***
2 ноября 1983 г. Лоуренс, Канзас
Огонь потушили к утру. Нет, она не могла знать этого наверняка: она не дожидалась ни расспросов полиции, ни соболезнований соседей – одинаково бесполезных. Не дожидалась часа, когда можно будет взглянуть на остов сгоревшего дома, заставляя себя поверить, что всё случившееся – не морок, не кошмарный сон; что пожар, гибель мужа, плачущий на руках младший сын, вцепившийся, будто спасаясь, в подол её платья старший – то, что происходит с ней, а не с кем-то другим. Ей не требовалось дополнительного подтверждения. И напоминания ей не требовалось. И Мэри выжимала из машины почти всё, на что та была способна. И сама делала то единственное, на что была способна сейчас. Убегала. Так быстро, как только могла. Свет фар машины резал тьму перед капотом, заливая желтым разбитый серый асфальт. Впереди была темнота, а сзади – огонь. Он наступал, обжигал, гнал вперед. Мэри не оборачивалась и не смотрела в зеркало заднего вида, она и так знала: огонь гонится за ней. Огонь близко: так близко, что можно чувствовать его жар. И неважно, сколько миль отделяет её теперь от Лоуренса… Огонь потушили к рассвету. Мэри почему-то была в этом уверена.***
– Да ты шутишь!.. Нет, серьезно? Уезжаем? Дин мог бы и не спрашивать. Сумки в прихожей, собранные к отъезду, сами по себе служили ответом на его вопросы, а хмурый вид Сэма, яростно запихивающего одежду в свой школьный рюкзак, подсказывал, что эти вопросы уже не имели смысла. – Что, Скайнет снова вышел на след Джона Коннора?.. Ма, всё забывал спросить, кто из нас с Сэмом этот самый Джон? Нет, я, конечно, почти уверен в ответе, потому что Сэмми уж точно не… – Коннором на этой неделе будет тот, кто соберётся первым! – притворно веселый голос мамы прозвучал откуда-то из глубин дома. – Тогда это ты, мам, – мрачно пробормотал Сэм, кидая раздутый вещами рюкзак к входной двери, в груду пакетов и сумок. – Она – Сара Коннор, умник! Крута, прекрасна, беспощадна к врагам!.. – машинально откликнулся Дин, прекрасно понимая причину хандры брата. Игра в погоню давно перестала радовать: в тот самый момент, когда они с Сэмом поняли, что их бесконечный побег – вовсе не игра. И Дин был уверен, что было бы легче в очередной раз сниматься с места, понимай он смысл и причину их бегства, знай он, от кого они бегут.***
– Всё было проще, когда вы были малышами… Ешь, Сэм. Сэм машинально перекатил по тарелке брокколи и промолчал, проглотил – вместо «правильного обеда», за которые так ратует мама, – тот вопрос, что так и вертелся на языке: «кому было проще?». - Он хочет в колледж, ты знаешь, - осторожно начал он. - Когда-нибудь. Пресловутое «когда-нибудь» стало гимном в последние годы, и едва ли мама отдавала себе в том отчет. - Когда? Мама пожала плечами, красноречиво кивнула в сторону нетронутого обеда. И Сэм наколол ненавистный овощ на вилку. На самом деле, это было закономерно. Привычно. Он никогда не умел спорить с мамой. Впрочем, Дин в этом сомнительном искусстве поднаторел и того меньше: даром, что в каждой из школ, в которой учился, слыл тем, кто не лезет за словом в карман. Они оба не умели спорить с ней, а она всегда умела замолчать именно в ту минуту, когда они пытались перейти с уровня «робкие попытки» на уровень «вопросы и предложения». А потому оставалось только есть брокколи и шпинат вприкуску с не заданными вопросами, следить за тем, чтобы одежда была чистой (маме это было почему-то очень важно), и приходить домой до захода солнца. И однажды решиться высказать то, что уже давно тревожило: - Мам, тебе стоит обратиться к психологу. Мама улыбнулась. - Новое увлечение… Мне стоит искать в продаже атлас по психологии?.. Такие бывают, Сэм?.. Мама всегда побеждала в словесных дуэлях. Когда-то - года полтора назад - когда Сэм заинтересовался астрономией, он получил в подарок астрономический атлас (лощеная бумага, четыре приложения с картами звездного неба… и где мама такой нашла?! И на что купила? Чаевые официанток традиционно невелики…). Да, атлас и экскурсию в обсерваторию – почти сутки ехали до Гриффит-парка!.. Атлас вскоре очутился в багажнике машины, в одном из тех пакетов, которые никто не трогал месяцами (как и многое, что нет смысла приносить в очередной временный дом, а выкинуть не поднимается рука). Он стал вечной шуткой над Сэмом по прозвищу «Хочу всё знать», молниеносно меняющим свои научные увлечения, и над самой мамой, готовой яростно поддержать любой – самый безумный! – порыв сыновей, если речь шла о получении знаний, об учебе. Тем удивительнее было то, что в тот момент, когда Дин сообщил о своем поступлении в колледж, мама помрачнела и не допускающим возражений тоном сообщила, что колледж подождёт. Дин, радостный, возбужденный, сиявший, как начищенный до блеска бампер обожаемой им маминой Импалы, кажется, тогда даже не сразу понял, что мама не шутит. А мама просто вытерла руки о фартук, поправила Дину воротник (и без того лежащий ровно) и подтвердила: – Не сейчас, Дин. Не в этом году. Чуть позже. Дин тогда только кивнул (не стал ни о чем спрашивать, не попытался уговорить) и выскочил из кухни так быстро, будто за ним кто-то действительно гнался. А Сэм ушел в школьную библиотеку: там был компьютер и доступ в интернет… И тысячи статей о стрессовых расстройствах. Дин получил стипендию в Массачусетском технологическом – при их-то жизни, при вечной смене школ!.. Нет, Сэму не казалось, что брат прыгнул выше головы: скорее, взмыл на орбиту, как Супермэн, и пару раз пролетел над планетой… И если Сэму когда-нибудь пришла бы в голову мысль искать подтверждение тому, что мама не в порядке, самое веское доказательство он в тот день получил: мама, так гордящаяся каждой «А», принесенной ими из школы, была против того, чтобы Дин продолжал учиться. Была против только потому, что, уйдя в колледж, он не смог бы продолжить их бесконечный семейный марафон. Из города в город. Из штата в штат. – Ты не сможешь всю жизнь бежать, ма. – Но я попробую, – мама улыбнулась так горько, что Сэм тут же расписался в своей полной профессиональной непригодности: не вышло из него даже «кухонного» психолога. Ему, как когда-то в детстве наблюдавшему за мамой, быстро раскидывающей по сумкам вещи перед очередным переездом, снова было жутко. Казалось, мама знает что-то, о чем им с братом никогда не узнать. Знает о чем-то страшном, неведомом, преследующим их и неизменно находящим в любом крохотном городишке, пахнущим пирогами с корицей, или мегаполисе, раскрашенном огнями… О чем-то, способном отыскать везде, куда бы их ни занесло… О чем-то, что, стоит только остановиться, – догонит!.. – От кого мы бежим? – почти шепотом спросил он, вспоминая, что, кажется, впервые задал этот вопрос всерьез. И мама ответила – всерьез. Впервые. – От огня, Сэм. От огня.***
– Шаришь ты в этом, парень, - благодарно прошамкал Тони, а Дин развел руками («ну, если ты так считаешь!») и улыбнулся во все тридцать два зуба. Тони и его Додж вот уже в третий раз за два месяца оказывались теми, кому нужна была его помощь. Оба – те еще старики (автомобиль готовился справить пятидесятилетие, а сам Тони, похоже, был из тех, кто мог видеть, как сходит с конвейера первый экземпляр столь любимой им марки*, и даже это запомнить). И у каждого были свои потребности. Додж любил, когда Дин колдовал над ним часами без отдыха и обеда, а Тони любил поговорить о молодежи и её нравах. – И что б тебе не учиться?! – размышлял Тони, не ожидая ответа. – Голова на месте, уж это-то видно, парень!.. И руки золотые. Ведь так и просидишь здесь… Нет, городок-то неплохой… Но я много лет живу на свете: тебе здесь тесно, я вижу, парень. Дин вытирал рукавом выступивший пот со лба и многозначительно откликался: – Ага. – …вот если в инженеры?.. – бормотал Тони, говоря не с Дином, скорее, с самим собой. И Дин по мере сил дружелюбно огрызался в ответ: – В инженеры?.. Бумажки да чертежи!.. – хмыкал он, всем видом демонстрируя, что он думает о подобной работе. – Нет, Тони, не по мне… Тони продолжал бухтеть что-то о безынициативных молодых людях, а Дин заставлял себя его не слушать. Да, он так и не поехал учиться… Но, черт возьми, для того, чтобы вспоминать об этом каждый божий день, ему хватало зануды-братца!.. Поступал ли в колледж сам Сэм, Дин не знал. Но был уверен, что хотя бы пробовал… А уж если пробовал, то наверняка поступил – что ума, что упрямства Сэму было не занимать!.. Но, так или иначе, Сэм тоже никуда не уехал: работал то в местной библиотеке, то в суде – и Дин понятия не имел, чем брат там занимался, но уж точно чем-то не менее скучным, чем психология, которой когда-то, в 98-ом, увлекся не на шутку… Так или иначе, Сэм приходил домой, аккуратно вешал пиджак на спинку стула, и – если мамы не было рядом – заводил всё ту же шарманку: «тебе стоило тогда уехать, Дин… может, и сейчас еще не поздно…». Дин чаще отшучивался, но вот недавно сорвался: высказал этому доброхоту всё, что думает о его советах. Напомнил, что у них есть мать… И с каждым годом ей всё хуже. И если раньше они срывались в путь по паре-тройке раз в год, то теперь она начинает беспокоиться, стоит им задержаться где-то больше пары месяцев… И что если самому Сэму не сидится в его сраной библиотеке, то он может, в общем-то, валить. Но Дин-то уж точно обойдется без его советов!.. Сэм не разозлился тогда. Не обиделся. Только смерил Дина каким-то странным, будто жалеющим взглядом (черт бы побрал этот его взгляд!..), и ответил: – Езжай. Пока можешь. С мамой все будет хорошо. Я прикрою. Дин подумал тогда, не обсмеять ли пафосную фразу. Но почему-то промолчал. Было в ней что-то странно правильное: то, что Сэм будто бы действительно мог не раз ему сказать… И только по какой-то нелепости никогда не говорил – по какой-то нелепости не приходилось. Нет, не то, чтобы они не ладили с братом… Всё, как у всех: пиво вместе пили, обсуждали политику и тачки... Раза три дрались... И за советом младший к Дину не раз приходил (да и для самого Дина мнение младшего имело немалое значение, о чем тот – стараниями Дина – наверняка не догадывался)… Но вот героически-пафосное «прикрыть спину» было все же наверняка не про них… Да только смеяться Дину не хотелось. – Нет, уже не могу, Сэм… Уже. Я теперь всю эту механику только руками разве что... Все остальное просто не помню. И вспомнить не смогу. – Можешь. Просто не хочешь, – жестко оборвал брат. – Ладно, – согласился Дин. – Не хочу. Но это уж моё дело… Мама тогда зашла на кухню, не дав продолжиться беседе: потрепала Сэма по волосам (как и всегда, когда хотела намекнуть, что младшему неплохо бы постричься), придирчиво глянула на Дина, легко тронула пальцем лоб у виска, будто стирая грязь (да ладно! Он умывался, когда пришел из сервиса!..). – Мальчики, я подумала сегодня: не пожить ли нам в Аризоне… Где-нибудь у Большого Каньона?.. Если младший брат и вздохнул, то Дин этого точно не слышал. – Пару недель, мам. В суде должны найти кого-то на мое место…***
Вся её жизнь была порукой, что от судьбы не убежишь. И всё-таки она в это не верила. Не имела права верить – ради мальчиков. Да, её Дин, её Сэм – такие разные и такие похожие (на друг друга, и на Джона) – не получили того детства и той жизни, что она хотела для них: вечно в бегах, почти без друзей, без настоящего дома… И всё же она сумела их сохранить. Упрямые, смелые, умные… Её сыновья. Идеальные. Идеальные для того проклятого ремесла, о котором никогда не узнают. Идеальные для семьи. И – да, чёрт возьми! – она надеется еще увидеть внуков. Пусть не сейчас, пусть позже: когда она будет уверена, что сыновьям больше ничего не грозит. Сыновья. Предупредительно-осторожные. Заботливые – каждый по-своему. Уверенные, что она год за годом всё вернее сходит с ума. Её мальчики, которых никто не обидит, пока она жива.***
Мэри знала, что можно готовиться к бою всю жизнь, а в тот момент, когда замирает у твоей шеи чей-то нож, оказаться абсолютно – совершенно! – не готовой. В тот день, когда милый девичий голос говорит ей по телефону, что её сын почувствовал себя плохо, потерял сознание на работе, но сейчас едет уже домой, отказавшись – конечно же! - от помощи врача, Мэри понимает только то, что звонят ей из местного архива (там уже месяц работает Сэм), а волнуется лишь о том, что так и не заставила Сэма обратиться в клинику, хотя его больше месяца мучили головные боли. Сэм, бледный, осунувшийся, говорит ей, что климат "этого долбаного штата", похоже, не для него: "долбаная жара" сводит с ума; такая "долбаная духота, что просто нечем дышать", а в остальном – не о чем волноваться… Он здоров. И, в конце концов, "мама, мне просто нужно поспать"… И Мэри снова не думает ни о чем, кроме того, что нужно будет уехать из штата раньше, чем обычно (но так даже лучше), и еще о том, что, похоже, она вырастила не одного (как ей казалось), а двух сквернословов… И Мэри будто просыпается, когда слышит из-за неплотно закрытой двери комнаты Сэма их с братом разговор. – Генетика, Дин… Это давно доказано: если в родне есть кто-то с проблемами по этой части, у тебя куда больше шансов слететь с катушек… – Не неси чепухи! Переработал… не знаю – как ты там маме сказал? – "перегрелся"? Так вот: перегрелся. И мерещится всякая чушь! Будто ты один такой! Да каждый хоть раз глюки ловил!.. – Вот об этой части твоей жизни я не в курсе, – Мэри слышит, как младший сын невесело смеется. – Марихуана, Дин? Или что посложнее?.. – Сэм. Не. Психуй. Нет у нас в семье никаких "проблем по этой части"!.. Ты берешь тайм-аут – никакой работы: смотришь только шоу для домохозяек и читаешь только порножурналы – потому что твоим супермозгам, видно, стало тесно в черепушке… И всё будет в норме! – Дин горячится, но Мэри различает в его раздраженном тоне не просто беспокойство – страх. – А мама? – голос Сэма звучит сонно и слабо - что бы ни было с ним, в одном старший сын прав: Сэм смертельно устал. – А мама недохипповала в молодости. И если чем и больна, то только дорогой!.. Дин мерит шагами комнату, явно пытаясь убедить не Сэма, а себя самого. – Как скажешь, Дин. Но эти видения… Слишком чёткие… Не сон. Наяву… Ты можешь спорить, но… Сэм бормочет, засыпая. А Мэри идет собирать вещи. Они уезжают. Завтра же. Пора бежать.***
Она перестает бежать, когда пропадает Сэм. Она никуда не бежит, когда Дин спустя пару дней поиска, телефонных звонков и душащего страха, изо всех сил прижимает её к себе, и тихо выдыхает ей в волосы, что Сэма больше нет… Она не говорит с полицией. Она почти не говорит даже с Дином. Единственный, с кем она говорит, – старый знакомый, номер которого не найти в телефонном справочнике, но несложно (для бывшей охотницы) вызвать заклинанием. Она не торгуется: её жизнь в обмен на жизнь младшего сына – здесь и сейчас – прекрасная цена. И она шагает в огонь. * Первая машина Dodge Brothers, которую позже шутливо прозвали Старушка Бетси, покинула завод 14 ноября 1914 года.