Вытатуированное

Сайко сидит на неудобном стуле, качает ногами и скучающе рассматривает белый потолок. Мужчина, имени которого она не помнит, назойливо жужжит что-то о риске, последствиях и деньгах. При последнем слове глаза у мамы зажигаются, Сайко, конечно, этого не видит, но знает точно. Через минуту Йонебаяши впихивают в ладонь ручку, говорят, что нужно расписаться здесь, здесь и здесь. Сайко равнодушно ставит свою подпись; синий росчерк сейчас, как никогда, похож на накинутую на шею петлю. Фразу о её удивительном мужестве она сознательно пропускает мимо ушей: храбростью здесь и не пахнет. После тычка в бок от мамы Йонебаяши всё же безразлично кивает, не утруждая себя складывать губы в никому не нужной улыбке, и разворачивается к выходу: хочет успеть пройти последний уровень, перед тем как лечь под нож. Может быть, это её последний шанс. Ни черта, разумеется, у Сайко не получается. То ли уровень такой сложный, то ли пальцы дрожат слишком сильно, то ли видимость из-за слёз такая плохая. Перед операцией Йонебаяши не молится, чтобы выжить, не прощается мысленно с братом и мамой, не желает себе удачи, только жалеет, что не смогла выиграть. Всё проходит успешно, сухо улыбается врач. Всё проходит успешно, радуется мама вознаграждению. Всё проходит успешно, «Level completed» светится на экране. Сайко вроде как начинает новую жизнь: в новом доме, с новым окружением и уже не совсем человеком. И вроде бы даже что-то меняется: нет набивших оскомину нравоучений и «Ты должна, должна, должна мне, брату, всем ты должна», только мир по-прежнему остаётся в кольце проводов, мигающих мониторов и колючей проволоки под напряжением. Йонебаяши в тёплом коконе, из которого не вылупится красивая бабочка, не вылезет умелый воин, не выкарабкается сама Сайко, потому что её один раз продали и она не хочет повторения. Кокон не из одеял и игр, а из самого крепкого в мире вещества. Которое плавится под огнём Ширазу Гинши, молчаливо обещающим не предавать. Которое трескается из-за ободряющей улыбки Тоору Муцуки; Сайко так ещё никто не улыбался. Которое расслаивается под напором неподдельной заботы Сасаки Хайсе. Под огнём Ширагина, из-за улыбки Муччанко и заботы Маман. Сайко понимает значение слова «семья» в двадцать лет. Собственное убеждение, что в реальном мире нет ничего хорошего, никуда не пропадает. Просто в каждом правиле есть исключение, правда? Йонебаяши Сайко впервые в жизни повезло. А тем, кто ей дорог, нет. Сайко слышит крик Хайсе. Сайко не может пошевелиться. Сайко умирает каждую секунду. Йонебаяши проклинает себя и смотрит, как девочка-гуль делает то, что должна была сделать бесполезная она: спасает. Хайсе не винит Сайко ни в чём, треплет по голове и говорит, улыбаясь, что она не виновата, говорит, улыбаясь, что он в порядке, говорит, улыбаясь, что-то ещё. У Маман в глубине зрачков ворочается тревожная тень. Йонебаяши делает вид, что верит, и почти не спит ночами, заставляя себя играть до резкой боли в красных глазах, чтобы не слышать в кошмарах тот крик. Внутри клубятся кольца тумана, грифельным дымом заполняют лёгкие. Сегодня праздник, настроение у Сайко совсем не праздничное. До прихода Гинши. Йонебаяши шутливо с ним препирается, потому что с Ширазу просто невозможно не шутливо спорить и не смеяться. В ёлочных игрушках отражаются Хайсе, заменивший и отца, и мать, Ширагин, с чувствами к которому Сайко уже почти определилась, и Муччан, первый лучший друг. В ёлочных игрушках отражается жёлтыми огнями счастье. В разноцветных глазах Сайко — мёртвый Гинши.

***

Йонебаяши Сайко с некоторых пор всегда встаёт сама и вовремя. Потому что когда её будит не Гинши, это чересчур неправильно. Больно. С некоторых пор реже играет (но если играет, то только не в ту, которую подарил Хайсе). С некоторых пор учится готовить. «С некоторых пор» — это такое нейтральное «с того времени, как умер Ширагин». Сайко часто встречает в интернете «Отправь себе письмо в будущее». Сайко бы с удовольствием, только в прошлое. Чтобы самым крупным шрифтом напечатала тогда на бумаге: «Не трогайте меня. Не трогайте меня. Не трогайте» и повесила этот лист на дверь, чтобы не влюблялась, чтобы не привязывалась, а лучше — чтобы прочитала договор и ушла, чтобы не узнала, кто такие Ширагин и Маман, чтобы не узнала, как больно их терять. В идеале, чтобы смогла их защитить, предотвратить случившееся, но Сайко для этого слишком слабая. Безнадёжно. Смертельно. Сайко от безысходности кричит в пустоту: «Продаю судьбу (журавлями белыми, с крыльями сломанными, живыми, да словно бумаги листы изломанными). Отдам даром, только заберите эту чёртову боль, заберите её, заберите». Никто не откликается, и Йонебаяши их прекрасно понимает. Она и сама бы не откликнулась. Впивающаяся в душу боль — острая тонкая нить, да вот только крепче цепи Глейпнир, от неё не сбежать, не спастись, не отдать кому-нибудь. Сайко уже и не пытается. Броня изо льда тонка и, кажется, была раньше кожей. Исключение из правил оказалось уродливой сказкой, от которой остался только картонный замок с разбитыми окнами и потрескавшаяся жёлтая черепица. Ещё остался Урие, пустой гроб, в который Сайко хочет лечь и уснуть, и цель — вернуть Ширагина. Поправка к цели: тело Ширагина. Сайко кривит рот в больной усмешке: неплохой набор для того, чтобы не сдохнуть в ближайшей канаве в следующий месяц.