Осенние небеса

— Со всем уважением, сэр, — через зеркало заднего вида посмотрел Альфред Пенниуорт на своего пассажира, — я полагаю, что вы повторяли вашу речь более чем достаточно. Не отводя взгляда от листков перед собой, Брюс Уэйн неопределённо хмыкнул и продолжил бормотать под нос. — У вас всё получится, — сказал Альфред. — Я не слишком хорош в этом, — пробормотал Брюс. — У вашего ночного альтер-эго, в самом деле, мало поводов для проникновенных речей, — согласился Альфред, — однако я не сомневаюсь, что вы справитесь великолепно. Посияете улыбкой, зачитаете речь — и покончим с этим. — Это важно, — поднял глаза Брюс. — Я должен всё сделать правильно. Альфред прищёлкнул языком. — Вы сами избрали себе эту стезю, сэр. Несколько поздно противиться добавлению в поток ещё капли лжи. — Это не ложь. Не в важном для меня смысле, — сказал Брюс, но со вздохом отложил на время листы и потёр глаза. Внутри лимузина сохранялось тепло, но снаружи его ждал поздний октябрь и бодрящий воздух уже был тронут нотками морозца. Ясное осеннее небо ошеломляло синевой невозможной чистоты, и Брюс отвёл от него взгляд, вздрогнув от воспоминания, разбуженного видом чистейшего синего неба… таких же безоблачных глаз, глядящих на него с выражением будто бы совершенного понимания. Это произошло целых восемь лет назад, подумал он отчаянно, прогоняя воспоминание. Восемь лет прошло с тех пор, как молодой бродяга встретил нечеловека с глазами как кинжалы рассвета и помог ему остановить пиратский набег недалеко от побережья Йемена. Восемь лет прошло с того дня, как Супермен унёс его с горящей палубы тонущего судна и взмыл с ним высоко в небо, небо столь синее, что разрывалось сердце, а потом, зависнув в непогрешимой лазури, смотрел в молчании ему в глаза. Мгновение, это было лишь мгновение, что прошло до того, как они пошли своими путями, а все невысказанные обещания целиком и полностью принадлежали воображению Брюса. Восемь лет со встречи безымянного пирата и супергероя с другой планеты. Пять лет с исчезновения Супермена. Восемнадцать месяцев с появления Бэтмена в Готэме. Шесть месяцев со смерти Харви Дента. И одна неделя с возвращения Супермена на Землю, в Метрополис — и в мысли Брюса Уэйна. Он наполовину надеялся, что Супермен присоединится к охоте на Бэтмена, обвиняемого в убийстве. Многие призывали его к тому. Но криптонец лишь улыбался непонятной улыбкой и нисколько не пытался выслеживать Бэтмена. И при этом он не искал Брюса Уэйна. С чего бы ему? Откуда у безответственного, беззаботного Брюса Уэйна взяться какой-либо связи с покрытым копотью головорезом, которого супергерой мимолётно повстречал почти десять лет назад? Бояться Брюсу было нечего. Он был в безопасности. В одиночестве. В полной безопасности. — Мы на месте, сэр, — сказал Альфред. Брюс вышел из лимузина и направился к зданию Городского суда Готэма и новой статуе на площади перед ним. «Схожесть удалась», — подумал он с гордостью, разглядывая необезображенное мраморное лицо Харви Дента. Взгляд статуи был устремлён через площадь, словно бы Харви восхищался стоящей на противоположной стороне Фемидой с поднятыми весами. Одна его рука тянулась вверх, как если бы он великодушно и милостиво благословлял людей, пересекающих площадь по пути к зданию суда. Незапятнанный и совершенный, высеченный из белого камня страж города. Когда пронизывающий осенний воздух пробрался под шерстяное пальто, Брюс поёжился и потуже замотал вокруг шеи кашемировый шарф. — Мистер Уэйн, вы готовы? — вежливо спросил Джим Гордон, лицо которого не выражало ничего. Только тот, кто близко знал Гордона, мог бы заметить глубочайшую неловкость при каждом его взгляде на статую Дента. — Готов как никогда, — оживлённо отозвался Брюс, и по лицу Гордона промелькнула гримаса. Брюс знал, что теперь Джим недолюбливает Брюса Уэйна ещё сильнее из-за настойчивости по возведению памятника Денту и в то же время корит себя за это. На публике он неизменно уважительно отзывался об умершем мучеником окружном прокуроре, но Брюс неплохо знал Джима и того нисколько не радовал вид толпы, боготворящей человека, который держал пистолет у виска его ребёнка. «Прости, Джим, — подумал Брюс, слушая вступительную речь. — Это для Готэма. Всё для Готэма». — …того, кто стоял за этим проектом, нашего покровителя, Брюса Уэйна! Пока он поднимался на сцену, раздавались вежливые, не слишком бурные аплодисменты. Люди пришли сюда смотреть не на него, они здесь ради Харви. Брюс прочистил горло, рассеянно переложил листы с речью и начал: — Однажды я сказал, что верю в Харви Дента. И смерть не затмила для меня этой веры. Сильнее, чем когда-либо, я верю в то, за что стоял Харви. Справедливость. Правосудие. Исправление неправильного. Мечта о новом и лучшем Готэме. — Он окинул взглядом толпу. — Никогда Харви не увидит исполнения своей мечты, но я уже вижу, как она воплощается: шаг за шагом, день за днём. В каждый день, когда кто угодно совершает даже маленькое доброе дело, в каждый день, когда кто угодно встаёт против мельчайшей несправедливости. В каждый из дней, когда это происходит в Готэме. — Брюс перевёл взгляд на статую, слепые мраморные глаза которой неусыпно смотрели на город, и продолжил, обращаясь прямо к ней: — Харви. Я обещаю тебе, что буду делать всё, на что я способен, что в моих силах, чтобы вдохнуть жизнь в это видение. Харви и его невеста, Рэйчел Доуз… — было больно сказать вслух, но он, конечно, мог отдать Харви и это. — …Они хотели, чтобы на службу в прокуратуру приходили всё лучшие и лучшие, чтобы в судебную систему приходили всё более лучшие. Поэтому в их честь я назначаю стипендию одарённым детям, которые выбрали себе юридическое поприще, при условии, что они останутся в Готэме и направят свои способности на благо Готэма. Мне не быть героем, подобным Харви, героем, которого этот город заслужил… — В горле без предупреждения запершило, он осознал, что пугающе близок к слезам. Протерев глаза лайковой перчаткой, он услышал, как зашепталась толпа, и уже знал, что вскоре его пошатнувшееся самообладание будет в каждой газете. — И тем не менее я надеюсь, что, может быть, однажды я помогу тому, кто станет героем, каким был он. Этого никогда не будет достаточно, друг мой, но я надеюсь, что это будет уже что-то. Он отошёл от трибуны, занял место рядом со стоически аплодирующим Джимом Гордоном и вытер глаза ещё раз, чувствуя себя совершенно по-дурацки. «Сентиментальный, расчувствовавшийся идиот», — яростно подумал он. Он не был героем. Не таким, как образ Харви, изваянный из мрамора, не таким, как Человек из Стали в небе Метрополиса. Свою жизнь он выбрал, он выбрал не быть героем. И потому жалеть было не о чём. Начинались и заканчивались речи других, Брюс раз за разом вежливо аплодировал, пока всё не закончилось. Постепенно толпа рассеивалась, но Брюс не уходил, он оставался на площади — и смотрел в решительное и чистое лицо Харви Дента на фоне изумительно синего неба. Такого синего. Такого далёкого. Альфред, должно быть, уже ждёт его. Нужно идти. Он не уходил. Шли минуты, и он не сразу понял, что на площади больше никого нет, только один мужчина стоял неподалёку и тоже смотрел на статую. Инстинктивно, за доли секунд Брюс оценил его, хотя мыслями был далеко отсюда. Неброский тренч, шляпа-федора, бейдж прессы, тяжёлые очки в роговой оправе, за толстыми линзами не видно глаз. — Прекрасная статуя, — сказал мужчина, тоном вызывая его на беседу. — Истинный герой Готэма, — согласился Брюс. Издав смешок, мужчина пожал плечами. — Эта история стала бы настоящей бомбой, если бы кто-либо смог рассказать её целиком. Как жаль, что я никогда не смогу её опубликовать. — Он посмотрел себе под ноги, а потом вновь поднял взгляд на статую. — Но один человек однажды сказал мне, что героем становится тот, кто находит в себе силы выдержать и продолжать вопреки всем непреодолимым препятствиям. — Он обернулся и, сдвинув очки вниз, поверх них посмотрел на Брюса: — Я знаю, кто в Готэме настоящий герой. Брюс застыл, пойманный на месте глазами цвета чистейшего осеннего неба, улыбкой тёплой и обнадёживающей как весна. Затем мужчина развернулся и пошёл прочь, оставляя его стоять на площади в одиночестве. Нет, подумал Брюс, направившись к машине и на ходу придерживая летящий по ветру шарф. Может быть, наконец-то не в одиночестве.