***
Маленькие ножки быстро виляют под столом, пытаясь стряхнуть нелюбимые шерстяные носки. При этом сам Брей выглядит совершенно невозмутимо, продолжая что-то лепить из глины. Кажется, он выглядит таким сосредоточенным, перебирая маленькими пальчиками мягкую землю. Но, от того, что его взмахи ногами достаточно резкие, у него не получается вылепить хоть что-то. И это его совсем не расстраивает. — Брей, — произнесла я, привлекая внимание. И он тут же замер, быстро и испуганно подняв глаза. Как только он понял, что его задумка не удалась, мальчик отвернулся немного насупившись. — Они коляся, — сказал он, продолжая смотреть в окно. — Зато они теплые. Ты так не заболеешь, — попыталась в который раз объяснить своему обидчивому сыну. — Я не болею, — продолжал Брей настаивать на своем. — Сейчас нет. Но когда ты был еще меньше чем сейчас, ты очень сильно заболел. Мама с папой и не помнят, когда в последний раз так волновались. — Я не помню этого, — немного погодя ответил малыш. — Конечно, не помнишь. Ты же был маленьким. И у тебя была очень высокая температура. Хорошо, у нас тогда осталось волшебное лекарство, что однажды вылечило твою маму. — Мама тоже болела? — вдруг заволновавшись, спросил Брей. Теперь он во всем свои голубые глазки смотрел на меня, совсем позабыв про свои обиды и нежелания. — И не один раз. А знаешь почему? — лукаво спросила я, поймав сына в маленькую ловушку. — Посему? — уже со всем своим искренним интересом спросил мальчик, подвинувшись к матери чуть ближе. В ответ, я наклонилась к нему и тихо произнесла: — Потому что, у меня не было носков! — после чего, я обхватила его голову и немного потребила волосы. Брей начал сопротивляться, но он не мог сдержать смех. Немного поборовшись, малыш успокоился и, находясь все еще в моих объятьях, взял кусок глины со стола и продолжил лепить. Через пару минут он спросил: — А мне мосно будет савтра поти с папой? — Милый, ты еще маленький, чтобы ходить с папой на охоту, — ответила я простодушно, но мой сын умудрился и на эти слова немного насупиться, нахмурив свои бровки. Но через пару минут он спросил: — А когда вырасту? — Я думаю, папа будет только рад, — немного успокоившись, ответила я. Иногда казалось, что эта его черта — находить причины для обиды — непременно приведет его к глупым поступкам. Все-таки, она досталась ему от отца, а он, когда чем-то обижен, всегда ведет себя импульсивно. Но Брей, раз за разом удивляет меня и Фенриса, проявляя ум и терпение. Прямо как у взрослого человека. В этом он совсем не похож на нас. Больше на своего дедушку. Пока я была в своих раздумьях, Брей продолжал лепить, пока у него не получилось нечто, у которого есть крылья. Он положил фигурку на стол и потянул меня за рукав, чтобы я ее оценила. — Тебе нравися? — спросил он, очевидно гордясь своим творением. — Очень, — честно ответила я, рассматривая птицу ближе. Из-за того, что у нее было большое тело и маленькая голова, а шеи совсем не было, сначала она показалась мне чем-то бесформенным. Но присмотревшись, я увидела и обведенную грудку, и маленький клювик, и такой же хвост. Но больше всего, конечно, выделялись крылья: почти такого же размера как тело, они расправленные в сторону, кажется, идеально передавали форму. Брей всегда засматривался на птиц, что копошились на подоконнике кухонного окна. «Он становится очень наблюдательным» — подумала я, при этом спросила: — Будем запекать? — Да! — радостно ответил Брей, уже спускаясь со скамьи. Преодолев препятствие в виде высоты, он схватил деревянную доску, на которой начинал лепить, и побежал к небольшому мешочку, где мы хранили землю для запекания. Когда я подошла к нему, он уже равномерно распределял ее по поверхности доски, чтобы можно было запечь фигурку, как вдруг замер, не произнеся ни слова. — Брей? — окликнула его я, пытаясь понять, на что он отвлекся. Но звук, из-за которого он так себя повел, дошел до моих ушей в последний момент. — Там присел папа! — тихо воскликнул Брей, отложил доску и побежал к двери. Только он потянулся к ручке, чтобы открыть ее, как она сама отворилась, впуская морозный воздух в дом. Пока укутанное тело переступало порог, малыш медленно отходил назад, давая пространство входящему, но не уходил далеко, чтобы оставаться на расстоянии вытянутой руки. И хоть мне приходилось каждый раз за руку отводить его подальше, пока Фенрис стряхивал с себя снег, Брей продолжал неосознанно подходить ближе, рассматривая во все глаза прилипший снег, к медвежьей куртке и волосам. Когда же Фенрис полностью снимал с себя верхнюю одежду и наконец, обращал свое внимание на сына, малыш делал вид, что и не ждал его все это время, стоя на месте, но при этом отчаянно ища какую-нибудь причину глазами. Тогда Фенрис дергал Брея за прядь волос, заставляя посмотреть на себя, и с улыбкой спрашивал: — Как прошел сегодня твой день? На что, его сын, довольный, отвечал; — Хоросо!***
— Фенрис, принеси еще немного дров на ночь, — сказала она, продолжая наблюдать за тем, как Брей рассматривает картинки подаренной ему книги, и улыбаться. Сейчас она такая же нежная, как в самом начале. Что невольно делает меня счастливым в три тысячи раз больше. Я не стал дожидаться, когда она обратит свой взор на меня, сразу же пошел по ее поручению. Оглядываясь назад, я думаю, что всегда ждал, когда она посмотрит на меня, прежде чем что-то делать. Сейчас же, не думаю, что это так важно. Она как будто всегда смотрит на меня. Быстро зайдя в дом, чтобы не запустить холодный воздух с улицы, где медленно падает снег в ночной тишине, я тихо положил дрова в углу. Брей, укрытый толстым одеялом, лежал рядом с Мириам и уже в полудреме посапывал. Но я уверен, если она сейчас перестанет читать, он тут же откроет глаза. Он очень любил истории. Каждый раз, когда я приносил новую книгу, он приходил в неописуемый восторг. «И в кого он так любит книги…» — подумалось мне, когда я посмотрел на нее. На расстеленном покрывале возле камина, Мириам лежала на боку, упираясь локтем. Брей сопел рядом с ее грудью, а книга лежала выше его головы. Оба они были укрыты одним одеялом. В таких комфортных условиях, даже мне захотелось зевнуть, но Мириам оказалась быстрее меня. После непродолжительного зевка, ведь прерывать чтения нельзя было ни в коем случае, она перевернула страницу. Рассказ был про очередного исторического героя, спасающего свою возлюбленную, и сейчас, я отчаянно захотел быть таким персонажем. Поэтому, тихо, на сколько только мог, я разместился с другой стороны от Брея. Мириам читала так степенно, что вклиниться в ее речь не составило никакого труда. Сменив засыпающего чтеца, я продолжил повествование тихим голосом. А она, лишь благодарно улыбнулась и, уложив голову на сымпровизированную подушку из покрывала, закрыла глаза. Не знаю сколько прошло времени пока я читал. Я бы никогда не хотел, чтобы оно заканчивалось. Ведь именно этот момент — воплощение всех моих грез о свободной жизни. Но за окном послышался звук хлопанья крыльев, после которого незамедлительно последовал и вороний глас. Меня вырвали из мечтаний так неожиданно, что я невольно перестал читать. И только через пару минут, осознав свою оплошность, я посмотрел на сына. «Спит». Проведя по его щеке, я хотел убедиться, что этот сон уже окончательный, как встретил встревоженный взгляд. Она смотрела на меня, пытаясь найти подтверждение того, что услышала. И я кивнул ей в ответ. Каждый раз, когда она получала письмо от Варрика, мы содрогались от того, что могли прочитать. Но из раза в раз, мы получали лишь незначительные новости, поэтому я ничего не ждал и в этот раз. Варрик мог написать и по пустяку, хоть даже Мириам его за это ругала. Поэтому я со спокойной душой, аккуратно поднял Брея и направился положить его на свою кровать. А когда вернулся, она уже читала письмо. И ее лицо было все также искорёженным от тревоги. — Мириам? — мой голос дрогнул. Я видел, записка была короткой, она пробегалась взглядом по ней снова и снова. — Мириам, — более тверже сказал я, но так не сделал и шагу. А она начала читать: « …Что-то случилось в Белом Шпиле. Круги Магов были расформированы. А между храмовниками и самими магами — открытое противостояние. Не высовывайтесь. Во всем этом играл свою роль Киркволл». — Фенрис, ты же знаешь, что это значит. Это — война, и я… — начала она шепотом причитать, стараясь проглотить слезы. Я как будто увидел ее снова, после победы над Мередит. Снова разбитую и отчаявшуюся. Отчего внутри все сжалось. Я не хотел больше видеть ее такой. Никогда. Поэтому со злостью вырвал это злосчастное письмо и выбросил в огонь. — Ты больше не можешь им помогать. Кого-то спасать, — произнес я, словно заклинание, смотря как горит бумага. Через мгновение от нее ничего и не осталось. — Фенрис… — попыталась она возразить мне, отчего моя злость возросла еще больше. — Ты. Им. Ничем. Не. Обязана. Тогда ты сделала свой выбор. Ты спасла больше жизней, чем может один человек. Ты была Защитнецей того города. Ты сделал все, что от тебя требовалось. Что ты от себя требовала, — отчеканил я, уже не совсем понимая, как громко я говорю. Кажется, я смог утихнуть, лишь, когда она взяла меня за руку и немного сжала ее. — Я и сейчас Защитница Киркволла, — тихо произнесла она и, не дожидаясь ответа, пошла в сторону спальни. Я понимал, что это значит, но не мог смириться. Поэтому ответил вслед: — Теперь, ты Защитница Брея. И всё. Она остановилась. Уже в самом проходе. Остановилась, но не посмотрела на меня. Мне этого и не нужно было. Я знал, что сейчас она плачет. Плачет из-за меня. Но я впервые в жизни был даже немного рад этим слезам.