Правильнее

Из безжизненного, серого неба крупными каплями спускается на землю дождь, покрывая ночной город невидимой пеленой. Застилает глаза, мочит одежду. Деревья, растущие друг с дружкой так близко, будто обнявшись, развевает во все стороны яростный ветер. Показывает свою коллосальную силу, превосходство над всеми. Нет в этом мире сильнее стихии, нет ни у одного живого существа столько ярости и грубости. Трепет во все стороны короткие волосы девушки, не дает забыть о своем существовании. Сильный, могучий, вот только одинокий, обремененный своими проблемами. Качает тонкие деревья. Едва спасаясь под его гнетом, они теряют по одной свои желтеющие листочки и те смиренно опускаются на влажную землю. Сдается природа, не дотянется до победы, падает, не может встать. Нужно — но нет больше сил. Клонит в сон. Дождинки рисуют на озере рябь, которая разрастается и утихает, дойдя, наконец, до краев водной поверхности. Земля, казалось, принимала вызов творению неба и бойко выносила его удары. Только в этот раз встает. Признает свой долг. От нее зависит многое — нельзя засыпать в эту ноябрьскую ночь. Полностью отдавшись своим мыслям и не замечая как ледянящий дождь обдает ее лицо очередным порывом, медленно шла по парку девушка. Ее короткие, черные, как угольки волосы сильно промокли и слегка закрученными локонами спадали вниз. Голубые глаза, две льдинки, охваченные пеленой гнева и раздумий, то открывали миру свой взор, то сильно зажмуривались, чтобы капли не могли навредить им. Красивые и ранимые. Нельзя плакать, надо быть сильной, как бы не было тяжело. Размякнешь — и больше никогда не поднимешься на ноги. Конец света еще не наступил, нужно бороться, действовать. Но не сошьешь вновь ровно рваные края сердца, не зарастут и не перестанут кровить его мягкие стенки. С каждым ударом все сильнее расходятся старые шрамы, заштопанные соединительной тканью. Не люди бьют сердца. Их слова. « Я гей!» — весело воскликнул Алекси накануне. Перед всем классом, перед ней. Всего одно предложение резало ее не хуже острого ножа. Хотелось выть от безысходности, молотить кулаками о его грудь, чтобы он забрал свои горькие слова обратно. Отсмеялся, мол «пошутил» и сгреб ее в охапку. Но нет, спустился со стула, гордо прошел мимо ошеломленного класса. Не к ней шел, нет, к Кентину. Обнял его одной рукой, а тот злобно отмахивался. На лицо надета маска строгости и безразличия, больно отдающая дрожью прямо в сердце. Горечь разливалась по горлу, как горячая лава, готовая выплеснуться наружу. Так больно и обидно не было Лире еще никогда. Каждую частичку ее тела буквально прожигал огонь обиды и грусти, голову облили ледяной водой, возвращая в реальность. Больно ударятся лицом о лед, красить его в красный. Больно выслушивать такие слова от человека, которого любишь. Точно как и нарваться на твердую ледяную корочку. Потерев друг о дружку холодные и промокшие под дождем ладошки, лишь частично закрытые перчатками, оголившими пальцы, девушка нехотя убрала пряди темных волос со своего лба. Некогда вспыльчивая и веселая девушка разбилась, осколки вонзились в тело. Нельзя плакать, но в такие моменты так хочется. Слезы, стекавшие по щекам не мог скрыть дождь и девушка грубо смахивала их, будто стыдясь. А ведь может и правда. Боялась, что кто-то увидит ее слабой, расскажет остальным. Не размазня — человек. А людям свойственно проявлять эмоции. — Лира! Лира, постой! — будто в тумане донесся до нее знакомый голос. Единственный человек, которого ей не хотелось видеть, будто по велению судьбы нашел ее и быстро подбегал к ней. Будто не замечая его криков, Лира продолжала идти вперед, уклоняясь от луж. Но его ей все же удалось увидеть. Яркие голубые волосы намокли и потемнели, обрамляя лицо парня отдельными локонами. Фиолетовые глаза будто горели невозмутимыми угольками и даже сквозь пелену дождя, ей удалось заметить проскочившее в них непонимание. Он бежал быстро, скользил на размокшей земле, держался. Лира тоже не собиралась сдаваться. Только не хватало ей, дуре, впитывать все его рассказы, простить и сделать вид, будто ничего не случилось. Но случилось ведь! Разбил сердце. Не склеить вместе острые кусочки, только порежешься. До дрожи, до аритмии, чтобы выскочило из груди изрезанное сердце, не доставляло больше столько проблем. Резко крутанувшись, Лира завернула в самую глубь парка. Здесь темно, почти что ничего не видно. Только силуэты фигур мягко отплясывают жуткий танец, то приближаясь, то удаляясь от намеченной цели. Здесь он не сможет найти ее без фонарика на телефоне. Да и она не увидит его сквозь непроглядную темень. Безвыходная ситуация, дурацкая диллема. — Лира, выходи, все равно найду же, — откликнул ее Алекси, но девушка лишь сильнее зажала рот рукой. Ни звука, ни шороха. Пусть теперь попробует поймать. По интуиции, по сердцу, которое не бьется сильнее при ее вздохе. В парке темно — без фонаря ее не найдешь. Окликивает ее, бессиленно выдыхает, пинает носком ботинок камни. Поделом ему. Разбитые сердца не склеиваются, не поддаются починке. Осколки вонзились прямо в мягкие ткани, кровь под ними пульсирует, рвется наружу. Но не больно больше, не хочется кричать и плакать, смеятся тянет. От этой дурацкой ситуации. Девушка полюбила гея — того, кто никогда не полюбит ее, исходя из своих принципов. Такая ироничная ситуация, что виски колит. Хочется биться в истерике вперемешку с горьким смехом. Все и сразу, чтоб уж наверняка. А он не отступает. Зовет ее, да в ответ не слышит отклика. Больше злится. Лира сильнее зажимает рот озябшими ручками, подавляет всхлип. Не плачет — ответить хочет. Да не может. Мешает гордость. Сколько людей рушилось от непробиваемой маски. От гордости, своих принципов. Не откажешь себе, не переступишь сквозь высокую стену. Но если хочешь счастья — надо. И Лира пробует. Сначала неумело, как получиться, потом настойчиво, с желанием преодалеть саму себя. Да падает, разбивает колени, ломает кости, не может больше встать. Вот тогда больно. Когда не можешь что-то сделать, как бы ни старался. Опускаются руки, не может больше бороться. Сердце окутал яростный ветер. Он сильнее, она проиграла. Вдруг звуки замолкают. Лира не слышит его шагов, вздохов. Будто вмиг прикрутили громкость. Понимает — что-то не так. Нужно бежать. Наполнив легкие холодным, влажным кислородом, она срывается с места. Бежит без намеченной цели. Куда глядят глаза, куда несут ноги. В темноте глаза теряются. Выглядываешь силуэты, ориентируешься по ним, но не видишь дороги. Расстерянность. Безумный порыв, хочется сдаться, но не помнишь конца, да и не надо ведь. Разве теперь это важно? А он бежит сзади — она это чувствует. Как его разгоряченный воздух вот-вот коснется ее шеи. Зверь догнал свою добычу, шипит и скалиться, да укусить не может. Не по его зубам монета. Поддается вперёд, хватает ее за запястье, разворачивает лицом к себе. А она не смотрит ему в глаза. Тяжело дышит, буравит взлядом тротуар. Но не убегает, а смирено ждет расплаты. Надоело играть в кошки-мышки. Да только ведь не она мышка. Кошка, с острыми когтями, убегает от юркой мыши, некогда трусливой — теперь же сильной. Пнуть бы силком под дых, чтобы выбить весь кислород, до асфиксии, но боиться навредить мышу. Он ведь не хотел. Не может переступить через свои принципы, как и она чрез свою гордость. Не по их силенком стена. Вместе смогут, вот только кого это волнует. То, чего она боялась — его отговорок. А они будут и она впитает их как губка. Ей же ничего не остается. Только молчать, слушать, да внимать. Как бы не хотелось кричать и вырываться. Алекси ловит ее взгляд, но ничего не говорит. Безумная тишина опустилась на их плечи. От этого еще хуже. Он все понял, знает, что ее задели его слова. Но ничего не можешь сделать. Не пойдешь против своей природы, своих убеждений. Только друг. Черт, а ведь хорошо было без любви. Без этой ужасной привязанности доводящей до паники, до разрыва соединительных тканей на шрамах. Душит его взгляд, его тишина. Да скажи ты что-нибудь. Не молчи! Пожалуйста — думает она и мысленно бьет себя по лицу с силой. — И ты правда мне поверила? — говорит он после затишья. Как гром средь ясна неба. До Лиры не сразу дошел смысл его слов, казался ей далеким и недосягаемым. Тянешь руку, да нарываешься на колючую проволоку. Прорвался, а рука то кровоточит, дрожит от боли. А вот и истина, на поверхности. Дотянулась, смогла. Да вот не нужно уже. Обман тогда или обман сейчас? — Да, я же идиотка, верю во все твои сказки, — резко ответила Лира, предприняла очередную попытку вырваться из его крепких и теплых рук. Не получилось, но почему-то ей от этого лучше. Будто так правильней. Мышка поймала кошку, все против заложенного сюжета. Да и пусть. — О чем ты? Лира, я тебе клянусь, это лишь шутка. Прости, я не хотел тебя обидеть, — обреченно сказал Алекси. Его волосы колыхал набравший силу ветер, глаза светились фиалковым огоньком. Как же он красив. Лицо все портит. Грустное. А ему идет безбашенная улыбка. Она виновата, да и он не паинька. Не будет извиняться. Гордость сдавила горло, сказать ничего не может. Да и не нужно слов, и так все понятно. Он врёт ей. Не изменить этого расспорядка, стечения этих слов. — Мне плевать. Это просто было неожиданно, вот и все, — ядовито бросила Лира. Миг, расстрел, паника, побег. Он обхватывает ее мокрые щеки руками. Пальцы скользят по коже, щекочут ее. Хочется отпрянуть, да вот только все тело говорит обратное. Нельзя. Закрой глаза и держись. Это же приятно, тебе же хочется этого. — А вот мне так не кажется. Нож вонзился прямо в сонную артерию, но не больно. Мягко и податливо. Он поцеловал ее в губы. Легко, неумело, но с таким рвением, что все мысли испарились из головы. Мышцы в животе завязались в крепкий узел. На плечи легли его холодные пальцы, как туман, мягко ложился на свежескошенную траву. У кошки острые коготки, но у мышки острые зубы. Не вырвешься из его хватки, но она и не силиться. Расслабилась совсем. Больше не животное с мягкой шкуркой — девушка с непонимающими глазами. Так ведь надо, это правильнее. Да только ложь все. — Зачем? — задыхаясь от вопросов произносит тихо Лира ему в плечо. Руки Алекси гладят ее черные волосы, умиротворяют, успокаивают. Ей бы заплакать от бессилия, но что-то не так со слезными железами. Ей бы закричать погромче, чтобы он услышал, да порвана трахея. Вот так она победила свою гордость. — Потому что я люблю тебя, глупая. Соединил точки красной ниточкой, чтобы наверняка не порвали. Так надежнее. Так правильнее.