"Печаль моя снегами соткана..."

Декабрьская слякоть, когда снег смешивался с грязью и таял, была предвестником близкого Рождества, на дверях все лавок висели праздничные венки из остролиста, а витрины были украшены самодельными бумажными гирляндами. Может быть, из-за этого, а может из-за общей атмосферы обычно хмурые лица жителей Лондона светлели, и то там, то здесь слышались сердечные пожелания Счастливого Рождества. - Сара, расскажи что-нибудь! – попросил Дональд, сев на ковер, поближе к камину, и протянул озябшие руки к трещащему огню. Девушка оторвала взгляд от книги и устало улыбнулась, глядя на горящие щеки юноши. Ему оставался всего год до поступления в университет, а он все просил сказки, волшебные истории, которые рождались в воображении Сары. В его взгляде было столько мальчишеского любопытства, что она не посмела сказать, что она давно уже не могла ничего воображать. Дональд приезжал к мистеру Кэррисфорду только пару раз в году: на Рождество и один раз в летние каникулы, и Сара заранее придумывала истории, чтобы ей можно было чем развлечь юношу. Но в этом году было столько проблем, что она совершенно об этом забыла. Поэтому она молча уставилась на потрескивающие в камине дрова, опустив руку на загривок Бориса. Что она могла ему рассказать? Ровным счетом ничего. Голову занимали расчеты, управление благотворительной организацией помощи бедным – и ни одной русалки, феи или принцессы. Поэтому оставалось лишь одно спасение – сны. Но они давно перестали быть красочными и яркими, они терялись в суете дня и растворялись серыми туманами среди мыслей. Только один сон не давал покоя, приснившись давным-давно и сохранив холодные краски, и то она помнила малое: улыбающиеся льдисто-голубые глаза; седые, почти что белоснежные, волосы и босые ноги, ступающие по покрывшейся инеем черепице. В голове всплыло имя, и она слегка улыбнулась, потерев пальцами переносицу. Дональд замер в ожидании рассказа и внимательно следил за каждым ее движением. В последний раз скользнув ладонью по загривку пса, она встала с кресла и, подобрав длинную юбку, села рядом с юношей. Он же усмехнулся, заметив в ее глазах знакомый огонек: он всегда появлялся, когда она начинала рассказывать истории – в серо-зеленых глазах загоралась маленькая искра, и Сара начинала жить персонажами, перенимая их жесты и интонации, стиль речи и образ мыслей. Она воплощала в себе весь мир, неведомый, сказочный и бесконечно прекрасный, где злодей всегда получает по заслугам, а герой спасает принцессу. - Я расскажу тебе историю, которая когда-то давным-давно приключилась с девочкой, живущей на чердаке… - начала она рассказывать. Взгляд устремился куда-то вглубь, внутрь пляшущих язычков пламени, будто стараясь разглядеть что-то, и она вздохнула полной грудью, собираясь с мыслями. - Как ты когда-то? - Да, совсем как я. *** Под ногами прохожих хлюпал мокрый грязный снег, люди ежились от промозглого сырого холода и старались быстрее зайти домой. В начале декабря всегда такая грязь, пока не придет крепкий морозец с Северного моря, а там уже… Детские забавы, снежки, катание на ледяных горках, снеговики – все это становилось возможным, когда на самых окраинах появлялся босой мальчишка с белыми растрепанными волосами и лукавыми льдисто-голубыми глазами. Он сдувал с холодных загрубевших ладоней ажурные снежинки, а под босыми ступнями его леденела вода, создавая витиеватые узоры и пропадая под снежным одеялом. Он шагал, лихо забросив на плечо деревянный посох, по пустынным улицам, когда башенные часы показывали глубоко за полночь, и улыбался детям, которые, припав к окнам, смотрели на спектакль маленьких снежинок, не видя за белой пеленой смеющегося юношу. А он все продолжал идти и нести детям радостный холод зимы, скорбно улыбаясь собственному одиночеству… *** - Почему же он одинок? – нахмурившись, спросил Дональд и бросил короткий взгляд в окно, за которым начался мелкий снег, грозящий ночью перейти в сильный снегопад. Сара взглянула на него с некоторым сомнением и, тяжело вздохнув, развела руками. - Ты слишком нетерпелив, - улыбнулась она, но, кажется, ее этот вопрос навел на печальные мысли, отчего она слегка передернула тонкими плечиками, сбрасывая с себя тонкую паутинку пробежавшего холодка. - Но кто же это? – озадаченно спросил юноша, слегка поджав нижнюю губу. - Тебе мама никогда не рассказывала про Ледяного Джека? – Мисс Кру удивленно приподняла брови, и мягкая улыбка превратилась в растерянную. Юный Кармайкл пожал плечами, мол, ничего особенного, он впервые о нем слышал. - Тогда слушай вдвое внимательнее, тебе потом придется объяснять детям, откуда берется снег. *** Сидеть на водосточной трубе рядом с нахохлившимися воробьями, похожими на небольшие комочки перьев, было неудобно, но весело: отсюда открывался прекрасный вид на магазин игрушек и кондитерскую – самые любимые детские места. Джек смеялся над незадачливыми родителями, у которых дети просили то, другое, третье, и болтал босыми ногами, сдувая с ладоней самые настоящие снегопады, отчего воробьи недовольно чирикали, но не смели прогнать смешливого духа. Наконец один воробей – видимо, глава семейства – подскочил к нему и громко, с возмущением, что-то прочирикал. Джеку не надо было понимать, о чем говорит птичка: труба заледенела, да и дым от каминной трубы не успевал согревать озябшее семейство, оседая на крыше колючим льдистым инеем. - Извини, приятель, я уже ухожу! – заливисто рассмеялся он, легко вскочив на ноги, и зашагал прочь, к другому концу крыши, чтобы перейти на сторону чердачных окон. Было уже поздно, дети были или с родителями, или дома, рассказывая о дневных подвигах, так что Джеку делать было нечего, разве что устраивать внезапные ледяные дорожки перед большими неуклюжими взрослыми, но сейчас пакостить не хотелось. Он зашагал по бельевой веревке (белье уже сняли, но саму веревку убрать не успели), взмахнув руками, как канатоходец, которого он углядел в Дании. Изображать из себя человека было забавно, но это быстро надоело: он не мог умереть, упав отсюда, он бы не разбился. Поэтому он начал заглядывать в чердачные окна, уже давно не надеясь кого-нибудь увидеть. На чердаках лежали старые вещи, чем-то похожие на самого Джека: забытые, никому не нужные и никому не видные, скрытые под плотным слоем серой пыли, насквозь промерзшей с его приходом. Однако на этом чердаке все было иначе: на старом продавленном матрасе лежало старое тонкое одеяльце, такое пестрое из-за заплат, что можно было подумать, что оно просто сшито из лоскутков; оплывший огарок свечи в старом жестяном подсвечнике стоял на столе, совсем рядом с книгой, аккуратно заложенной на середине выцветшим растрепанным кусочком ткани. Голая каминная полка, покрытая толстым слоем пыли, вещала, что здесь камин не топится, в нем была только зола, которая даже не задымила бы. Не удержавшись, Джек с силой дунул на полку, и в воздух поднялась терпкая пыльная туча, от которой мгновенно заслезились глаза. - Интересно, кто же здесь живет? – задумчиво пробормотал он, оперевшись на свой посох, на котором холод вычертил свои ледяные рисунки. Может быть, сюда сбегали ненадолго от суеты? Ерунда, люди не бегут из тепла в холод. Он еще прошелся по комнате, осматривая убогое окружение, и вскочил на стол, чтобы оглядеть все выше. Он любил высоту: она, хоть он и был всего лишь духом, перехватывала дыхание, заставляла вздохнуть глубже и, замерев, чувствовать себя на вершине мира, будто он лежит на твоей ладони – мир без конца и границ. В этот миг с другой стороны стены послышались шаги – под ногами скрипнули половицы, и уже через секунду распахнулась рассохшаяся дверь, то ли протяжно скрипнув, то ли взвизгнув. А Джек уже метнулся к окну и выскользнул из комнаты, замерев на крыше и вглядевшись в комнату сквозь растекшиеся, расползшиеся по пыльному стеклу морозные узоры, вычерчивая ледяную кайму. На чердак вошла девочка, лет тринадцати-четырнадцати, и, дрожа от холода, накинула на плечи тонкое одеяльце, завернувшись в него так, что виднелись лишь голова на тонкой шее и худые ноги в заштопанных чулках и мокрых ботинках. И Джек почувствовал к ней прилив жалости, такой искренней, что защемило что-то в груди, и поджал бледные, резко очерченные губы – он не мог ничего для нее сделать, он не мог подарить ей тепло. Она же ребенок, дети должны быть счастливы, окружены родительским теплом и заботой! А у нее он не мог разглядеть даже глаз, скрытых под мохнатой, как у пони, чуть вьющейся челкой, но одно он мог понять точно – этот ребенок не счастлив. А она тем временем подошла к столу и, стянув хлюпающие ботинки, залезла на него, поджав ноги и приблизившись к окну. Из-под темных волос блеснули большие на худеньком лице серо-зеленые глаза, в которых отразились рисунки Джека – они очертили глубокий черный зрачок и протянулись вдоль прожилок к границам радужки. Она не видела Джека, а он же вглядывался в острые черты лица, запоминая, впитывая пепельную зелень, и замирал от осознания, что между ними лишь несколько сантиметров – и пыльное холодное стекло. Она же смотрела сквозь него, вглядываясь в снегопад и теплее кутаясь в одеяло, и улыбалась чему-то, несмело приподняв уголки потрескавшихся на холоде губ. *** - Как ее зовут? – перебил Сару Дональд, криво улыбнувшись. Она недоуменно взглянула на него и растерянно тронула выбившийся из пучка непослушную прядь. - А я ведь ей даже имени не дала, - пробормотала она. Она не думала над этим, совершенно забыв об именах и помня лишь о туманных гранях сна. - Тогда пусть будет Сара, она же так похожа она тебя, - простодушно предложил юноша, сделав неопределенный жест рукой. Ответом послужила неуверенная печальная улыбка. *** Сара страшно замерзла: она уже не чувствовала коленей и кончиков пальцев, зубы же отбивали чечетку, а тяжелая сумка оттягивала руку. Перед ее носом закрыли дверь в бакалейную, и она одеревеневшими пальцами потянула ее на себя. В нос мгновенно ударил запах еды, и желудок девочки нескромно заурчал о своей пустоте, напоминая, что она сегодня только утром перехватила кусок черного хлеба и стакан горячего чая, который уже совсем не грел. Бакалейщик же, седой мужчина с добродушными усами, поднял голову и, увидев Сару, приветливо улыбнулся ей. Она искренне ему улыбнулась, сделав какое-то подобие поклона. Мужчине нравилась эта девчушка с мечтательным и твердым взглядом и исключительными манерами, которым могли бы позавидовать многие лорды Палаты. Раньше он частенько отвешивал ей чуть больше положенного, думая, что все она несет домой, но потом слухи донесли, что она сирота. Тогда он стал давать ей горсть сушеных фруктов прямо в руки, чтобы хоть немного заморить червячка по пути в пансион. - Добрый вечер, - вежливо произнесла Сара, улыбаясь потрескавшимися на холоде губами и разминая замершие пальцы, – мне, пожалуйста, чая на все деньги, - и положила две монетки по шесть пенсов на прилавок. - Хорошо, - столь же вежливо улыбнулся бакалейщик и с трудом прошагал к мешку с чаем: его с каждым днем все больше и больше мучали суставы, верно, почуяв пришествие зимы. Отвесив чая ровно на двенадцать пенсов, он протянул тяжелый мешочек девочке, зябко дувшей на бледные окоченевшие руки. Она его приняла, не забыв поблагодарить, и положила в холщовую продуктовую сумку. Мужчина взглянул на ее впалые щеки, синие губы с глубокими трещинами и темные синяки под большими глазами и сердечно произнес: - Не согласишься ли выпить чаю? Мне только сегодня привезли китайский и индийский чаи, да еще и сухофрукты. Мне нужно бы их попробовать, чтобы установить хотя бы примерную цену, да вот беда – у меня аллергия. Не поможешь? Добрый бакалейщик беззастенчиво лукавил – у него не было аллергии, да и цену он устанавливал не по вкусовым качествам товара, а по тем деньгам, которые он на него потратил. Но то была ложь во спасение – девочка выглядела продрогшей до костей и очень голодной. Как бы Сара ни хотела отказаться, но она настолько устала и замерзла, что у нее просто не было сил сказать «нет». Поэтому она с благодарностью приняла кружку горячего сладкого чая, который быстро согрел ладони в вязаных перчатках с мелкими дырками около большого пальца. - Спасибо, - пробормотала она, спешно отпивая напиток. Пускай он обожжет язык – он согреет ее изнутри, спасет от всепробирающего холода и колкого одиночества. - Бери шоколад, - бакалейщик подтолкнул к ней плитку шоколада и тяжко вздохнул. – Тебе надо теплее одеваться, а то Ледяной Джек отморозит тебе нос и уши. - Ледяной Джек? – озадаченно спросила она, чувствуя, как тепло потекло вниз, согревая горло и наполняя пустой желудок. Мужчина с удивлением взглянул на нее и с улыбкой спросил: - Не знаешь? – Получив в ответ покачивание головой из стороны в сторону, он улыбнулся. – Дух, приносящий снегопады и холод. На самом деле просто сказка, но надо же хоть во что-то верить… Говоря о зимнем фантоме, бакалейщик не заметил, как загорелись глаза у Сары – она начала придумывать историю о проказливом духе, рисующем узоры на холодных окнах. *** - Она действительно на тебя очень похожа, - усмехнулся Дональд, вглядываясь в лицо Сары, на котором играли отблески каминного огня, окрашивая бледную кожу то в карминно-красный, то в золотистый цвет. Она дернулась, будто от внезапного прикосновения, и подняла на него глаза, в которых морскими водами плескались досада и что-то, чему он так и не смог подобрать названия. Казалось, что она берегла что-то внутри, трепетно лелея, а он так неосторожно это затронул. Однако уже через мгновение на ее губах скользнула улыбка, слабая, но от этого не менее теплая. - Ты вечно спешишь, Дональд, - произнесла она, жестом подозвав к себе пса, который не сводил с нее золотисто-карих глаз, но покорно лежал около кресла. Увидев, что хозяйка его зовет, он приподнялся, лениво потянулся, широко зевнув и обнажив внушительную пасть, и побрел к ней, несмело помахивая пушистым хвостом. Приблизившись к Саре, он лег и положил свою большую добродушную морду ей на колени, довольно заурчав. - Так интересно же, - пояснил юноша, потрепав Бориса по голове, отчего тот скосил глаза на молодого человека, но ничего не сделал, только тяжело вздохнул. *** Джек лежал на спине, поигрывая изредка со снежинками, которые мелкой пылью сыпались сверху, и слушал рассказ девочки, который доносился сквозь приоткрытое окно. Подслушивать нехорошо, но интересно: она рассказывала о далеком и неведомом Востоке так, будто плела замысловатый, но прекрасный узор – какие он рисовал на окнах. Она повествовала своей подруге, такой же неприметной девочке, об отважных молодых султанах, пришпоривающих горячих арабских скакунов; о восточных красавицах с дымчато-таинственными глазами, соблазнительно улыбающихся остолбеневшему путнику; об обжигающем пустынном солнце, идущему от востока до запада, и темных ночах, пронизанными запахами благовоний и приторных сладостей. - … и Латифа, овеваемая пурпурными тканями, взмахнула тонкой рукой и обратилась к своему народу: «Вот мой будущий муж!». Демир же опустил меч, взглянул на возлюбленную и понял: теперь их связали небеса. – Сара тяжело вздохнула и вскинула горящие глаза на Бекки, та смотрела на нее с таким восхищением, будто она была принцессой. В представлении Бекки Сара и была принцессой, пусть в лохмотьях, но с душой настоящей принцессы. - А какая следующая история будет? – затаив дыхание, спросила служанка, не сводя с девочки глаз, полных обожания. - Я ее пока обдумываю, - просто ответила Сара, теплее кутаясь в одеяло, и ласково улыбнулась. – Она будет про Ледяного Джека. Знаешь такого? Джек замер, чувствуя, как оцепенение охватывает все его существо. История? О нем? В животе будто взвилась стая бабочек, наполняя его прохладным ветром от тысяч бьющихся синих крылышек, и, подымаемый этим легким воздухом, он вскочил на ноги и приблизился к окну, пытаясь дышать как можно тише. Это было сродни тому счастливому сумасшествию, когда счастье безропотно легло в ладони крохотным переливающимся комочком, и Джек чувствовал, как сбивается тяжелое дыхание, как мысли путаются, переплетаясь, смешиваясь в безумную пургу. Он уже не слушал ее, а просто следил за движением губ, глаз, как она заправляет за ухо темную, завивающуюся на концах, прядь. И чувствовал, как пустая темная ночь наполняется чем-то теплым, мучительно томным и непонятным. Ночь наполнялась Чудом, которое снизошло на Ледяного Джека.