Офисный отчет, трудовые будни

В тот день Байрон даже не совсем шутил: это действительно был его самый длинный экранный поцелуй, но и слова Мэган о том, что целоваться придется каждый день, оказались почти пророческими. С какого-то момента плотину будто прорвало, и сценаристы ушли в полный отрыв, и Байрон неожиданно для себя оказался в эпицентре всеобщего безумия. Фанатского, режиссерского и актерского. Они сняли четыре первых поцелуя в разных декорациях и со множеством дублей, при этом режиссер требовал то нежности, то страсти, то почти братской симпатии — как можно целоваться взасос по-братски Байрон не понимал, поэтому целовался как придется, и целовался, целовался. В жизни своей он столько не работал языком. Все совершенно точно спятили на этой дораме, и Байрон уже полностью перестал понимать, где его личная зона, а где личная зона Мэган. Еще до начала съемок они точно что-то такое соблюдали, и была даже неловкость на первых совместных прогонах, и он еще думал, как бы поаккуратнее к ней прикоснуться, и страшно переживал, что слишком сильно оттолкнул её от себя, и можно ли положить ей на плечи ладонь целиком или достаточно легкого прикосновения, и что, наверное, она профессиональнее его, и ей кажутся смешными его метания. Но почти сразу, первой серии не досняли, Байрон понял, что за своим бесконечным весельем Мэган прячет смущение, и после этого озарения все терзания сразу покинули его. Она тоже нервничала, а значит кто-то из них двоих должен был взять себя в руки, тем более что Мэган с готовностью отдала и саму себя тоже в руки Байрона. Таким образом, он владел ими обоими сразу, и чертово погружение в роль перемешалось с профессиональным азартом. Мэган очень быстро переключалась с заливистого хохота на лирические сцены, сам Байрон так не мог, ему нужно было сосредоточиться, поэтому по сети и разошлось много видео, где его партнерша смеется, а он смотрит на неё с тихой нежностью — настраивается. Из всего этого фанаты сделали совершенно определенные выводы, которые, конечно же, актеры не могли оспорить — фансервис, чтоб его. Еще больше нежности, еще, — уговаривал себя Байрон по утрам, разглядывая свое отражение в зеркале, но собственная физиономия казалась ему слишком невыразительной. Но вот включались софиты, Мэган с готовностью вставала перед ним, вокруг бурлило человеческое море, и в этой суматохе и шуме у Байрона всё получалось так, что режиссер восхищенно подвывал где-то издали, а лицо Мэган начинало сиять отраженным светом. Она всегда смотрела на него с таким искренним человеческим интересом, что Байрон ощущал себя подростком, который из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление на целый мир. Тогда он катался без рук на велосипеде, сейчас придумывал новые шутки, порою довольно неуклюжие, и проявлял инициативу. А давай теперь попробуем так — я положу руку тебе на плечо. Нет, лучше на талию. Нет, это ты мне положишь руку на плечо или на талию. Теперь попробуй на грудь. Съемочная бригада смотрела на их возню без раздражения. Байрон давно подозревал, что всему персоналу что-то подсыпают в напитки — иначе нечем было объяснить охватывающий всех всеобщий дзен в те минуты, когда Байрон и Мэган снимали совместные сцены. Почти одинаковые дубли — много. Эксперименты. Взгляды. Прикосновения. Поцелуи. А теперь еще раз, только я попробую вести. Нет, давай ты. Еще больше инициативы, Мэган. Она смеялась. Она говорила «Эй, ты же не любишь инициативных девушек», и он соглашался, что да, он не любит. А вот Цзы Фэн — тот очень даже не против некой решительности от Я Но. Сценарист чесал затылок: Байрон лепил из Я Но совершенно другого персонажа, — более смелого, более решительного. Страстную девушку, которая не боится нахально флиртовать в образе мальчика. — Что они творят? — время от времени спрашивал сценарист у режиссера, но тот только дергал плечами — мол сама не видишь, что? Сценарист глядела в сценарий — «Цзы Фэн завязывает галстук Я Но», было написано там. Никаких сексуальных сцен с использованием посторонних предметов в сценарии не было, но почему всем казалось, что было? И сценарист снова и снова переписывала сюжет, который, конечно же, не поспевал за накалом, от которого плавились мониторы. Мэган и Байрон вошли в штопор так быстро, что и зрители за ними не успевали тоже. «Эй, — приходили возмущенные письма, — вы там, наверху. Цзы Фэн — гей? Почему он так смотрит на своего побратима? Это же невозможно, это же возмутительно!». — Возмутительно, — соглашались продюсеры, наблюдая за тем, как рекламодатели становятся в очередь. Мэган, конечно, не уставала смущаться, но она же была превосходной актрисой, почему бы ей и не посмущаться, как и полагается скромной азиатской девушке. Это совершенно не мешало ей нестись навстречу Байрону со скоростью свихнувшегося локомотива. Масштаб постигшего континент сотрясения стал понятен уже во время первого промотура. — Свяжи меня, Байрон, — кричали фанатки, размахивая разноцветными лентами. — Я Но! Я Но! — восклицали фанаты, когда затянутая в элегантный мужской костюм Мэган появлялась на публике. Её белые рубашки и узкие галстуки входили в моду. Многие фанатки приходили в мужской одежде. Однажды Байрон нашел такую девочку, наряженную мальчиком, в собственном номере. Наверное, вся нация решила, что он на полном серьезе любит игры с переодеваниями. Фансервис вошел в их обыденную жизнь с изяществом танка, и Байрон, нисколько не задумываясь, говорил о том, что он бы, подобно затаившейся змее на груди, не прочь бы был укусить Я Но за шею, и водил пальцем по ключицам Мэган, показывая, где именно проложили бы дорожку его укусы. Однажды он все-таки переиграл сам себя и по-настоящему укусил её — хорошо хоть не за шею, а всего лишь за руку, и тут же поцеловал место укуса, и только по дружной волне всеобщего выдоха по ту сторону софитов понял, что, кажется, такого фансервиса никто не ожидал. Ну вот разве что Мэган не удивилась, потому что у неё к тому времени с головой уже тоже было так себе. Как еще можно было объяснить, что она без всякого смущения вцепилась зубами Байрону в ухо, а потом с той же легкостью, с которой он сделал это вот только что, поцеловала это самое ухо и даже слегка на него подула. — Да вы с ума сошли, — возмутились операторы, и видео было удалено, как чрезмерно интимное. Хотя на чьих-то телефонах и осталось, наверное. Они не много рассказывали друг другу о себе: как-то странно было бы это делать, когда большую часть времени ты находишься в объятиях друг друга. К чему были лишние знания, когда и так мир сжался до предела. Байрон не помнил уже, когда в последний раз виделся со своей подружкой. Мэган ухмылялась и не забывала интересоваться, не чувствует ли он теперь интереса к мальчикам. К тому же, вокруг было всегда слишком много других людей, какие уж тут откровения, когда каждое слово записывается на множество разнообразных устройств. Но все равно иногда они забывали об этом. — Смотри, оказывается мы так и ели, — удивился однажды Байрон, лениво листая видюхи со съемочной площадки. Мэган заглянула в его планшет и не сразу поняла, что не так-то. А. Ну да. Она так и не убрала свои ноги с колен Байрона, а он задумчиво и рассеянно поглаживал левой рукой её икры, правой орудуя палочками. Это он ей массаж делал, а потом принесли еду, а они так проголодались. Задолбались и расслабились, вот что это такое было. Вокруг то и дело щелкали фотокамеры телефонов, но и к этому тоже они оба уже привыкли. По ночам тишина и темнота начинали пугать. Байрон давно уже заметил, что Мэган помогает от сильной усталости — надо просто придвинуть её к себе поближе, и становилось как-то легче. Мэган же казалось неубиваемой — после многочасовых съемок и бессонных ночей она продолжала поддразнивать Байрона, не давая ему впасть в усталый анабиоз. Именно из-за неутомимости Мэган он мог изобразить нечто волшебное на лице даже после 12-ти часов работы. Неловко было бы сдуться, когда она теребит его снова и снова. Она, конечно, профессиональнее его, зато он — мужчина. Хоть и в этой области все смешалось в одну кучу. Когда Байрон говорил, что не любит инициативных девушек, он думал, что говорит правду. Оказалось, — он просто не умеет их готовить. Мэган была не просто инициативна, а супер-инициативна. Не в том смысле, который изначально закладывал в это слово Байрон, но энергии ей было не занимать. Она тянула его к морю — между съемками. Тащила за собой на гору. Катала на мотоцикле. Приглашала потанцевать. — Я же Я Но, твой любимый побратим, — уговаривала она, протягивая ему руку, — давай! В этот раз я буду вести. — Ни за что, — возмущался Байрон, опрокидывая её глубоко назад. Мэган смеялась. Он целовал этот смех, а потом вдруг вспомнил, что это вовсе не репетиция и никакого танца им по сюжету пока не светит, и чего они тут целуются просто так, совершенно неясно. По привычке наверное. Мэган скользнула вверх, проведя раскрытыми ладонями по его предплечьям и фыркнула. — Это профессиональная деформация, — сказала она со светлой, понимающей улыбкой. — Это условный рефлекс, — ответил Байрон немного смущенно. — Как вижу тебя — сразу хочется целоваться. — Ничего, — утешила Мэган, — именно за это тебе и платят зарплату. — А, ну то есть всё включено, — сообразил Байрон, и Мэган даже не подумала, что надо бы уклониться от его нового поцелуя. Работа у них такая. Парная. Сплочение коллектива, тимбилдинг, все дела. — Ребята, — сказал кто-то из стаффа, проходя мимо с тяжелой вешалкой с одеждой, — глядя на вас, можно забеременеть. — Мы репетируем следующую сцену. — Какую? — изумилась сценарист, судорожно хватаясь за сценарий.