувствуя, что теперь ее ненависть к нему стала еще сильнее. Мельбург все сделал для этого. Раньше он и подумать не мог, как больно чувствовать себя врагом для той, ради которой он сам готов был принять все муки ада.       Ловушка, приготовленная для него судьбой, захлопнулась, вынесенный ею приговор подлежал исполнению. ----- — Вам точно не понадобиться конвой? С удивлением переспросил дежурный офицер. — Думаете, я не справлюсь с тщедушной девчонкой? Лучше перестаньте задавать глупые вопросы и отведите ее в мою машину. Мельбург сделал каменное лицо и уверенной, годами отрепетированной походкой зашагал к черному автомобилю. Через несколько минут он нажал на педаль газа и подъехал к пропускному пункту.