Королева в каждом дюйме

- Я тебя ненавижу, - заявила Виктория, прижимая смартфон к уху и одновременно пытаясь потуже затянуть шнурки на своих новых ботинках – стильных, тяжелых, из темно-коричневой кожи, почти байкерских, но все равно изящных. Их на днях притащил Альберт, сказал, что нельзя по такой погоде бегать по лондонским переулкам в тонких кроссовках, и если Виктория заболеет, ему тетя потом уши оторвет и обратно будет пришивать в произвольном порядке. В глубине души Виктория была с ним абсолютно согласна – «такая» погода представляла собой проливной дождь с британским акцентом, по ночам подмораживало, и утром, перед сменой в кофейне, Виктория спросонья проваливалась прямо в лужи с тонким налетом хрустящего льда. Ботинки были как нельзя кстати – тем более, что до зарплаты еще полторы недели. - Что значит – ненавижу? – возмутилась Харриет на том конце несуществующих телефонных проводов, - подожди секунду… Бори-и-с! Переставь эти гребаные декорации, я о них спотыкаюсь уже третий раз! Да мне какая разница, хоть домой забери, но чтобы я их тут больше не видела! Да, прости, я тут. Слушаю тебя. Так с каких пор ты меня ненавидишь? Я у тебя мороженое съела или любовь всей твоей жизни увела прямо со свадьбы? - С тех пор, как ты поставила нас с Лордом М работать вместе, - объяснила Виктория и добавила жалобно, - Харриет, я не хочу. У нас сегодня первая репетиция, а я… Я боюсь. Я не хочу – с ним… - Потому что боишься, что не сдержишься? Поцелуешь прямо на сцене, на глазах у всех, на следующий день вы будете во всех газетах, и ты больше не сможешь появиться на его лекциях? - Нет. Потому что… А, к черту это все. Не могу объяснить. Я приеду, конечно, куда я денусь. Вы уже собрались? - Почти, у нас тут бардак невероятный, авгиевы конюшни и Вальпургиева ночь в одном лице. Не знаю, всегда ли в театре так, но я уже почти виню себя, что все это затеяла… В общем, ждем. Захвати мне кофе какой-нибудь сладкий, чтобы не так грустно было на всех орать. - Ага… - рассеянно отозвалась Виктория. Мыслями она была уже далеко. Ее смена в Старбаксе закончилась пятнадцать минут назад, теперь за стойкой улыбался Александр, Алекс – студент по обмену из России, впечатлительный, веселый, с чувством юмора и отличным британским акцентом, словно вырос он, как минимум, в царской семье, или в какой-нибудь интеллигентной семье из Петербурга, что-то такое, что передается из поколения в поколение, манеры и способности к языкам. Виктория ему даже нравилась, кажется – по крайней мере иногда Александр провожал ее до дома, приносил на обед всякие йогурты или горячие бутерброды из пекарни, учил правильно называть его имя по-русски: «Саша. Саш-ш-ша. Са-шень-ка. Еще мягче. Ага, вот так, молодец». Он был милый, хороший, талантливый, такой, как надо, и его даже Эрнест бы одобрил, хотя он был отвратительно придирчив ко всем поклонникам Виктории, но… Но. Было огромное «но», с которым Виктория ничего не могла сделать. У «но» была отвратительная привычка закатывать рукава рубашки, обнажая запястья, привычка дотрагиваться до губ подушечками пальцев в задумчивости, привычка пить черный, неприлично крепкий, до головокружения горький кофе, привычка называть ее полным именем – Виктория, мисс Виктория, мисс Кент – привычка смотреть сквозь нее, не видеть ее, миллион ужасных привычек, которые Виктория обожала до учащенного сердцебиения. Иногда она смотрела на него, как на картину, как на произведение искусства, как на полотно какого-нибудь гениального художника в музее - Леонардо, Рафаэля, Эль Греко. Когда он записывал на доске термины, черным маркером по белоснежному пластику, а потом оборачивался к аудитории, сияющий, наполненный, как светом, искренней любовью к своему делу, Виктории казалось, что он нездешний, несовременный какой-то. Словно из Средневековья, из рыцарского романа. Времена крестовых походов, потертые доспехи, черты лица, словно набросок углем в блокноте, нос с горбинкой, губы тонкие, сухие. Она и любила его - как в рыцарском романе. Была влюблена, как кошка, как прекрасная дама, в его образ - идеальный, несуществующий, имеющий не так уж много общего с оригиналом. В этом Виктория отдавала себе отчет, но ничего не могла с собой поделать. Романтичная, она даже любовь себе придумала сказочную, как из сказок Шарля Перро, словно она - спящая красавица, а он - прекрасный принц, который придет и разбудит ее поцелуем. Иногда она любила его так, платонически и возвышенно, а иногда накрывало желанием, как тяжелой удушающей волной, и даже спать было тяжело, потому что стоило закрыть глаза - и она вспоминала его взгляд, улыбку, манеру говорить, вспоминала, как молитву на ночь, тот единственный раз, когда они танцевали вместе, его руки на талии. Бал первокурсников, как первый бал Наташи Ростовой - сумасшествие, да и только. А жизнь, между тем, летела своим чередом, дни сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Репетиции спектакля все откладывались, сначала из-за организационных сложностей - Харриет несколько раз бегала в деканат, чуть ли не ссорилась там с кем-то, доказывала свою точку зрения, выбивала время на репетиции - потом несколько дней не было Лорда, летал на конференцию в Бруклин, вернулся посвежевший, довольный, счастливый, Виктория словно влюбилась в него заново, с нуля, хотя за те несколько дней, что его не видела, казалось, что влюбленность прошла, как простуда. Но теперь, вроде бы, в эту октябрьскую субботу, все были готовы собраться, даже Эрнест обещал не опаздывать, и Лорд М поклялся быть вовремя, в крайнем случае - опоздать не более, чем на пятнадцать минут. И теперь все ждали только Викторию, а она торопилась, практически бегом, в университет, по мокрому от дождя асфальту, в новых потрясающих ботинках, с большим стаканом сладкого ванильного капучино для Харриет. *** - Oh, darling! Please, believe me! - взвыл Эрнест, перехватив поудобнее гитару, и зал залился звонким девчачьим смехом. Смеялись все. Хохотали девочки, которые прибегали помочь с декорациями, с художественного факультета - руки в красках, волосы завязаны в высокие хвосты, отдельные пряди выбиваются и падают на лицо, старые свитера, какие не жалко, с закатанными рукавами, потертые джинсы. Юные актрисульки с ярко подведенными глазами хихикали и кидали томные взгляды из-под накладных ресниц. Даже Виктория улыбнулась - Эрнест был таким смешным, когда сидел на столе, болтая ногами в узких синих джинсах, в обнимку со своей старой, но любимой гитарой, мечта всех студенток от первого до последнего курса, банальная эротическая фантазия. Только Харриет не смеялась. - Господи, Эрнест, прекрати уже мучить несчастный инструмент. Надоело, честное слово! Не сбивай мне атмосферу. Так, девочки, собрались, перестали пялиться на этого шута и начинаем работать. Профессор Лэм задерживается, у него лекция еще не закончилась, но мы начнем без него, пробежимся пока по другим сценам. Давайте-давайте, не ленимся. - Запрещаешь им на меня пялиться? Ты что, ревнуешь, Харриет? - Эрнест поднял брови, даже гитару отложил, устроился на столе поудобнее. Он обожал нравиться девушкам, Виктории казалось даже, что это что-то глубоко личное, внутреннее, психологическое, какая-то детская травма. Он, наверное, ждал, что Харриет разозлится, психанет, скажет что-то язвительное и колкое, но она просто подошла ближе, взяла несчастную гитару за гриф, вздохнула. - Хватит уже. Ну, пожалуйста, - она сказала это почти жалобно и устало, так, будто всю ночь не спала, работала, читала что-то, пила кофе, правила сценарий, а теперь надо как-то реагировать, а сил уже не осталось, хочется сесть и заплакать, а потом заснуть, а нельзя. Эрнест, наверное, тоже это почувствовал, успокоился, спрыгнул со стола, поправил рукава рубашки. - Так, народ, поехали, не бесите режиссера, а то мы здесь до ночи просидим и обедать не пойдем. Все же хотят обедать? Так что давайте, поехали, сделаем крутую постановку, отвал башки, чтобы даже Веллингтон ни к чему придраться не мог. Все зашумели, начали торопливо листать сценарии, шуршать страницами, обсуждать отдельные сцены, и Виктория готова была тоже начать работать, репетировать, вживаться в роль молодой королевы. Кинула короткий взгляд на Эрнеста - и заметила вдруг, будто подглядывала из-за шторы, будто что-то неприличное, тайное, личное, как он смотрит на Харриет - непередаваемая гамма чувств, градация от удивления до нежности, непонимание даже. Потом его кто-то окликнул, Эрнест обернулся, рассмеялся, начал жестикулировать, и это личное и тайное исчезло из взгляда, спряталось куда-то в глубину. Виктория пожала плечами и открыла сценарий. *** Не получалось уже час. Ничего удивительного - репетировали давно, за огромным окном, выше человеческого роста, уже давно стемнело, на город упали, как теплое тяжелое одеяло, сумерки, зажглись витрины, загудели машины в вечерних пробках, а они все еще репетировали, прогоняли сцену за сценой, раз за разом, прыгали по сценарию, будто в классики играли, очень сложные, когда надо назад возвращаться и скакать по-всякому. У Виктории даже горло заболело от постоянных повторений, несколько раз хотелось все бросить, сказать “все, устала, больше не могу”, но потом она смотрела на Харриет - и молчала. Харриет сидела на подоконнике, усталая, бледная, растрепанная, кусала губы, постоянно поправляла, уточняла что-то, иногда, наоборот, довольно кивала - да, продолжай, все отлично, в том же темпе, молодец, и голову подними, ты же королева, в конце концов, а не испуганная горничная. Рядом стоял стакан с остывшим кофе и пакет из-под пончиков, за ними в обед бегал Эрнест, притащил штук шесть - “специально для режиссера, даже не смейте отобрать, обжоры”. Так сосредоточились, вошли в ритм, что Виктория даже на профессора Лэма почти перестала обращать внимание. Хотя сначала никак не могла сосредоточиться, сбивалась, нервничала, думала - вот сейчас он увидит, что я полная дура, разочаруется, перестанет меня любить, никогда меня не полюбит, господи, как же страшно. Но Лорд М ничего не говорил, скорее наоборот - улыбался ободряюще, подсказывал в нужных местах, давал время вспомнить текст, был слишком хорошим… И поэтому, наверное, не получалось тоже. - Давайте еще раз, - попросила Харриет, не глядя взяла в руки стакан с кофе, который Эрнест придвинул к ней поближе, - попробуем снова. Профессор… Вы же понимаете… - она замялась, не уверенная, что вообще имеет право критиковать своего преподавателя. - Продолжайте, мисс, продолжайте. Я тут ваш верный слуга, - рассмеялся Лорд. - Вы же должны быть… Влюблены почти. Понимаете? Вот она, Виктория, совсем юная еще, глупая, и вы понимаете, насколько она маленькая, невинная, хрупкая, с высоты вашего положения, - Харриет спрыгнула с подоконника, зашагала по аудитории, жестикулируя вдохновенно, - она королева, конечно, она ваша королева, но еще - она девушка, девочка, почти дочь, почти возлюбленная, она напоминает вам о вашей молодости, о любви, о сыне, в конце концов, она - ваша ответственность, ваше проклятие, ваша драгоценность - ваша, как премьер-министра и как Лорда Мельбурна, и вы знаете, что ей страшно, что вы должны подбадривать ее, находить нужные слова… Всего одна фраза - и в ней должно быть все, понимаете? Она для вас не просто королева - она больше, чем ваша королева. Понимаете? Давайте. Еще раз. Пожалуйста. Виктория послушно прошлась по аудитории, села на ближайший стул, руки на подлокотники, поболтала ногами. - Вы думаете… Думаете, что я слишком маленького роста, чтобы считаться достойной? Подняла глаза вверх - и замерла, проваливаясь в его отчаянно нежный взгляд, в насмешливую, почти влюбленную улыбку. Дура, дура, дура, он же играет, он же умный человек, а ты дура, дура. - Для меня, мэм, - бархатным тоном произнес Лорд М, - вы королева в каждом дюйме. Сердце пропустило удар.