Гей и Девочка Фрэнка.

— Бонни… Кто это? — голос Микаэлы поникший, дрожащий. Какой бы холодной она не пыталась казаться, Коннор почему-то уверен, что она волнуется за каждого. За Ашера, который ей однозначно нравится. За Лорел, с которой они нашли общий язык. За него, Коннора, которого она считает близким другом. За Уэса, которого она всё равно за что-то уважает, пусть и раздражает он её сильнее. У Уинтерботтом лицо полное сожаления и вины. Уолш не знает, что и думать — то ли погиб «Лист Ожидания», то ли под удар судьбы попала Кастильо. Коннор непроизвольно думает о том, что убьёт её сам, если узнает, что она погибла. — Это Уэс. Микаэла не сдерживается. Плачет, не боясь за увиденное проявление слабости. Ашера лишь бросает к стене, из-за чего он, опираясь, пытается вникнуть и переварить эти слова. Уэс. УэсУэсУэс. Казалось бы, счастье, но одновременное непонимание и жалость. Счастье за Кастильо и жалость за него. Оливер где-то позади, пытается не плакать, но плохо получается. У него глаза на мокром месте, и Коннор видит его. Его глаза такие же. Ему бы держаться, да только он смотрит в дверь какого-то кабинета или палаты, и пытается понять, что произошло. А потом осознает совершенно другое. Она ведь ещё не знает. Он находит ещё в палате, чей номер не запомнил. На номер ему, признаться честно, наплевать вовсе. Ему бы увидеть её. Но видит её он через окно. Она, полулежа, сидит и смотрит в экран телевизора. Подружка Уэса, ведь это она, да? Подружка Уэса смотрит в тот же телевизор. Мгновение. И почему-то глаза девчонки наполняются слезами. Потом Коннор не смотрит на неё. Смотрит на Кастильо, которая начинает качать головой, словно не верит. Конечно, не верит, придурок. Она же с ним, кажется, спала. Коннор не знает. Кастильо не говорила ему об это, когда он приходил к ней. Не рассказывала о своих неудачных отношениях. Она просто отвлекалась с ним, иногда шутила, но в основном, улыбалась и молчала. И сейчас, когда она плакала, пытаясь покрепче сжать руку медсестры, плачущей у неё на плече, Коннор почему-то был душу Дьяволу продать, лишь бы увидеть чёртову улыбку. Верните её ему. Верните Лорел Коннору. Верните несколько дней. Понятия не имеет, что сказать. Она успокоилась, и он зашёл. Буквально сразу после того, как медсестра ушла. Смотрел на неё долго, пока вдруг не решил пройти дальше, и сесть рядом с кроватью. Она не смотрела. Отводила взгляд, смотрела в другой конец палаты. Лишь бы не видеть его. Ей стыдно. Не перед ним, а перед Уэсом. За то, что спала с другим. Изменяла. До него — с ним — после него будет. Она знает. — Тебе что-нибудь принести? — криком кажется. Это не шёпот, Коннор. Ты будто бы кричишь на неё. — Нет, — тихо в ответ. — Лорел… — отчаяние. — Уходи, Коннор, — твёрдое решение. Она поворачивается к нему, заплаканная, с застывшими слезами на глазах. Смотрит, поджав губы, и не может сказать больше ничего. Качает головой, закрывает глаза и снова плачет. Плачет и плачет. Уэса больше нет. Больше нет, чтоб его. Есть теперь ребёнок в животе, ожоги по всему телу и боль. Душевная и физическая сразу. Она даже не сразу понимает, что он берёт её за руку. Лишь пытается вырвать руку, но он не даёт. И она плачет дальше. Ей бы чувствовать вину перед Уэсом дальше, называть себя шлюхой, ненавидеть, презирать. Ей бы выгнать Коннора за дверь, послать на четыре стороны и попросить не появляется в её жизни. Но она не может. У неё Уолш под кожей, словно что-то родное. С Уэсом она была… собой? Нет, вряд ли. Она просто пыталась быть собой. Она любила его. По-другому, по-своему. Она ценила его. Даже когда спала с ним, когда целовала в ответ, почему-то не было твёрдой уверенности в собственном выборе. Даже когда прошептала ответное «Для меня тоже», реальность её снова же стала иллюзией. Она почему-то уверена, что Уэс проклинает её там, на небе, но сделать ничего с собой не может. Вместо этого, после выписки, она приезжает домой, где её ждёт Уолш. С обедом на столе, со стаканом тёплой воды и тёплой кофтой, которую протягивает ей в ответ. От Уэса у неё ребёнок, которого растить она будет с Коннором. Что ты, Лорел, чёрт возьми, делаешь?