Цветут сорные травы

Ло устало водит головой из стороны в сторону — будь он мудрее, давно бы сидел в столичном научном центре. Молодой специалист высшего ранга, человек, изучивший восемь языков, пишущий статьи о генной инженерии, стоило всего лишь раз брякнуть в лицо высшему руководству свою теорию о вероятной возможности устаревания науки прошлого века — и старая школа на краю земли, так казалось, гостеприимно распахнула перед ним двери. Старший научный сотрудник — да? — Нет, — лениво отвечает Ло отцу в трубку. — Школьный врач. Лечу простуду и ушибы. — Я тобой все равно горжусь, — говорил отец, чуть помолчав. Он не врал — и от этого было еще больнее, еще горше. *** Если о жене — она легко приняла этот удар, как будто даже и обрадовалась. Там, в столице, они редко виделись и мало общались. Сын рос сам по себе, и Ло иногда даже удивлялся — неужели этого мальчугана когда-то катал на плечах. Теперь Луффи стал подростком — литая смесь амбиций и эмоций — и Виви, жена, иногда украдкой просила его не давить на сына, дать ему время, еще помиритесь… Тут, в маленьком городке, есть море, есть гора и старый храм. Сезон дождей протекает почти незаметно — и платят неплохо, хватает на все. Виви понравился и старый дом, который они купили, в японском стиле, и татами, и соседка, которая по традиции варила им рис. Она быстро вошла в привычную для себя роль домашней хозяйки — и иногда по ночам заговаривала о втором ребенке, почему нет? Луффи уже тринадцать, а малыш — малышка — подарила бы им второе дыхание, которое Ло так не хватает. Ло слушал ее, кивал, делал вид, что засыпает — и четко ловил себя на мысли. Он сходит с ума. Или уже сошел. *** Отец зимой предложил помощь — но Ло такое предложение унизило до глубины души. В школе он наскоро лечил ушибы и ссадины, делал прививки, читал лекции о мытье рук. Старшие классы — разбитые окна, помпадуры на головах малолетних хулиганов, девчонки, которые использовали автозагар вместо крема… Ло смотрел на все это как на заслуженное им наказание — и будущего не видел. Но лучше так, чем побираться у порога отца, главного врача большой университетской клиники. Хотя матери и Виви было бы спокойней. — Ты чего? — спросил он у сына, — Куда? — Луффи пытался прошмыгнуть незаметно. — А уроки? — Не хочется, — покосился сын. — Пап, я пойду… — Не пойдешь, — уныло заявил Ло, лекции сыну читать он не любил, — Знаешь, прогуливать уроки… — и вдруг поймал его испуганный взгляд, брошенный назад, как будто очнулся. — Ладно, иди, дома поговорим… — выпалил он. Обернулся и увидел — она стояла во дворе, возле единственной импровизированной клумбы и с сосредоточенным лицом поливала цветы. — Ноготки, — сказала она, когда Ло подошел близко. — Только такие тут и растут. — Ты их посадила? — спросил Ло невпопад, — Зачем? — Потому что я люблю цветы, — ответила она просто. — А вам, сенсей, они не нравятся?.. Она улыбнулась и снова вернулась к своей грядке — Луффи за спиной Ло нарочито громко выругался, возвращаясь в класс, сердце Ло остановилось. Она не походила на девчонок в коротких юбках, которые между делом показывали ему вырезы своих рубашек, и на ботаничек в очках, читающих бойз-лаф мангу на переменах. — Совсем не такая, — подумалось ему. *** Луффи учился в первом классе старшей, она — в третьем. Она ему нравилась, это Ло понял сразу, все-таки именно этого мальчугана в детстве он таскал на плечах и будил в детский сад. Ее звали Нико Робин — и имя было странным, ровно как и она сама. — Красивая девочка, — чопорно сказал он, когда пытался поговорить с Луффи. — Обычная, — как подросток запальчиво заявил тот. — Но не такая, пап. Не такая, понимаешь? — Понимаю, — кивнул Ло, ему хотелось похлопать сына по плечу, но он не стал. — Умная, да? И высокая… — Нет же… — у Луффи не хватало слов, чтобы описать свои эмоции. — Просто. Читает. Цветы поливает и все такое… Она живет на той улице. Одна. Мать уехала, а отец умер. Как думаешь, если я… — Да, конечно, — рассеянно сказал Ло, потому что в голове мелькали собственные ухаживания. Виви была соседкой, мать ее любила. Но с Виви все было просто — а как быть сыну он не знал. Она действительно была другой, эта Нико Робин. На помощь пришла та же Виви. Громко позвала ужинать — и за едой тема как-то позабылась. *** — Царапина, — улыбнулась она неловко, когда пришла к нему в кабинет. Конец дня — и Ло собирался уйти домой. Он удивился, снял очки и посмотрел внимательно. У Нико Робин была разбита губа. — Упала, да? — помог он ей. — Никто не виноват, но ты упала. — Нет, избили, — пожала плечами та равнодушно. — Кровь идет, а так бы домой пошла. — За что? — вздохнул Ло, доставая аптечку. — Садись сюда, да, сюда. За красивое личико? Он нагнулся — и остановился. Личико действительно было красивым. Тонкие черты, острый носик, голубые бездонные глаза. Нико Робин закрыла их, ожидая прикосновения металла или ваты со спиртом к лицу. — За цветы, — сказала она просто. Ло обернулся — и в окне увидел растоптанную клумбу. Ее одноклассники гоготнули, радуясь, что столичный врач их увидел. Ватка со спиртом коснулась ссадины, Робин заплакала. Плакала она, как плачут маленькие дети — совсем малыши — горько и больно, так, как будто рушится их мир. Ее мир, наверное, действительно рушился. Его мир — напротив, был спасен. Ло смотрел на красивое лицо с закрытыми глазами, на руки, испачканные в земле, на бледные губы — и больше не мог думать ни о чем другом. С Виви такого, действительно, не было никогда. *** Ло не спал — и осень морозно дышала ему в спину. Старый дом стал тюрьмой — и единственной надеждой было утро, когда он снова увидит Робин. Он не выдержал — встал, вышел, закурил, хотя презирал запах табака. Виви мирно спала, оберегая свой выдуманный мир. Луффи спал, нахмурив брови — во сне ему было лучше, чем наяву. Ло не выдерживал — сердце колотилось как бешенное, голова раскалывалась, мир его переворачивался с ног на голову и наоборот, крутилось вокруг своей оси, сдавливало его шею, нашептывая ее имя на ухо. — Робин, — сказал он отчетливо. — Робин. Он оделся, взял ключи от машины, кошелек — действовал спокойно и размеренно, закрыл дверь снаружи, погладил собаку, и выехал. Если бы ему следовало покинуть планету, чтобы увидеть ее, он бы это сделал — им руководил невидимый инстинкт, и Ло подчинился, подставив шею и плечи под плеть. Робин жила в соседнем районе. Многоквартирный дом пустовал, сюда заселялись чаще летом, когда море было теплым. Он оставил машину рядом с домом, поднялся по лестнице, нажал на звонок — он не работал уже лет пять. — Сенсей, — сказала она, когда открыла дверь. — А что — уже утро? — она оглянулась за него, и Ло увидел, что спит она в растянутой рубашке, наверное, от отца осталась, а ходит босиком. — Или война? — Нет, — сказал он твердо, и тогда уже точно знал, что не передумает. — Не утро. Он вошел — и она посторонилась, пропуская его, как будто так и было положено. А потом спокойно закрыла дверь, протягивая обе руки к нему для первого и единственного объятья. Она уже любила его — пока он только мирился с этим чувством. *** С Виви?.. Нет, о Виви Ло не думал уже целую вечность. До Виви была Нами, сумасшедшая и прекрасная, с ней у Ло все было в первый раз. Но тоже не так… Еще была та девчонка с параллельной группы… Была соседка по лестничной площадке. Была аспирантка, которой он помогал с диссертацией. До Робин. Как будет после Робин — Ло думать отказывался. Не могло оно случиться это время «После Робин»… Не имело права. Робин рядом — на соседней подушке. Футон разложен, и простыни у нее дома всегда белые, пахнущие свежестью. Первый снег ударяет в ночные окна, но Ло ничего не боится. Робин рядом — и внутри нее свежо и тепло, как если бы ты сейчас окунул усталые руки в зимнее море. — Я люблю тебя, — говорит она серьезно. — Вас? Тебя? Робин смеется — и внутри у Ло все переворачивается, сердце сжимается, а внизу шаром ворочается очередная эрекция. Все это неправильно и клятвопреступленно, но и искренне тоже. Любовь, уважение и страсть — все в ней, и он готов молиться тому богу, который бы прочел его мысли, насколько это правильно, насколько верно. Ло опускает руки на большую грудь, бледные соски сжаты между пальцами, живот у Робин впалый, тоненький — прозрачный почти. Внизу темные волосы, Ло зарывается в них пальцами. Ищет крошечный вход, находит. До него у Робин не было мужчин — и это тоже правильно. И после него, после Ло, никого быть не должно, так ему кажется. Собственный член кажется большим и некрасивым по сравнению с гармонией ее тела — но Робин легко подается навстречу, раздвигая тонкие бедра. Теперь можно слиться с ней и двигаться, торопливо и горячо, пока ее темные волосы покоятся на подушке. — Я люблю тебя, — серьезно говорит она, когда он уходит. — Я люблю… Ло знает, что не выдавит из себя слов сильнее и на прощание целует ее в висок, как учитель, как муж, как брат, как отец. *** Виви узнала все в конце зимы, сразу после дня влюбленных. Дурацкую уродливую анонимку принес домой Луффи — бросил в лицо отцу, отвернувшись, хлопнув дверью. Виви заплакала. Ло посмотрел на приклеенные буквы — и первое, о чем он подумал, как бы Робин не узнала… Робин была важнее всего, и для него теперь не было других доминант. — Она тебе в дочери годится, — сказала Виви, рыдая от боли, задыхаясь. — Наш сын дружил с этой… девочкой. Я должна была позвонить твоему отцу… Я позвоню ему сегодня же! Она хотела ненавидеть ее, но Виви была матерью — а для матерей не бывает чужих детей. Робин, которая отняла у нее ее семейное мнимое счастье, тоже была ребенком. Пусть и не ее. — Я ее люблю, — сказал Ло. — Я должен был сказать раньше, но… — Ты ее трахаешь, — сказал сын, закусив губу и сжав кулаки, чтобы не ударить его или себя. — Не любишь. Он хотел добавить, что знает, как нужно любить Робин, но промолчал. Отец, сильный, красивый и умный, снова был впереди. — Ненавижу тебя, — сказал Луффи, хлопая дверью. — Ненавижу! — Ненавижу тебя, — плакала Виви, бросаясь за сыном. — Ненавижу. Ло остался один, наедине с омерзительной анонимкой, с собственными мыслями. Он думал о том, как красиво падает снег на улице, и как ему хочется поскорее обнять Робин. *** — В жизни иногда так бывает сынок… — сказал отец в трубку. — Ты ошибся. Ты исправился. Возвращайся… — Мне некуда возвращаться, — возразил Ло. — Некуда… Он думал о том, что хочет поскорее закончить этот разговор, но не мог остановиться. Отец представлялся ему спасителем и героем — но, подобно Луффи, перед отцом Ло робел и снова чувствовал себя мальчишкой. — Я выбил тебе должность в моей больнице, — отчетливо сказал отец. — Виви будет рядом с твоей матерью. Луффи нужно учиться в хорошей школе. А там и до генной инженерии недалеко… — Но я люблю ее, — сказал Ло. — Я ее люблю. — И Виви тебя любит, — радостно сказал отец. — Какое счастье, что ты понял это… Трубку он положил, не дослушав. В большой комнате, которую они звали гостиной, Виви сидела на татами и шила. Она напевала песню и радовалась — ее мир был спасен. Пусть даже и такой ценой — Луффи спал, укрытый пледом, голова его покоилась на ее коленях. — Мы разведемся, — сказал Ло, — Прости. — Нет, — улыбнулась его жена. — У нас будет второй ребенок, Ло. Я беременна. Я. Твоя жена, — уточнила она. Она погладила взъерошенные волосы сына — и свой живот, торжествующе улыбнулась. Ее мир разрушился, но только не в ее голове. Снег упал с верхних веток на стекла — и струйки холодной воды залили глянец. Зима закончилась. — Прощайте, сенсей, — сказала Робин в трубку, стараясь не заплакать. — Спасибо вам. Было еще тысяча слов, которые она хотела сказать ему, но сил у нее на это не было. Ло слушал ее тихое дыхание — и собственное в груди остановилось. *** Лами родилась в конце сентября — переношенная — со сморщенными пальчиками. Мать и отец выписывали Виви из больницы, прислав Ло фотографии — в его лаборатории дедлайн, выйти невозможно. Ло погладил снимок, улыбнулся устало, откидываясь назад. Молекулы на его карте складывались в красивые узоры аргинина. Новое лекарство — или яд — родится тут, но выйдет в свет с именем Ло. — Лами, — произнес он громко. — Дочка. Девочка. Дочь. Он встал, подошел к окну, вглядываясь в сторону большого парка рядом с лабораторией — люди внизу казались крошками, мириадами крошечных созвездий — среди которых не было одного, самого яркого. Ло выкурил сигарету, снял халат, торопливо вышел во двор — сын уже был там, пришел со школы. — Ноготки, — сказал Луффи серьезно, показывая на грядку. Его запачканные в земле руки казались Ло сильными и красивыми теперь. — Потому что они мне нравятся, — сердито заявил он. Ло засучил рукава и сел рядом, глядя на выросшего мальчугана — на шее такого уже не покатаешь. — Мне тоже, — вырвалось у него. — Очень нравятся. Через двое суток он снова будет в маленьком городке на краю, кажется, мира, ключи в сумку, кошелек на переднее сиденье — адрес она не поменяла, никогда бы не поменяла…