Safe in my hands

Холодный лондонский дождь грубыми каплями опускался на темно-зеленое бархатное платье. Глаза жадно ловили уносящиеся в даль кареты, а руки трепетно сжимали теплую мужскую ладонь. Шетани цеплялась за него, как за якорь, будто бы утопая в бесконечной стене осеннего дождя. Ее жизнь, все, что когда-то имело смысл, стало совершенно иным, лишенным всякой необходимости. Девушка и сама потеряла ту нить, за которой следовала до этого. Буквально неделю назад в ее голове имелось множество идей, целей и желаний, которых она хотела добиться, к которым стремилась, размахивая своими огромными крыльями. Сейчас у нее не осталось ничего, кроме неприветливого свинцово-черного неба и тепла Его тела, которое трепетало под ее прикосновениями и дергалось всякий раз, когда прохожие задевали его плечами. Она чувствовала, как Его руки холодели от страха, как этот прекрасный и некогда отважный мужчина теперь был исполнен страха и недоверия к окружающему миру, и она знала, что виной тому она. Не в прямом, в переносном значении. Даже если она ничего не сделала, Шетани все равно будет винить себя в том, что не успела вовремя. Она была так близко: ее клинок грозно нависал над горлом Магистра, но Корнуэлл ждала подходящего момента. Момента, когда он будет полностью открыт для смертельной атаки. Но Сэм оказался впереди. Безрассудно бросаясь в самое пекло схватки, он размахивал своим клинком, словно умалишенный, издавая боевые крики и злобно рыча всякий раз, когда Магистр умело отбивал его атаки. Он боролся бездумно, в порыве ярости, а девушка в ужасе наблюдала за тем, как этот прекрасный человек мгновенно превращался в безжалостное чудовище. Шетани помнила, как, скинув с себя оцепенение, рванула вперед, чтобы оттащить Сэма, заставить его стоять где-нибудь в углу и поддерживать измученного и изможденного Антуана, однако он не слушал. Он бросался в бой, все сильнее и сильнее размахивая клинком, не замечая вокруг никого: даже ее. В порыве гнева, ярости и куража Сэм просто откинул ее, в результате сломав ей палец на левой руке. Но она не злилась. Она боялась за него, и страх ее не был напрасен: Магистр был сильным и умелым противником. Он внимательно следил за своей жертвой, как настоящий хищник, выжидал моменты и бросался вперед, впиваясь в горло своей добычи. В данном случае добычей был Сэм. Безрассудство погубило его. Но если он все еще жил, прячась за своей фирменной бравадой, то черная дыра в душе у Шетани с каждым часом становилась все больше и больше. За годы, проведенные вместе, она научилась читать его. Сэм был для нее открытой книгой: она знала его привычки, любимые заведения, напитки и то, как он любил занимать свободное время. Хотя, что тут гадать? Кабаки и женщины, - вот настоящая страсть Сэмюэля. Наблюдать за его похождениями со стороны было болезненно, но она не вмешивалась, лишь изредка поучала его, как старшая сестра, которую он долгое время видел в ней. Сама же Корнуэлл так не считала. Он был ей другом, знакомым, врагом, кем угодно, но не братом. К родной крови таких чувств не испытывают, а если испытывают, то держат это в секрете, глубоко в душе, где-то на задворках сознания, за семью железными замками, чтобы ни одна живая душа не могла узнать этот ужасный секрет. Да, она любила его. Да, она скрывала это, но на тот момент она думала, что так будет лучше. Шетани просто наблюдала за ним со стороны, выдавая свою ослепительную улыбку на его колкие замечания и плача по ночам в подушку из-за удушающей боли, которая тисками сковывала ее горло. Она молчала, накапливая в себе горечь и обиду, злость и разочарование. Недостаток внимания и любви с его стороны она компенсировала сложными миссиями, лишними часами, проведенными в зале для тренировок, совершенно ненужными и случайными травмами, которые, кстати, до сих пор беспокоили девушку. Но затем все изменилось, и инициатором стала отнюдь не Шетани. В один прекрасный момент она почувствовала его руки на своем теле, губы на своей шее, и огонь, который полыхал внутри нее все это время, вырвался наружу. Она дала волю своей закрытой страсти, показала ему, какой могла быть, и он влюбился без оглядки, отдавая ей каждое мгновение своей жизни. Она отвечала взаимностью, утопала и хваталась за него, как за деревянный плот в открытом море. Она любила, любила, любила без остатка. Они были счастливы, как небо и земля, в идеальной гармонии. И в одну лишь секунду все рухнуло, как развалины древних пирамид и загадочных храмов. Лишь одно уверенное движение Магистра лишило их будущего, по крайней мере того, которого они желали. Вся жизнь, все дальнейшие планы в одно лишь мгновение сгорели в необъятном чертоге разрушительного пламени. Виной тому стала небольшая хрустальная склянка, в которой находился ядовитый раствор. Одно быстрое движение, и Магистр уже выливает его Сэму в глаза. Шетани даже не успела среагировать. Когда она обернулась, она увидела Сэма, корчащегося от боли, и Магистра, заливающегося кровожадным смехом. В тот момент внутри нее все замерло, оцепенело, замерзло. Она бессознательно выкрикнула его имя и бросилась к его медленно ослабевающему телу. Тонкие нити, из которых была соткана ее душа, рвались в мгновение ока, отдаваясь непередаваемой болью в сердце. Ей казалось, что оно пропускало удар всякий раз, когда она слышала его болезненные стоны, когда видела, как Сэм, словно маленький ребенок в защитном жесте, закрывал свои обезображенные глаза трясущимися ладонями. Ей казалось, что она будет помнить этот день до конца своей жизни, каждый раз видя перед глазами напоминание об утраченной надежде. В ее ушах постоянно эхом отдавались крики Сэма о том, что он не мог видеть. Эхо разносилось дальше, поражая ее нервную систему, заставляя разум уступить место сердцу. И тогда она побежала вперед, оставляя Сэма позади, стягивая с головы надоедливый капюшон и вытаскивая из ножен свое оружие. Она преследовала Магистра до самых ступеней. Она хотела убить его, и она убила. Шетани выколола ему глаза, один за другим, давая ему возможность насладиться той болью, что она причиняла ему и ужаснуться тому несчастью, с которым Сэму придется жить всю жизнь. Она помнила его лицо, когда Магистр захлебывался в собственной крови. Тогда же она перерезала ему горло, наблюдая за тем, как некогда могущественный человек теперь казался настолько ничтожным по сравнению с величием времени. Он умер у нее на глазах. Она смотрела на его смерть до самой последней секунды. И наслаждалась этим зрелищем. Им пришлось уехать. Сэму необходимо было восстановление, а она никак не могла оставить его. Они покинули Париж под покровом ночи, наскоро простившись со своими друзьями. Конечно, Шетани скучала по ним, однако в глубине души надеялась, что им больше не суждено было встретиться. Да, она любила их, но Сэм был для нее маленькой Вселенной, которая не могла существовать без ее теплого дыхания жизни. - Сэм, не отпускай мою руку, - проговорила она так, чтобы он мог услышать. Она почувствовала, как напряглись его руки, как выпрямилась спина. Девушка украдкой посмотрела на него, однако почти сразу отвела взгляд. Она не была готова к этому: она не могла смотреть на его ожоги в углах глаз, не могла видеть его слепых зрачков и затянутую пеленой радужку. Она молча молилась Богу, чтобы он забрал зрение у нее и подарил ему. Она сможет, она вынесет, ведь ему нужнее. Она знала это, она была готова принести эту жертву, ведь, в конце концов, она любила его. Любила так, как не любила никогда. Любила так, что это причиняло боль. Сильную, ноющую, не останавливающуюся боль. Наверное, она отдала бы все, чтобы хоть какие-то жалкие мгновения не чувствовать ничего, кроме спокойствия и безразличия. Но она не могла. Шетани знала, что ее чувства - это единственные чувства, которые остались между ними. Она чувствовала, как огонек внутри него, желание жить, медленно угасают в теле Сэма. Если она не поможет, не станет его собственной печью, в которой он будет обжигать свои дальнейшие труды, Сэм останется один, и исход его будет весьма печален. Ну и, в конце концов, она любила его. Они вышли к мостовой. Дождь к тому времени только усилился, и Шетани, вставая на цыпочки, держала над ним маленький зонтик, ничуть не защищающий ее саму. Она вымокла с головы до пят, оглядываясь по сторонам и пытаясь найти хотя бы один свободный экипаж. Сэм молча сжимал ее руку, немного грубо сплетая свои пальцы с ее. Он наверняка знал, что она таяла под его прикосновениями: для этого ему не нужно было видеть. Он чувствовал ее на расстоянии, словно разряд молнии, словно тепло от только что зажженного камина. Он знал, что она страдает. Знал, что под спокойным, нежным тоном кроется высоченная башня, сложенная из боли и укрепленная слезами. Он знал, что она плакала, пока они плыли на корабле. Его слух обострился, а она забывала, что навязчиво шмыгает носом всякий раз, когда слезы подкатывают к глазам. Сэм знал, что с этим он ничего не сможет сделать. Если он наденет маску бравого весельчака и юмориста, она сразу же поймет, что он лжет. Если она притворится, что ей не больно, он мигом это поймет: по интонации, по словам, по медленным и глубоким вздохам, которые, как она думает, он не слышит. Так они и будут существовать, зарывшись каждый в свою собственную боль. Но, тем не менее, они любили друг друга. - Месье! - крикнула Шетани, взмахивая рукой, - Простите, сэр, - спешно исправилась она, когда извозчик одарил ее неприветливым взглядом, - Не подвезете ли Вы нас в Хэмпстед? Мужчина, весьма тучного телосложения и с небольшой залысиной прямо посреди головы, сверкнув своими узкими и жадными глазками, отвратительно улыбнулся, обнажая свои пожелтевшие зубы. Ее непременно стошнило бы, если бы она была как те девчонки из высшего света. Но нет, Корнуэлл была не такая. Да, она была воспитана в лучших традициях парижского света, однако никогда не следовала им. Она предпочитала оставаться эксцентричной и взбалмошной особой, и именно это любил в ней Сэм. Она не притворялась, как это делали многие другие, она не играла выдуманные роли, нет, она была настоящей. Сунув извозчику несколько фунтов, девушка помогла Сэму забраться в карету. Она зашла внутрь следом за ним, отряхивая промокшее насквозь платье. Только сейчас девушка поняла, насколько сильно замерзла. Она буквально продрогла до костей: ее руки дрожали, губы посинели. Она чувствовала, как безжалостный холод закрадывался в сердце и сковывал кровяное русло. Шетани опустилась на сиденье рядом с Сэмом, который невидящими глазами уставился в испорченное каплями окно. Он представлял себе дождливые пейзажи Лондона, темное, отталкивающее, непривлекательное, грязно-серое небо и вечно недовольных людей, снующих из одного угла улицы в другой. Он чувствовал затхлый запах прогнившей столицы. Родные морозные ветры укутывали его в свои пуховые одеяла, призывая погрузиться в неповторимый сон. И он бы с радостью поспал, если бы не она, которой была так необходима его поддержка. - Надеюсь, что письмо дошло до брата, - вдруг сказал он, вздрагивая от внезапно подступившей тошноты. Она опустила руку на его плечо, успокаивая его. Шетани успокаивающе поглаживала его предплечье, молча скользила рукой по выступающим венам, а затем переплела их пальцы. Ее тепло было живительным для Сэма. Единственное прикосновение, один лишь электрический разряд, возникающий между их телами, возвращал его к жизни. Но, в то же время, он всякий раз умирал, когда оказывался рядом с ней. Сэм помнил их планы, бесконечно прекрасные пейзажи нескончаемых теплых морей, которые они рисовали, когда лежали ночью на балконе в Париже, помнил желание побывать во Флоренции и прикоснуться к величественному собору. Он помнил свою личную цель: усыпать дорогу, по которой она ступала, лепестками белых роз. В то же время Фитцджеральд знал, что теперь это невозможно. Осознание пришло к нему буквально несколько часов назад: он понял, что теперь, будучи слепым и абсолютно беспомощным, он не мог дать ей всего, чего она заслуживала. Он не желал насильно привязывать ее к себе, давить на нее и слушать, как Корнуэлл будет рыдать, закрывшись в ванной. Из-за него она была под дождливым небом туманного Альбиона. Из-за него она никогда не попадет на песчаный пляж и никогда не взглянет на бескрайнюю синеву тропического океана. - Он ждет нас, - ответила она, поджимая губы и бросая короткий взгляд на Сэма, - Я уверена, что он ждет нас. Оставшуюся часть пути они ехали молча: Сэм невидящими глазами смотрел в заплывшее дождевой водой окно, а Шетани вперила свой взгляд в повязку на сломанном пальце. Он не болел, не причинял ей неудобств. Или она просто не обращала внимания, потому что ее голова была занята абсолютно другими мыслями. Шетани не думала о том, как справиться с физической болью, она не раз побеждала травмы, которые были раз в сто серьезнее, нежели обычный незначительный перелом. Однако, Корнуэлл ни разу не сталкивалась с такими жизненными ситуациями, и, если честно, никогда не предполагала, что такое может случиться именно с ней. Она могла бы представить в этой роли кого угодно, но не себя. Шетани всегда искренне верила в то, что они навсегда останутся идеально-красивой парой, гармоничной во всем, прекрасной настолько, что даже солнце будет меркнуть на их фоне. Увы, никто и никогда не говорил ей, что в жизни случаются непредвиденные обстоятельства, что на пути встречаются люди, которые непременно попытаются помешать ее счастью. Даже если она и допускала такие мысли, то лишь на короткий промежуток времени, мимолетное мгновение, после чего, встряхивая копной своих темных волос, вприпрыжку бежала по своему намеченному пути. - Скажи мне, какого цвета небо? - внезапно спросил Сэм, разрезая повисшую между ними тишину. - Неприветливо синее, - проговорила она, стараясь не выдать волнения в своем голосе, - Затянутое серыми клубами облаков. - Мне показалось, что оно дегтярно-черное, - его слова выбили воздух из ее легких, а пустующий взгляд нанес последний удар. Она не смогла сдержать слез. Крупные, соленые капли катились по щекам, неприятно обжигая кожу. Шетани изо всех сил старалась не издавать звуков, чтобы не дать Сэму повода для беспокойства, чтобы не позволить ему узнать о том, что творилось у нее на душе. Глаза наполнялись слезами, с которыми из ее тела уходила и надежда на то, что все наладится. Она выворачивала саму себя наизнанку, зажимая рот руками и безмолвно плача в тишине чужой кареты, глядя на возлюбленного, который безжалостно-холодным взглядом уставился на нее. Она пыталась взять себя в руки, прекратить рыдать и вновь стать той сильной девчонкой, которой когда-то была, однако боль, разочарование, злость и ненависть к самой себе молча просачивались в ее кровь, отравляли организм и медленно, но верно убивали ее. Она молчала, кусала ладони и пальцы до крови, лишь бы не позволить Ему услышать, как звучат мгновения ее слабости.

***

Он всегда был бесстрашным, безрассудным и немного глупым. Точнее, он вел себя, как самый последний болван, демонстрируя всем вокруг свою неповторимую браваду и пошлое чувство юмора, без которого Сэм уже не был бы самим собой. Многие могли бы подумать, едва встретив его, что он - выскочка и заводила, каких поискать, однако его близкие, его друзья и любимые знали, что за этой внешней скорлупой прячется ранимый и испуганный мальчик, подвергшийся издевательствам в детстве и юности, имеющий множество душевных и телесных травм, о которых он предпочитает молчать. Его брат никогда не спрашивал Сэма о самочувствии, его друзья никогда не лезли к нему расспросами о семье, но только Она проявила к нему интерес, и именно поэтому он пустил ее в свой мир. Открыл перед ней все доселе закрытые врата и позволил Шетани заглянуть в самые потаенные уголки его души, узнать все скрытые, грязные тайны, которые хранило его сердце. Она - единственная, кто узнал его настоящего, без красивой маски и фальшивых чувств. И, о да, он любил ее без памяти. Но сейчас он молился, чтобы ангелы скорее забрали его на Небо. Не из-за своей собственной беспомощности, а из-за Нее, чья жизнь стала бы гораздо лучше без него, без сломанного человечка, который уже не подлежит восстановлению. Раны были слишком глубоки, многие из них до сих пор орошали кровью его и без того черную душу. Его сердце, убитое и заведенное несколько сотен раз, уже прогнило насквозь, настолько сильно, что ни один доктор на всем белом свете не способен его вылечить. А Она все равно пыталась. Шетани вручала ему кусочки своего сердца, убеждая его, что ее маленького, хрупкого сердечка хватит на них двоих, что океан ее бескрайних чувств сможет укрыть и согреть своим теплом их обоих. Он не спорил. Он верил в это. Но сейчас ей было бы лучше без него. Без калеки, который не видит. Без убитого своей же глупостью дурака. Если бы он не бросился вперед, а позволил ей закончить дело, то все было бы по-другому: им не пришлось бы сбегать из Парижа под покровом ночи, им не пришлось бы просить его брата о помощи, ей не пришлось бы страдать. У их общей истории мог быть другой конец. У них двоих мог быть другой конец. Из-за него все пропало, кануло в лету и теперь не вернется. Никогда. В его голову закрадывались мысли о том, чтобы покончить с собой, быстро, безболезненно, чтобы одним лишь движением украсть у нее все остатки боли, которые жили у нее в душе. Он хотел, чтобы Шетани была счастлива. С ним или без него. Лучше, конечно, без него. Что он может дать ей, кроме постоянной жалости к себе и прикованности к постели слепого? Да, свою невидимую любовь, но этого было мало. По крайней мере для него. Он хотел бросить к ее ногам весь мир, целый небосвод, но облажался. Вместо этого теперь она вынуждена следить за ним, указывать ему дорогу и таскать за собой за руку. Унизительно и ничтожно. Ему так казалось. Это была его правда. Когда карета остановилась, Сэм непроизвольно сжал кулаки. Они приехали. Он знал, что за невидимым окном возвышается огромный особняк его семьи. Он знал, что его брат уже выскочил на крыльцо, чтобы встретить их. Бедный Ричард, он даже не представлял, что увидит, когда его брат выйдет на свет. Он тоже будет потрясен, но промолчит. Может быть, позже заведет разговор с Шетани и поинтересуется, как это случилось, ну а если повезет, то вовсе забудет про это и вновь окунется с головой в семейные дела. Втайне Сэм желал, чтобы они вообще не пересекались, что было возможно, ведь в их особняке было четыре огромных крыла, где несведущий человек мог запросто заблудиться. Но только не он. Он знал эти коридоры, как свои пять пальцев. Даже будучи слепым, он мог обойти все свои владения и ни разу не запнуться. Фитцджеральд любил это место: оно навевало красочные воспоминания, заставляло замерзшее сердце дрогнуть, а губы растянуться в невольной, но печальной улыбке. Как же далеко те дни беззаботного детства, когда он был простым мальчишкой, который хвостиком бегал за отцом и братом, которые по-деловому играли в шахматы и делились философствованиями. Его брат, Ричард, читал труды древнегреческих ученых, размышлял об учении Будды и политической расстановке сил, в то время как Сэм размахивал шпагой и отчаянно требовал внимания со стороны старших. Он рос в тени своего старшего брата, веря и надеясь на то, что рано или поздно его заметят. Но, увы, отец был так занят своей работой и воспитанием преемника, что на раздражающего младшего сына у него просто-напросто не хватало времени. Недостаток внимания выливался во взбалмошные поступки, необдуманные слова и побои, которые мальчуган терпел вплоть до шестнадцати, пока не сбежал во Францию и не вступил в Братство. Он научился защищаться, научился давать отпор тем, кто сильнее. В том числе и своему отцу. - Ваши комнаты готовы, - услышал он голос старого дворецкого, который, по-видимому, открывал им дверь, - Сэр распорядился, чтобы у вас было все самое лучшее. Сэм еле заметно кивнул и, не дожидаясь Шетани, проследовал ко входной двери. Раз, два, три, и еще несколько шагов. Он точно знал, сколько нужно сделать, чтобы достигнуть небольшой ступеньки. Его нога автоматически поднялась на необходимую высоту. Он медленно, аккуратно, стараясь удержать равновесие, шагнул внутрь своей детской мечты, вдыхая аромат цитруса и свежеиспеченных булочек. Запах его юности, детства, непокорности. Он услышал, как стучат невысокие каблучки Шетани, как шуршит ее пышное бархатное платье, которое наверняка было насквозь мокрым от дождя. Господи, он отдал бы все, чтобы увидеть мокрые пряди, обрамляющие ее лицо, чтобы посмотреть в ее прекрасные, хитрые глаза, чтобы еще хоть раз увидеть ее неповторимую улыбку. Но он не мог. Только не сейчас. - Сэм, скажи, куда тебя отвести? - тихо спросила она, и по первому же слову он понял, что она плакала. Сильно, навзрыд. Из-за него. В этот момент он стал ненавидеть себя еще больше. Жгучая ненависть ядом растекалась по венам, ударяла в голову, как самый крепкий алкоголь. Он сжал кулаки, так, чтобы Она не видела. И зачем она вообще поехала за ним? Зачем он ей нужен, беспомощный и глупый. Он не может дать ей ничего. Абсолютно. - Зачем ты поехала со мной? - спросил он, не оборачиваясь к ней лицом. Он знал, что она опешила, знал, что она не была готова к такому вопросу, но, тем не менее, задал его. Чтобы ранить. Опять и опять. - Сэм, - начала она, - Я не могла оставить тебя. Я никогда не оставлю тебя. Ее слова резанули его по сердцу, вскрывая все вены и артерии, выворачивая его душу наизнанку и разрывая ее на куски. - Зачем я тебе нужен, Шет?- спросил он, в его голосе - сталь, - Я - беспомощный и не способный дать тебе ничего, кроме сожаления. Я потерял все, что у меня было. - У тебя все еще есть я, - без раздумий ответила она, и он просто не выдержал. - Не ходи за мной, - с этими словами он, резко развернувшись на каблуках и чуть не упав, быстрыми шагами направился к двери в дальнем конце зала, руками ощупывая пространство перед собой. Дверь вела в сад, где таились все его детские мечты. В место, где все его мысли непременно встали бы на место.

***

Они жили в Лондоне уже год. Этот город уничтожал их без остатка, не позволяя им сохранить даже крупицы прекрасных воспоминаний о тех временах, когда они оба были безвозвратно счастливы. Она пыталась разнообразить свою жизнь, вернуть ее в былое русло: выходила в свет вместе с Ричардом и его женой, представляясь дочерью давних друзей, нянчилась и играла с их прекрасными детьми, посещала собрания дамских обществ и знала каждое хорошее кафе в этом необъятном Лондоне, а он запирался в своей комнате, не удосуживаясь выйти даже на обед. Он принимал пищу исключительно за закрытыми дверьми, бродил по пустынным ночным коридорам, и едва ли видел ее, бежал прочь, как от безликого монстра из ночных кошмаров. Шетани не видела его почти полгода, да и она не пыталась, потому что знала, что Сэм ни за что не откроет ей дверь. Она пыталась, честно. Шесть месяцев назад она ворвалась в его комнату, словно ураган, пытающийся вернуть к жизни погибающую рощу. Он лишь выставил ее, даже не посмотрев в глаза. Сэм захлопнул дверь перед самым ее носом, не позволив подарить себе один мимолетный поцелуй. С тех пор она перестала пытаться, опустила руки и закрылась в мире своих детских фантазий, мечт, которым, похоже, уже не суждено сбыться. Надежда, которая до того момента еще сохраняла свой маленький, слабый свет, теперь погасла окончательно, превратившись в безжизненный уголек, мертвым грузом покоящийся у нее в сердце. Ее и его жизни превратились в порочный круг, который ни один не мог разорвать. Они сами были виноваты в собственной беде: он, потому что отталкивал ее, она, потому что опустила руки. И, кажется, не собиралась вновь поднимать. Почти каждый свой день она проводила в саду, глядя на бледное солнце, которое терялось и погибало на фоне пепельно-серых осенних облаков. Над Лондоном кружила неприветливая осень, врываясь в дома и пролетая по ним своим ужасающим холодом, пронизывающим до костей ветром. На террасе было жутко холодно. Ее не спасал даже теплый шерстяной плед, который любезно принесла жена Ричарда. Шетани было все равно, ей казалось, что она уже не чувствует ничего, кроме пустоты. Она поглощала ее разум, съедала душу и проникала в самые глубины израненного сердца, заковывала его в тиски и медленно, болезненно убивала ее. Проблема была в том, что Шетани не знала, куда себя деть. До этого она тщетно пыталась вернуть Сэма к жизни, еще раньше девушка была прекрасным ассасином, служившим своему Братству, а сейчас… Кем она была сейчас? Девушкой, потерявшейся во времени, убитой и захороненной на своем собственном кладбище людей, которые не смогли пережить времени, проведенного с ней. Она стала бездушной куклой, которая стеклянными глазами смотрела на гаснущее небо. Она сидела на деревянной скамейке, откинувшись на спинку и аккуратно сложив руки на коленях. Шетани молча наблюдала за тем, как деревья в бескрайнем саду теряют свою душу с опадающими листьями, молча готовятся к зиме и холодам, которые в скором времени укроют их. Может быть, ей не хватало снега, который помог бы ей начать с нового листа. Она грезила об этом каждый божий день, мечтала, что эта страница ее жизни каким-то чудесным образом исчезнет из памяти, прекратит свое существование, так же, как и девочка, которая погибла в страданиях, когда перед ее носом захлопнулась дверь. Шетани искренне верила, что снег унесет ее печали, окрасит жизнь в белоснежный цвет, что метели своим леденящим дуновением укажут ей путь. Она искренне верила, что вскоре начнет жить. И, конечно, она искренне верила, что встретит здесь Сэма. Каждый день она приходила сюда исключительно потому, что верила, что прекрасный незнакомец появится за ее спиной, молча опустит свои теплые руки на ее покрывшиеся инеем плечи и вернет ее к жизни. Она ждала, каждый день, до боли в сердце, до темноты за окном, что он вернется, что он вновь обнимет ее и одним лишь поцелуем заставит ее сердце биться вновь. Она надеялась, что он вновь вернется. Она знала, что ее Сэм все еще существовал за той безжизненной скорлупой. - Шетани, - она выпрямилась и резко обернулась, как только услышала свое имя. Когда она увидела его, по спине пробежались мурашки, неосознанно и абсолютно нежеланно она задрожала, глядя на то, как Сэм медленно, ощупывая вокруг себя пространство, двигался к ней. Сердце замирало, пропускало удары, легкие не воспринимали воздух, отторгали его, как кровь отторгает яд. Сэм остановился ровно напротив нее, как будто он все еще мог видеть. Она не шевелилась, боясь спугнуть его, как редкую, но прекрасную бабочку, которая притягивает своей таинственностью и неизвестностью. Шетани не знала, что скрывалось за его непроницаемым выражением лица. Ей казалось, что за этот год она перестала понимать его. Она не могла прочитать его мысли по взгляду, не могла узнать его тайные желания по выражению лица, не могла понять, что он чувствует, лишь прикоснувшись к тому месту на груди, куда сильно ударялось сердце. А он стоял напротив, уставившись своими невидящими глазами в пустоту. - Сэм, оденься, прошу тебя, - дрожащим голосом сказала она, слегка подаваясь вперед и подавляя в себе желание взять его за руку, - Здесь очень холодно. Ты простудишься. - Я вел себя как последняя скотина, - проговорил он, слегка мотая головой и сжимая левую ладонь в кулак, - Ты не заслуживаешь этого. Она резко выдохнула, чувствуя, как горячие слезы подступают к глазам. Она знала, что вот-вот заплачет, и была не против. Слишком долго Шетани сдерживала слезы и не позволяла себе слабости. Давно, очень давно, она сказала себе, нет, приказала себе, что больше никогда не станет плакать из-за Него, зареклась, что ни за что в жизни не позволит себе любить его настолько сильно, что эта любовь будет отдаваться ноющей болью в суставах и сердце. Но, знаете, сейчас, кажется, она понимала, что никогда не сдерживала обещания, данные самой себе. - А я не заслуживаю тебя, - продолжал он, неловко опускаясь на колени и хватаясь левой рукой за подлокотник, чтобы не упасть. Сэм протянул ей небольшую коробку, выполненную из красного дерева и отделанную драгоценными камнями с золотой росписью. Россыпь мелких изумрудов следовала неровными, но изящными линиями вдоль краев тонкой крышки, ограничивая небольшое поле, на котором золотом была изображена целая история маленькой золотой птички: вот она, только совсем маленькая, а выше уже учится летать, расправив свои могучие крылья, а следом за полетом идет падение прямо к ногам своего возлюбленного, который своими серебряно-изумрудными крыльями закрывает ее от невзгод и сапфирового дождя под сенью высоких деревьев и бесконечной темнотой ониксового неба. Она провела рукой по этому неповторимому шедевру, чтобы еще раз убедить себя в том, что это – реальность, а не один из ее ночных снов, который вот-вот растает, стоит лишь единственному лучику солнца проникнуть сквозь плотные занавески. - Сэм, что это? – тихо спросила она, держа пальцы на золотом замочке. - Открой, - это все, что ей требуется. Девушка аккуратно откинула крышку и увидела стопку желтоватых листов. Ее дыхание перехватило, сердце замерло, в ожидании продолжения. - Последняя песня, - прочитала она и подняла на Сэма глаза, ожидая объяснений. Молодой человек дрожал, продрогнув до костей. Безжалостный ветер пронизывал его насквозь, теребя тонкую ткань его белоснежной сорочки, расстегнутой на груди. Его глаза были прямо напротив нее, и Шетани в надежде смотрела в них, ожидая, что он скажет ей, что видит очертания ее лица, что он счастлив наблюдать за тем, как ее глаза вновь приобретают свой прежний блеск. Но Сэм молчал, будто собираясь с мыслями. Он тщательно подбирал слова, боясь сделать еще одну ошибку. Сколько он совершил за этот год! Он знал, что прежний Сэм ни за что бы так не поступил, но в то же время знал, что этот Сэм, новый, который родился после мнимой смерти, хотел этого, хотел этих ошибок и этой боли, чтобы вновь найти свой путь. Новый Сэм верил в искупление через страдания, а их он вытерпел предостаточно. Бессонные ночи, бесконечные упреки, безмолвно высказанные самому себе, ужасная боль в душе каждый раз, когда он слышал, как от дома отъезжал экипаж. Он боялся, что это Она, и он был в ужасе от того, что она могла больше никогда не вернуться. Он боялся, что она достаточно натерпелась, и теперь хотела пожить для себя. Да, он был эгоистом, да, он думал только о себе. Да, он любил ее, и, да, поэтому не мог отпустить. Она была слишком дорога, чтобы просто так разжать пальцы и позволить ветру унести прекрасный лепесток единственной надежды, которая у него осталась. Он знал, что ранил ее, и Сэм ненавидел себя за это, считал дураком и последним идиотом, когда захлопнул дверь перед ее носом и ночью под ее дверью слушал, как Шетани рыдала в подушку. Он знал, что был тому причиной, он знал, что она страдает, но не делал ничего, что могло бы прекратить это. Сэм просто замкнулся, выкинул из головы все мечты и надуманные цели, чтобы полностью отдаться своему беспричинному и глубокому горю. Он знал многих слепых, которые вели полноценную жизнь, однако он просто не мог заставить себя поверить в то, что теперь он такой же, как они: беспомощный и жалкий, по крайней мере, это то, как он видел тех своих знакомых. Хотя, ни один из них не был ни жалким, ни беспомощным. Он своими глазами видел, как один из тех слепых в тренировочном зале укладывает на лопатки десяток ассасинов, которые способны видеть каждое его движение. Он видел, как другой из тех людей создает невероятные шедевры с помощью своей кисти. Но он просто не мог избавиться от жалости к себе. Новое, непривычное состояние медленно съедало его изнутри, а осознание того, что он никогда не сможет быть таким же, как те, другие, окончательно выбивало воздух из груди. - Я хочу, чтобы мы спели ее вместе, - проговорил он, - Нашу последнюю песню. Я не хочу, чтобы все это прекратилось. - Что прекратилось? – прошептала она, не в силах говорить громче. - Мы, - так же тихо ответил он, слегка подаваясь вперед, - Я не хочу, чтобы это когда-нибудь кончалось. Она не сдерживала слезы. Крупные капли соленой жидкости бесконтрольно катились по щекам, обжигая и садня кожу. Она чувствовала их соленых вкус на языке, шмыгала носом и кусала губы, чтобы не дать ему ни малейшего повода к мысли о том, что она плачет, хотя он уже это знал. Он чувствовал. Сердцем и душой. Его рука медленно потянулась к ее лицу, дотрагиваясь до ее щеки сначала подушечками пальцев, а затем касаясь внутренней стороной ладони. Его руки были приятно холодными: теперь этот холод казался не мертвым, а абсолютно живым. Он возвращал в нее маленькие потоки жизни, которые помогали ее душе воскресать. - Я поступил как самый настоящий идиот, - продолжал он, помотав головой, - Мне не стоило так себя вести, но я был так зол: на Магистра, на тебя, на себя, на свою дурную голову и глупость. Я знаю, что ты ни в чем не виновата, но это, - зажмурил глаза и слегка опустил голову, пытаясь скрыть вспышку боли на своем лице, - Убивает. Она слышала, как внутри нее все ломалось от его откровения. Он никогда не позволял себе такой искренности, даже с ней. Но сейчас он буквально выворачивал свою душу наизнанку, и она была единственным свидетелем, потому что он знал, что она сохранит эту тайну. Она никогда и ни за что не позволит другим заглянуть в его ранимую, покалеченную и распятую на кресте отчаяния и боли душу. Она сохранит его боль в своем сердце и закроет ее на семь стальных замков, чтобы даже он не смог добраться до нее. - Сэм, - начала она, но он поднял другую ладонь и призвал ее к молчанию. - Прошу тебя, дай мне договорить, - перебил ее он, - Но я не хочу, чтобы моя собственная жалость к себе стала причиной, по которой мы станем друг другу чужими. Этого я пережить не смогу, - он сжал губы в тонкую линию, тяжело сглатывая. Она видела, как ему тяжело, и безумно желала забрать часть его боли, часть его поврежденного сердца, чтобы исцелить его своим теплом, которое медленно продолжало возвращаться в ее измученное тело. Шетани опустила свою руку поверх его, чувствуя каждую косточку под тонкой, словно шелк, кожей, и дрожа от прикосновения его холодного духа. Она почувствовала, как он напрягся: его плечи слегка приподнялись, доныне расслабленная рука теперь буквально источала неуверенность и электрическое напряжение, которое молниями пробегалось по ее организму. - Эта книга, - он сделал слабый кивок и указал на желтоватые листы, от которых пахло мятой и коньяком, - Будет нашим новым началом. Прошу тебя. Дай мне еще один шанс. Она не раздумывала. Ни секунды. Кажется, губы дали ответ быстрее, чем мозг успел сложить простое, но в то же время невероятно сложное, слово из двух букв. - Да, - это было все, что она сказала, но именно это, две простые буквы, вновь вдохнули в него жизнь. Он забыл, что был слеп, он отпустил мысли о том, что никогда не сможет увидеть ее, потому что он чувствовал ее: его пальцы касались ее гладких скул, создавая в его воображении идеальный портрет далеко неидеальной женщины. Он бережно, аккуратно водил подушечками пальцев по ее лицу, чтобы вновь вспомнить, какого это, одновременно видеть и касаться ее. Когда его пальцы коснулись ее рта, он представил, как Шетани улыбается, слабо, но настолько ярко, что даже солнце ни за что не сравнится с ней, когда остановился на ее глазах, то почувствовал маленькие морщинки в уголках, которых доныне не было. Это отдалось в душе болью, осознанием того, что они появились из-за него: она слишком много плакала. И, о Боже, как же ему хотелось поцеловать ее, стереть с лица этой прекрасной незнакомки любое горе и печаль, смыть воспоминания обо всех невзгодах, которые он заставил ее перенести. Неконтролируемое желание вновь бросить к ее ногам мир горячей лавой разливалось по его венам, ударяло в мозг и трепетно отдавалось в сердце, создавая в мыслях новые картины, которые он непременно осуществит. Не сейчас, в будущем. Сейчас он чувствовал, что она вновь оживает в его руках, и это было самым главным сокровищем, которое он когда-либо находил.