Выбор

Руки его были холодными. Почему? Он не мог этого объяснить. Последнее, что помнил Хэрт - темнота, необъятная и слепая темнота. И ощущение, знакомое до боли. Оно зазывало, пыталось вытянуть эльфа из этого "состояния", но, видимо, тщетно. Хэрт по-прежнему плыл то ли по воздуху, то ли по воде, боявшись открыть глаза и что-либо произнести. А, да. Он ведь не мог ничего произнести... Какое-то время он чувствовал внутри себя тепло - свет нежными ненавязчивыми полосами охватывал его, согревал, будто Хэрт был где-то на солнце: не важно в Миргарде или Альфхейме - главное, что на нем. Но эльф ничего не видел. Тепло было внутри и могло быть только иллюзией. Правда, вскоре Хэртстоун начал вспоминать подобное ощущение. Оно было... А что тогда было? Йотунхейм. Вода. Холод, а потом... "Магнус?" Да, Магнус определенно пытался помочь другу. Может, Хэрт был ранен и находится без сознания или даже на пути к смерти, а сын Фрея хотел вытащить эльфа обратно, в мир живых? Хотя, забавно было бы говорить такое о том, кто сам, по идее, эйнхерий, а значит, мертв. В голове Хэртстоуна царила сейчас такая каша, что потребовалась бы, наверное, дюжина великанов, чтобы вся эта каша оттуда исчезла, и при этом никого из жителей Йотунхейма не стошнило бы. Так странно было ощущать себя полумертвым. Эльф даже не помнил, как это произошло. Может, его ранили, он слишком долго провел без света или потратил все свои силы на магию. Ему часто говорил об этом Блитц: "Но ты уже несколько раз доводил себя до предела!", "Может, есть другой способ"... А Хэрт всё отмахивался, разводил руками. Разводил...Руками... Да, такова была цена. Он мог научиться говорить. Он мог получить признание от своих родителей, мог быть таким, как все. Задумывался ли эльф об этом, когда стоял перед выбором, предоставленным Мимиром? Да, но лишь на мгновение. А этого было мало. Вместо этого ему открылись тайны рунной магии. Он по-прежнему оставался другим - эльфом, способным творить волшебство, но не способного слышать и говорить. Жалел ли он о своем выборе? Нет. Не жалел. Способность говорить не заставила бы его измениться - это равносильно тому, если бы кактусу ободрать все колючки - его перестанут опасаться, но любить от этого не научаться. Хэртстоуна, правда, никто из эльфов не боялся... Хэрт по-прежнему не мог понять, где находился. Воздух - если это и впрямь был воздух - вокруг него был холодным и влажным, словно эльф парил в огромном холодильнике. Ощущения эти живо напомнили ему о Нифльхейме, где Хэртстоун не раз бывал. Места те были настолько не похожи на Альфхейм, его родной, теплый и солнечный Мир, что эльф поначалу испугался, что ему еще долго придется лечиться от простуды. Это, наверное, была одна из первых его вылазок в другие Миры, потому что он помнил ощущение усталости и потрепанности, будто бы по нему проехался минивен. Блитцена тогда с ним не было. Поэтому Хэрт и удивился, что вспомнил об этой самой вылазке. Он не любил вспоминать, что было "до"... Может быть, он и мог открыть глаза, наконец убедиться, что он не в Нифльхейме и что еще одна простуда ему не грозит, только что-то велело ему не открывать глаз. Эльф явно не был в реальности, а значит, о нем не кому было беспокоиться. Тем не менее, мысли навязчиво лезли в его голову, от чего она болела так, будто вот-вот собиралась взорваться. Но Хэрту казалось, что он способен парить во тьме вечность или же пока не растворится в ней сам. Но стоит открыть глаза... Может, это "что-то", которое хотело оставить их крепко стиснутыми, пыталось еще и удержать его здесь? С этой мыслью он наконец распахнул бледно-серые глаза. И увидел Ничего. Да. То самое Ничего, которое всегда его пугало. То, которое каждый раз манило его на ветках Иггдрасиля, то, что таилось в бездне под его могучими корнями... Так и здесь. Здесь тоже не было ничего. Даже воздух, который нес Хэртстоуна, не показался эльфу воздухом, скорее его собственной окрыленной аурой, которая не давала ему и его посоху из белого дуба упасть в Ничего. Это было похоже на путешествие. Да, на совсем ему не приятное путешествие по бездне. Хэрт огляделся, глаза его потихоньку начинали привыкать к темноте, а чернота вокруг медленно превращалась в синеву. Всё это и в правду больше походило на дно реки. Мертвой реки, безжизненной и одинокой. Только эльф и его волшебный посох сейчас составляли ей не самую приятную компанию. Руки Хэртстоуна были наполовину прозрачны и служили источником тусклого света. Эльф решил, что все его тело и одежда тоже сейчас находятся в таком состоянии. Его подозрения подтвердил шарф, когда полоска красного цвета блеснула в глазах. А еще Хэрт обнаружил у себя свой мешочек с рунами. Проведя по одной из них пальцем и нащупав знакомые зигзаги, эльф вздохнул с облегчением и потянулся за ней. Перт был на месте. Его руна... Это радовало. Хэртстоуна по-прежнему несло куда-то в Ничего, а тот, в свою очередь, продолжал вглядываться в "пустую чашу". Эльф определенно был мертв. Неважно, как. Главное то, что боги решили оставить ему хоть что-то. А что у него было еще? Верные друзья, самое главное, что он имел, остались где-то высоко. Эльф чувствовал, что Магнус пытается его вытянуть обратно - магия сына Фрея распространялась в Хэртстоуне с бешенной скоростью. Только всё без толку. Было слишком поздно... Он пустая чаша. Немая и глухая... Читающая по губам и общающаяся жестами... Кому он такой нужен? Хэрт безмятежно поглаживал контуры руны на деревянной плашке. Было так спокойно и одиноко. Так беспечно и умиротворенно... Ему хотелось забыть обо всем и вечно парить на просторах бездны, прижимая плашку к себе, закрыть глаза... Нет. Это уж точно кому-то хотелось... Вот только не ему. Его испугала мысль о том, что он стал забывать прошлое. Да, он не очень его любил и не хотел сохранить в своей памяти, только внезапное осознание того, что оно куда-то ускользает, заставило его серьезно побеспокоиться. Он уже не плыл по просторам бесконечной синевы, словно в какой-то момент его притянуло к полу, и он упал на колени, рассыпав при этом руны. Только одна из них сейчас была поблизости... Руна Хагалаз*... Разрушение и гибель. Неприятности и изменения... Только вот этой руны никогда не было в мешке Хэрта. Плашка выглядела потрепанной и полусожженной, будто успела побывать за всё это время во всех Девяти Мирах. Хэртстоун пытался восстановить в своей памяти информацию об этой руне. "Град... Разрушения. Силы стихий. А еще... еще это руна богини..." - Да, Хэртстоун. Она моя. Эльф поднял голову. Вглядевшись в темноту, он распознал высокий силуэт богини. И сначала Хэрту показалось, что ничего прекраснее он в жизни не видел: тонкие черты бледного лица, серые глаза и темные пышные волосы, развевающиеся позади нее... Да. Одна половина богини была именно такой... Вторая была мертва. "Хель, - понял эльф. - Полумертвая дочь Локки". Старые желтоватые кости, которые могли быть нежными бледными руками, подняли плашку с руной. Да, Хель могла быть красивой, если бы не вселяла в Хэрта такой ужас. - Ты боишься меня? - спросила богиня через некоторое время. Действительно, эльф обнаружил свои собственные руки слегка дрожащими, тем не менее, попытался показать: - Я нечасто встречаю храбрых эльфов. В глубине души он очень надеялся, что Хель не понимает языка жестов... - А я нечасто встречаю по-настоящему храбрых существ. - Одним легким движением богиня опустила Хагалаз в мешочек. - Я думаю, ты тоже, не так ли? Хэрт не стал особо задумываться над ее вопросом. Безусловно, все его друзья были по-настоящему храбры. Магнус, к примеру, бесспорно был смелым героем, который спас Девять Миров; Блитцен не раз рисковал жизнью, ради достижения цели; даже Самиру, к которой эльф изначально особого доверия не испытывал, нельзя было назвать трусихой... ... Чего не скажешь о нем самом. - Поправка, - руки его замелькали с огромной скоростью. - Храброе существо то, что имеет разум... Хель, на его удивление, кивнула: - Нельзя назвать храбрым кузнечика, который осмелился прыгать близ болота. - Читать по ее полумертвым губам было довольно сложно, но эльфу это удавалось. Богиня, кажется, сказала что-то еще, только Хэрт пропустил это - все его внимание забрали глаза Хель, от которых он, по непонятной причине, не мог оторваться. Что-то знакомое было в этих пепельных глазах... Что-то до боли знакомое... И еще кое-что: Хэртстоун не мог поверить, что сейчас ведет разговоры по душам с богиней мертвых. - Тебе, вероятно, интересно, как ты здесь оказался, - эльф ждал этого. Он и в правду не мог понять, почему сразу не отправился в Хельхейм. А может, это он и был - Хэрт ведь никогда там не бывал. Но он представлял себе все иначе. Ему следовало радоваться, что вместо унылых чернот он получил приятную глазу синеву, а вместо тысяч бесчестных душ - полное одиночество и спокойствие. Но он почему-то не мог... - Вероятно, я умер, - ответил Хэртстоун, размахивая руками и попутно думая, как поступить дальше. Хель же слабо улыбнулась. - Нет, ты еще пока не умер, Хэртстоун. Но ты близок к тому, чтобы умереть. Этот ответ застал эльфа врасплох. - Как. Произошло. Это, - дрожащие руки совсем не слушались Хэрта. Если он не умер, то что делает здесь в... он ведь даже не знал где! Когда он оказывался без сознания, его полуотключившийся мозг каждый раз рисовал перед ним одну и ту же картинку. Да, не самую приятную и желанную, но именно так Хэрт обычно узнавал, что всё еще жив и вскоре очнется. Что происходило сейчас, он, как ни старался, понять не мог. Если он жив, но находится на грани смерти... То как это вообще могло случиться? - Я понимаю, у тебя много вопросов, - на удивление эльфа, Хель сейчас не казалась ему ни страшной, ни даже "божественной", а богов он видел в своей жизни очень много. Каждый из них без исключений пытался показать себя высокомерным, бездушным и властным эгоистом... Но не Хель... Богиня бесчестных мертвых выглядела сейчас простой, даже ее мертвая сторона сейчас не устрашала, а наоборот, но что "наоборот", Хэрт никак не мог понять. И улыбалась сейчас она ему искренне, хоть и по-своему. Глаза ее, серые, блеклые, не прерываясь смотрели на него, взгляд их был то ли сожалеющим, то ли подбадривающим. Эльф никак не мог себе представить, что она может быть такой... Он вяло сделал рукой один только жест: "Почему?" - Ты был сильно ранен, Хэртстоун. - Улыбка исчезла с ее лица. Он понял, Хель мысленно боролась сама с собой. Только...только за что? - Ран долгое время отказывалась отдавать мне тебя. – "Ага. Значит, я утонул?" - Не бери в голову. Ты погиб не в ее владениях. И тебя все еще можно спасти. Количество каши в голове Хэртстоуна значительно выросло. - Где мы? - вопросительно развел руками он, указывая на пустое и бесформенное пространство вокруг него. - Это не имеет особого значения, - отмахнулась от вопроса Хель. Она расхаживала с таким изяществом, что ему позавидовала бы сама Царица Богов. Одна ее рука, бледная, но удивительно теплая, коснулась плеча Хэрта, от чего на него нашло странное ощущение. Странное...и безвозвратно потерянное. - Ты нужен мне сейчас, Хэрт, и нужен здесь. Эльф совсем ее не понимал. Зачем он был нужен богине мертвых, не уловка ли это? Тем не менее, терять ему было все равно нечего, раз он почти умер. - Я должен что-то для вас сделать? - развел руками Хэртстоун, непонимающе уставившись на Хель, которая, на его удивление, снова улыбнулась и кажется, рассмеялась. - Поговорить, - Хэрт не был уверен, что правильно ее понял. - Мы давно с тобой не разговаривали. Эльф попытался вспомнить, когда это он вообще имел честь говорить с богиней. - Я давно уже должна была с тобой поговорить, - вздохнула Хель, продолжая вышагивать вокруг Хэрта. Скорее всего, нескольких ее слов он "не увидел", так как мысли его занял странный вопрос "А по чему она шагает?". Но долго над этим эльф заморачиваться не стал и снова поднял голову. Хель продолжала говорить: - ...Поэтому я здесь, милый Хэртстоун. Я дарую тебе выбор. Здесь эльф и пожалел, что "не видел" ее слов. - Выбор? - прожестикулировал он. - Выбор, - подтвердила богиня, что удивительно, на языке жестов. - Я говорила Мимиру, что его выбор был для тебя слишком жесток, - Хэрт вспомнил бога, от которого осталась одна лишь голова, и которому он прислуживал все эти годы. Но эльф не понимал одного: какое Хель до него дело? - Я дарую тебе еще один. Ты можешь остаться и править со мной... Здесь, в Хельхейме. От этого заявления эльф на мгновенье забыл, как дышать. Он? Править? ХЕЛЬХЕЙМОМ?! За что же... И вдруг он понял, когда снова взглянул в ее глаза. Один, тот, что был на "живой части" богини, был серым, как дым, как пепел. Он менялся, когда Хель улыбалась, становился зеленее, а сам вид богини - добрее. Хэрт был не таким, как другие. Он не мог слышать и говорить. Среди "своих" - он изгой... Но он никогда не задумывался, почему... Теперь он понял. Те, кого он называл "своими", на самом деле не были "своими". Его место в Хельхейме. Вместе с ней. Он ведь никогда не был похож на своих родителей. Хель, тем временем, продолжила: - ...Или же ты можешь вернуться назад, в мир, который ты некогда ненавидел. Эльф вспомнил...Магия Магнуса неожиданно потянула его, а область груди там, где должно было быть сердце, стрельнуло невыносимой болью. Хэрт упал. Упал там, в жизни. Он умер. Когда стрела с ядом попала ему в сердце... Они были в Йотунхейме. И он умер от рук одной из восставших валькирий*, упал в реку... А потом он вспомнил ту, кто его пристрелил, и сердце его упало.* - Я должен вернуться! - быстро зажестикулировал Хэрт. - Прости меня, но я обязан. Хель кивнула, явно не удовлетворенная ответом. "Она хочет, чтобы я остался с ней, - подумал Хэрт. - И хочет этого всем сердцем. Но даже она не может меня переубедить". - Мы еще встретимся с тобой, - сказала богиня, холод в ее словах, хоть он их и не слышал, чувствовался по легкой дрожи, которая нежданно появилась у эльфа. Мурашки прошлись по всему телу и остановились у сердца... - Хэрт, очнись! Эльф не понял, что это было...Но он слышал голос...Он слышал... - Давай, дружище! Второй голос...грубый, но с долькой теплоты. Хэртстоун не мог понять, что означают слова, тем не менее, он распахнул глаза. Перед собой он увидел Магнуса, такого же бледного, как и Хель. Парень держал руки на груди эльфа, видимо, пытаясь его спасти... Было ли это реальностью? Очевидно, да. Хэрта уже ничего бы не удивило. Он выяснил, что все это время был полубогом, как Блитц, Магнус и Сэм... Все это время. И всегда. - М-магнус, - он не знал, что это означало. Губы сами произнесли это странное, незнакомое слово.