My demons

Было в этом профиле что-то не от человека. Казалось, что позирующий знал, какая сила заключена в его красоте, и потому его взгляд был так безжалостно уверен. И всё же, было там ещё кое-что. Некая тайна, некое отчаяние – юноша явно находился не здесь, хотя за пару часов ещё ни разу не изменил свою позу, выполняя послушно указания художника. Несколько мазков уже легло для фона, и теперь он набрасывал каштановые кудри. Это не был портрет в полный рост, но теперь художник жалел об этом. Однако, холст переписывать уже было поздно. - Так что за информацию вы хотели узнать? – спросил художник, добавляя охры. - Видите ли, Бэзил, я страстно увлекаюсь философией и поэзией. Из-под моего пера порой выходят даже довольно сносные наброски, не смейтесь, - не меняя выражения лица и позы, говорил юноша. Но голос передавал все оттенки его эмоций. В который раз Бэзил пожалел, на этот раз о том, что должен будет закончить портрет, и что тогда? Ему бы хотелось писать его как можно дольше. - Даже в мыслях не было, Раду! Прошу, продолжайте… - Так вот. Сейчас я пишу некий очерк, но мне он безумно не нравится. Он ненавистен мне, как всё несовершенное и полное мутной грязи. Я бы так и повяз в своём отчаянии, если бы только не один случай. На днях я шёл в картинную галерею и так вышло, что по пути пересёкся с одним человеком, который поведал мне, что вы рисовали портрет некоего загадочного графа Дракулы, фигуры крайне неоднозначной, причём сделали это ещё в его замке, прежде чем он исчез после некоторых обстоятельств. Для меня было бы бесценными сведениями услышать, что вы думаете и знаете об этом графе. Уверяю вас, эта информация пошла бы на пользу для моих работ. - Вы крайне любезны, Раду. Как творческий человек, я тем более понимаю ваше стремление узнать необходимую для вдохновения информацию, и я с огромным удовольствием расскажу вам всё, что мне известно. Но что именно вы хотите знать? - Всё, сэр Бэзил. Возможно, это займёт больше времени, чем ваше написание картины, но я бы хотел прежде выяснить все детали. С вашего позволения, конечно. В долгу я не останусь. - Вы могли бы и не говорить мне этого. В вашем лице я вижу музу, и сам с удовольствием напишу ещё картин, пока вы не устали мне позировать. Но, простите мне мою дерзость, откуда вы сами родом? Ваше имя говорит мне о том, что вы тоже не с британских островов. - Верно подмечено, дорогой художник. Я восхищаюсь вашим метким взором и живой мыслью. – теперь его взгляд словно раскрылся и он перенёсся из места своих дум, - сам я с той же румынской земли. Быть может, это и причина, по которой я увлёкся собиранием именно этих фактов. Меня всегда привлекало то, что с первого взгляда недоступно человеческому глазу, что необъяснимо и фантастически прекрасно. Раз за разом я ищу истории, которых в повседневной жизни не существует, или на которые не обращают должного внимания. Многое даже из известных всем легенд остаётся скрыто, как под скорлупой нерождённого птенца. Много ли известно нам о бессмертии, переселении душ, ментальной связи и иных существах, не причастных к человеческой природе? А между тем, человечество всегда к этому влекло. Словно оно знало, что всё это уходит вглубь веков и тысячелетий, впитано с генетической памятью так же, как притяжение к земле. Пауза разлилась по комнате, казалось, почти осязаемо, до горла, пока художник не сглотнул, пристально смотря на своего натурщика. Когда он всё это говорил, выражение его лица менялось от воодушевления к отчаянию, от надежды к тоске. Под этим слоем философии было что-то ещё, неуловимое, невидимое, будто дух. - Вы юны, мой друг. Юны и прекрасны. – начал Бэзил, - но, слушая вас, мне начинает казаться, что я заблуждаюсь относительно вашего возраста. Откуда у вас подобные рассуждения? Раду теперь повернул к нему лицо, нарушив гармонию позы, но Бэзил уже и не рисовал, застыв с кисточками, на одной из которых вместе с ним застыла лазурь. Теперь это был взгляд дерзкого мальчишки, немного нахальный, будто мог раздавить своей любезностью. - Что, если я скажу вам, что сам являюсь частью того, что так активно исследую? Частью мира, не подвластного рассмотрению с первого взгляда для обычного человека. Бэзил усмехнулся, но это была дружеская усмешка. - Как я могу не верить вам, если ваше очарование буквально ставит меня на колени! – без стеснения выпалил он, что Раду рассмеялся, не сдержавшись, от подобного заявления. - Вы валитесь с ног от голода, дорогой создатель. Бросайте ваши кисточки, не бойтесь. Я буду позировать вам столько, сколько сочтёте нужным. Этот разговор, а более того - эта последняя фраза и оказалась роковой для художника. Он тогда ещё не представлял, насколько. После обеда в одной из забегаловок, художник и его муза разошлись по разные стороны, и Бэзил ещё пару часов делал наброски на обычных листах карандашом, желая запечатлеть этот наглый взгляд, пока он был ещё свеж в его памяти. Взгляд хищника, такой непривычный для этой изящной фигуры. Бэзил потому и взялся за портрет Раду, что после нескольких коротких встреч отметил его по-детски наивную очаровательность, задор и участие. Но то, что его модель раскрывалась для него с других сторон, было интересно ничуть не меньше. Воодушевлённый этим, художник купил ещё новых красок для работы и набросал на листе портрет упомянутого графа Дракулы по памяти, пытаясь воспроизвести черты, которые бы помогли Раду понять, с кем Бэзил имел дело. Следующий день не заставил себя ждать, Раду тоже – опаздывать он не любил. - Вам нравится этот платок? А этот пиджак? Я только вчера купил их и надел для вас, что скажете? – простота, с которой говорил Раду, подкупала, заставляя восхищаться. - Но я ещё не закончил…ваш портрет, - робко произнёс Бэзил, но заметив, как глаза юноши наполнились грустью, тут же поспешил заверить, - только не печальтесь, я и в этом напишу вас тоже, я же обещал вам не один портрет! - Правда? – от печали не осталось и следа, - а когда можно будет посмотреть на картину? - Правда, Раду, - как мальчишку, успокаивал его творец. – глядя на вас, я сожалею лишь о том, что не могу писать быстрее. - Не казните себя. Ваш дар художника творит поистине божественные вещи. Я никогда прежде не видел, чтобы мазки были такими живыми, а тонкость тканей такой осязаемой. Вы даже кисть держите как аристократ… - Бог мой, Раду, прекратите говорить, я не выдержу подобного. Для меня составляет радость уже то, что я смею писать ваш портрет. - Простите, не стану больше вас смущать, - в студии ничего не изменилось, вазы и драпировки были на своём месте – Бэзил оставлял всё как есть до завершения работы, и использовал дневное освещение, заранее негодуя, что приближается осень – использовать искусственный свет он совершенно не желал. Раду встал в уже привычную позу, художнику даже почти не пришлось поправлять его. Кисточка сама порхала по холсту, будто это неведомая сила творила через художника. Никогда он ещё не писал так самозабвенно. В этом простом с виду облике, казалось, выступают невиданные до этого грани, как если бы Бэзил стирал пыль с антикварной вещи, обнажая под слоем детали прошлых веков, завитушки и перья, хвосты и глаза. Портрет было уже не отличить от оригинала. Было ощущение – что он сейчас выйдет из картины, что всё это время происходил магический ритуал, деталей которого Бэзил не знал. Но и тогда он не остановился. Очнулся он лишь тогда, когда сумерки уже не позволяли ему писать из-за отсутствия света, и пришлось его зажечь. А на мольберте был холст с набросками нового портрета, и несколько работ в карандаше. Раду покинул его студию, попрощавшись до завтрашнего дня. Только тогда Бэзил заметил, что валится с ног от усталости, опустился на пол и накрыл ладонями голову. Он уже не мог видеть этого человека. И не видеть его не мог. В панике он стал размышлять, как избавиться от этих ощущений, как заставить себя не приглашать и не рисовать его. Но теперь уже было поздно. Повсюду находились картины и листы с набросками Раду, его лицо, в многообразии выражений казалось, что он окружён этим человеком, беспрестанно находясь под его взглядом. «Не муза то…демон!» - в ужасе Бэзил подошёл к мольберту, желая сорвать картину, замазать холст, разорвать наброски, и сдавленно застонал, поняв, что не в силах уничтожить всё это, не в силах прикоснуться к его лицу. За несколько дней он рассказал всё, что знал – всё о Владе Дракуле, с которого писал портрет. В том тоже чувствовалась сила и харизма, отличающие его от обычных людей, но тогда всё было иначе, чем сейчас. То творчество, которому он был сейчас отдан, будто истощало его. Он мог легко это понять, даже не бросив короткий взгляд в зеркало, не видя своего измученного непрестанным трудом и бессонницей взгляда. Накинув плащ, Бэзил бросился бежать из студии, прочь, по улицам, уходя далеко, будто от преследования. Силы его были на исходе – будто их кто выпивал всякий раз. «Что, если я скажу вам, что сам являюсь частью того, что так активно исследую? Частью мира, не подвластного рассмотрению с первого взгляда для обычного человека» - вспомнил он его слова и взгляд, дерзкий и хищный. Как он не разгадал тогда, что этот человек говорит правду? Он же прямо сказал ему, что принадлежит к миру чудовищ, и что он пожрёт его, рано или поздно. Но сейчас эти мысли, вплывшие в замутнённое сознание Бэзила, уже не могли спасти его. Куда бы он ни пошёл, он видел перед собой преследующий его взгляд. Борясь с собственным желанием вернуться в студию и взглянуть снова на объект своего обожания, он шёл, и люди сторонились его, считая, что он пьян. Не глядя, куда идёт, он ступал в лужи по щиколотку, прислонялся к грязной стене, волоча ноги, не видя ничего в калейдоскопе, что мелькал перед глазами. Когда он остановился, то понял, что вернулся к тёмной студии, но от этого было спокойнее – в темноте не было так чётко видно пленительных черт человека, сводящего его с ума одним своим существованием. Толкнув дверь, он ввалился внутрь, упав на пол, переводя дыхание в окружении картин, чувствуя знакомый запах масла. Тихие шаги вызвали дрожь в слабом теле. Бэзил едва заставил себя повернуть голову, чтобы увидеть силуэт, неумолимо приближающийся к нему. Даже в темноте он видел, что Раду во всём чёрном. - Ваши работы божественны. Вы создали столько шедевров, сэр Бэзил! И на каждом – я. Это самое благородное признание в любви, которое только может существовать. Я заберу их все. Ваша жизнь…она тоже моя. Не смотрите так испуганно, ведь я говорю вам правду, дорогой художник. Только понял я это быстрее вас. Но ваша скромность делает вам честь. Я вознагражу вас, - юноша держал его на руках, приподняв с пола, и снова в этих глазах отражались боль и отчаяние вперемешку с той изысканной красотой, которой он был награждён. С нежностью, на которую он только был способен, провёл по волосам – предсмертный подарок. Бэзил вцепился в его руку, с силой сжимая, какая ещё осталась в этих руках. Раду склонился над ним, коснувшись губ, поглощая душу в поцелуе, пока рука не отцепилась от его плеча, упав обессилено на пол. Оставив его лежать на полу, Раду в тот же вечер оставил студию, а вместе с ним исчезли все работы Бэзила, кроме одного карандашного наброска, что был положен ему на грудь. Смерть ничем не примечательного художника так и осталась бы без внимания, если бы некое время спустя кто-то не увидел на улицах человека, как один похожего на того, что был изображён на листке, найденном при Бэзиле. - За столько лет он ничуть не изменился. Это лицо нельзя было не узнать – самая примечательная из всех работ Бэзила. - Говорят, настоящий портрет был украден или уничтожен этим человеком, потому что он старел вместо него. Что это после работы с ним Бэзил сделался сумасшедшим и умер. Потух, как свечка, за несколько дней. - Каждого человека одолевают свои демоны. Кто знает, что именно свело в могилу этого художника в столь юном возрасте. Но мне нравится эта история. Я хочу написать об этом…