13 days before

– Неверно! Опять неверно! – перекрикивая музыку, ругалась мадам Рэй. Она важно прошагала по паркету, дошла до поломанного магнитофона и со злостью тыкнула в кнопку выключателя. Эбигейл съежилась под ее взглядом, но осталась стоять, понимая: она это заслужила. Эби нравились танцы, как бабочкам нравилось садиться на яркие, покрытые сладкой пыльцой цветы, как дождю нравилось вечерами стучать по помятым крышам Лондона. Эби жила музыкой и столько лет потратила на то, чтобы научиться с ней совладать, что уже и не знала, может ли она быть способной на что-то другое. Да и не хотела этого знать. Мадам Рэй выпрямилась, одернула край рваного платья и силой удержала себя от того, чтобы дать Эбигейл пощечину. – Неумеха, – пронеслось у нее в голове. То ли дело до ее матери. Вот та была настоящей балериной. Движения ее были слажены, и никогда Эмилия Бранвелл не позволяла себе оступиться. Она была красивой. Одним из десятка воспоминаний, что остались у Эбигейл после ее смерти, был спектакль "Дюймовочка". Тогда Эби еще не стояла на этой старой, пропахшей плесенью сцене и не знала, как много нужно силы, чтобы стать балериной, а сидела там, в амфитеатре, на одном из зеленых, никогда не меняющихся кресел. С тем восхищением, с которым смотреть может только ребенок, она смотрела на свою мать, плавно идущую по краю шаткой сцены. С самых пят до макушки Эмилия была идеальной. И когда она танцевала, она то поднималась в небо, точно птаха, то кружилась, совсем как маленький, летящий к свету, мотылек. Улыбка на ее лице не смеркала, и Эби знала: ее мать живет танцем. Танец жил в ней. Но сейчас ее матери не было, хотя все тот же театр и все та же мадам Рэй смотрели на нее. И то ли ей казалось, то ли и в самом деле театр не любил ее так же сильно, как и мадам. – Иди передохни, – выплюнула она, и Эби, кивнув, развернулась в своих пуантах и пошла в сторону маленькой, окрашенной в синий цвет двери, только и слыша, как стены, как сам зал смеются над ней. Смеются над тем, что она не такая, как ее мать. Когда она вошла в комнату, смех прекратился. Ей даже подумалось, что это место могло защитить от того зла, что жило снаружи. Эбигейл опустилась на шаткий стул рядом с большим костюмерным шкафом, когда заметила тонкое синее свечение, цветом напоминавшие ту далекую дверь, на которой уже столько лет висела покорячившаяся от времени табличка "Гримерная". Бабочки, совсем непохожие на те, что летали летом в саду ее бабушки, взмахивали своими крыльями, как маленькие птицы. Они кружились по комнате. И Эбигейл рассмеялась: – Вы, что, танцуете? Она поднялась, и стул заскрипел под ней. Эби видела, как пыльца слетала с крыльев бабочек, как она падала на посеревший пол и растворялась, как будто ее никогда и не было. – Потанцуй с нами, – казалось, шептали они. И Эби, улыбаясь, принялась танцевать. Она танцевала и танцевала, а бабочки кружились вокруг нее, повторяя ее движения. Когда первая бабочка села на нее, Эбигейл ничего не почувствовала. Не почувствовала она и того, как тонкие крылья, совсем как маленькие, наточенные ножи, разрезали ее кожу. Она танцевала до тех пор, пока последняя бабочка, озаряя комнату синим светом, не села на ее сердце. Эби упала на старый пол и последнее, что она увидела, были окровавленные пуанты ее матери, сползающее с ее тонких ног. Эби улыбалась: в этот раз она станцевала идеально. В этот раз она не допустила ни одной ошибки. Комната, может, и могла защитить ее от того зла, что жило снаружи, но даже не пыталась сдержать то, что жило внутри. Дверь в гримерку открылась. Раздался крик, и бабочки, следуя порву ветра, выпорхнули из комнаты, а потом и из театра через открытое окно. Лицо мадам Рэй перекосилось от ужаса. – Неумеха, – раздалось в ее голове. И впервые ее же голос показался ей до изнеможения противным. Ни мадам, ни сам театр больше не питали апатии к Эбигейл, потому что Эбигейл Бранвелл, дочь знаменитой балерины театра, теперь лежала на полу и смотрела на свои пуанты. Безумная улыбка сияла на ее лице. Глаза ее сверкали синим цветом, и пустота отражалась в этом непрекращающемся блеске. Веки ее не трепетали, как это бывало всегда, когда Эби была счастлива. Но без какого-либо сомнений Эбигейл Бранвелл была мертва.