Помни, я люблю тебя.

— Я лю-блю те-бя. Семилетний Стилински выводит неровный хоровод букв, запинаясь на последнем слоге, но Лидия постоянно увлечена чем-то другим: то своей новой куклой, которая может говорить и пить из миниатюрной игрушечной бутылочки, то замком из песка на детской площадке младшей школы. Ее волосы переливаются на солнце, завораживают, а зеленые глаза до жути пронзительные, умные, и Стайлз неожиданно плохо помнит, как это — дышать. Лидия Мартин забирается в отдельный уголок его сердца, забирается с ногами и остается навсегда. И семилетний Стилински, в принципе, этому рад. — Я люблю тебя. Кривой ряд букв виднеется на самодельной валентинке, которую Стайлз засовывает в шкафчик Лидии между третьим и четвертым уроком. Ему почти 12, он чуть менее неуклюж и уверен, что Лидия Мартин — лучшая девочка в этом мире. Нет, даже в галактике, так что, прости, принцесса Лея.* Лидия забрасывает куклы в дальний ящик чердака и позволяет Джексону Уиттмору поцеловать её в щеку, от чего её детское лицо заливается краской. Лидии Мартин нравится придурок Уиттмор, который не дарит ей валентинок и издевается над Стайлзом и его лучшим другом — Скоттом, выливая яблочный сок на их школьные штаны. Лидии нравится Джексон, Стайлзу нравится Лидия. Почти как любовный треугольник, только вот Стилински выбывает из геометрической фигуры, а его кривая открытка летит в мусорное ведро, как и десятки других. — Я люблю тебя. Шепчет Стилински вслед уходящей Лидии, которая звонко перестукивает каблуками новых туфель и оправляет руками платье. Стайлзу 14, и его мама умерла неделю назад. Стайлзу одиноко до чертиков, а отец постоянно на работе. Ему тоже одиноко. Лидия подходит, чтобы выразить соболезнования, и Стилински удивляется тому, что она знает, что она впервые в жизни его замечатает. Лидия Мартин становится солнечным лучом Стайлза Стилински. — Я люблю тебя. Пожалуйста, живи. Лидия без сознания уже хрен-знает-сколько времени после укуса Питера, и Стайлза охватывает дрожью, а костяшки пальцев белеют, когда он сжимает руки в кулаки. Он касается пальцами ее болезненно белой руки и молится всем богам, чтобы с ней все было хорошо. Хваленный Уиттмор даже не соизволил появиться, а вот Стилински здесь. Всегда рядом, когда нужен, словно безмолвный пес. Стайлзу хочется кричать, захлебываться слезами, как в тех дурацких мелодрамах, что любила мама, но Стилински упорно грызет ногти от волнения и долбит ногами колеса старого джипа. Он переживает за Мартин, словно она — то единственное, ради чего стоит жить. Забавно признавать, что так, собственно, оно и есть, исключая отца и Скотта, конечно же. — Я люблю тебя. Слова проносятся в голове потоком и ставятся на бесконечный репит. Стилински, должно быть, произносил их миллионы раз в своей голове. Заезженная пластинка глупых мыслей, которые не исчезают сами по себе с возрастом, а становятся глубже, больнее, выковываются из железа на тонкой ткани внутренних органов, закаляются ожогами в легких. Не исчезают. Стайлзу 16, и самая прекрасная девушка в галактике целует его. Он смотрит на ее опущенные веки и чуть дрожащие длинные ресницы, и в его груди разрываются тысячи фейерверков, хотя сейчас, конечно же, не до этого. Стайлз вспоминает десятки ночей, когда мог только мечтать об этом, но сейчас, когда его отца похитили, все ощущается ярче, почти что на пределе. Лидия пахнет чем-то сладким, карамельным, а на языке остается привкус ее мятной зубной пасты и вишневой губной помады. — Помни, я люблю тебя. Стайлз влюблен в Лидию десять долгих лет. Три тысячи шестьсот пятьдесят суток. Восемьдесят семь тысяч шестьсот часов. Миллионы минут, миллиарды секунд. Стайлз не помнит того времени, когда в его скучной жизни не было Лидии Мартин. Очевидно, те дни были целиком дождливые. Он впервые произносит слова вслух, выдыхает ей на ухо, в последний раз вдыхая запах ее волос, стараясь запомнить его. Запечатать в сжавшихся от боли легких, оставить её своим единственным воспоминанием. Стайлз понятия не имеет, что будет с ним там, но ему плевать, если с Лидией здесь все будет хорошо. Он просит ее не забывать, ведь она — единственная, кто всегда находит выход. Стайлз исчезает, словно его никогда не существовало. Испаряется в белом дыме, а Мартин захлебывается слезами, размазывая тушь пальцами. В пустоте автомобильного салона слова разбиваются осколками о приборную панель. — Я тоже люблю тебя, Стилински.