Олимпиада

Вы когда-нибудь чувствовали пустоту? Не то знобящие чувство, о котором можно прочесть в книгах или увидеть на экранах телевизоров. Такую пустоту, от которой вашу душу выворачивает наизнанку и хочется блевать? Я не знаю, что больше убило во мне остатки жизнелюбия — это проклятое письмо или его просьба, но каждый раз, стоит мне только посмотреть на этот потрепанный пергамент, меня клонит в такую тоску, от которой хочется отправиться в ад вне очереди. Во что я ввязалась? Мне было не понять. Казалось, будто два дня, которые прошли с того мгновения, когда я спасла Харли, равнялись с бесконечностью, а мой мир разлагался до останков. Я наблюдала за слизернцами. Хотя нет, даже не так, я жадно пожирала глазами каждое совершенное ими действие и подмечала всё новые особенности. Теперь я поняла, что скрывал в себе Коул. Если смотреть не на его бок, а в лицо, то можно было заметить в его серых радужках немое отчаянье. Чертов крик души, который он так мастерски прятал за маской обыденности, души, которую выкуривал из себя сигаретами. Нотт никогда не улыбался: злобно скалился, приподнимал уголки губ или насмехался в открытую, не стараясь подавить чувство собственного достоинства. Сейчас он сидит за столом на кухне и увлеченно читает магловскую книгу, любезно мною одолженную. Вам интересно, отчего мы так сдружились или, быть может, нашли общий язык? Спешу вас огорчить, Нотт невозможен до безобразия. Один разговор с ним обходится мне полной госпитализацией нервов, но спокойствие, которое чувствуется рядом с ним, призывно манит. Окутывает в плен. — Цветочек, дырку прожжешь, — передразнивая интонацию Сириуса, оскалился Нотт, и я резко отвела взгляд. Всё-таки, он по-прежнему являлся аристократом, у которого в крови потребность насмехаться над кем-то, кто ниже по статусу. Не знаю, что заставило меня спустя два дня добровольного заточения выбраться на кухню, принести книгу Стивенсона Коулу и усесться с ним рядом. Не знаю, даже не спрашивайте, но увидеть удивленный взгляд Слизеринца дорогого стоит. — Что это? — ошарашенно спросил Нотт, спокойно попивавший до этого черный чай. Он вертел в руках потрепанный экземпляр «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда», но смотрел в упор на меня. Видимо, он думал, что я каким-то образом подложила туда бомбу или другую магловскую фигню, о которой не понаслышке известно волшебникам. — Не поверишь, книга! — я взмахнула руками, придав глазам самое невинное выражение. Коул вопросительно изогнул бровь и поджал губы, выражая крайнюю степень неудовольствия. Впрочем, ему полезно. Я устало плюхнулась на стул, озадаченно разглядывая окружающий ландшафт и надеясь на то, что уныние рано или поздно снимет натиск, — Тебе стоит прочесть этот роман, — неслышно просипела я, подперев голову рукой. — Ты узнаешь занимательную историю о борьбе добра и зла внутри человека. Коул хмыкнул, а потом открыл книгу, и всё как-то само понеслось. Мы окунулись в громогласную тишину, полностью отдавшись ей. Зачем я все-таки притащила этот роман? Потому что я хотела показать, что бывает, когда человек не сопротивляется злу внутри себя, когда губит доброту. И пускай это ему не поможет и рано или поздно мы встретимся на поле боя, я буду уверена — он не забудет меня. А потом я задумалась, если Харли Вайт действительно при смерти и скоро умрет, забудут ли Слизеринцы её? Сможет ли Люис Лунн жить дальше? Я моргнула, вспомнив последнюю мольбу девочки, и поняла, что я действительно влипла в историю, от которой мне стоило бы держаться подальше. — Коул, — тихо позвала я, не надеясь услышать ответ. — М? — Я хочу увидеться с Харли. Нотт вздрогнул, искоса глянув на меня. Под этим чертовски проникновенным взглядом я почувствовала себя назойливой, но ничего не могла поделать с этим чувством надежды на встречу. Почему меня так тянуло к Харли Вайт? Отчего я хотела окунуться с головой в эту историю? Вопросы по-прежнему оставались без ответа, а любопытство возрастало в прогрессии. — Нет, — холодно отрезал Коул, впившись взглядом в книгу и делая вид, словно меня здесь и вовсе нет. Если бы я могла сейчас чувствовать хоть что-то помимо чувства пустоты, то непременно завелась и высказала бы пару ласковых. Только вот со временем понимаешь, злиться дело бесполезное и нудное. Поэтому я лишь смотрела и смотрела на него, пока Нотт всё-таки не поднял свои серые дымки зрачков и не прочитал по моему взгляду лишь одно: «Я знаю кое-что, чёрт возьми. Но хочу узнать полностью». Нотт облизнул губы и, захлопнув книгу, поднялся из-за стола. Надо отдать себе должное — это был провал. — Спасибо за книгу, Эванс, — холодно отчеканил он, пытаясь поспешно скрыться за поворотом, но я резко схватила его за руку. Коул окинул меня недобрым взглядом, но все же промолчал. — Она действительно скоро умрет? Коул вздрогнул и нервно сглотнул, дёрнув кадыком. Парень смотрел на меня как-то странно, с долей отчаянья и раздражения, что-то прикидывая в уме. В это мгновение, будто бы пропали все звуки, а понимание оползнем свалилось на наши плечи. — Я без понятия, откуда ты об этом узнала, — наконец нашёл что ответить Коул. — Но не стоит идти на поводу у своего любопытства, потому что, когда ты обожжёшься, всем будет плевать. Я внимательно наблюдала за выражением его лица, не отпуская руку. Нотт тоже отчего-то не спешил этого делать, всем своим видом пытаясь показать мне, что это действительно, черт побери, ужасная идея. Может быть, стоит иногда умерять своё любопытство, но это дурное чувство пронизало меня полностью. Это чувство заставило меня жить и выйти из комнаты, в которой я сидела, пытаясь собраться с мыслями. — Эванс? — услышала я голос Сириуса, и мы — я и Коул — резко отпрыгнули друг от друга, повернувшись назад. Передо мной стояли Мародеры, с мокрыми волосами и обнаженными по пояс телами. Рядом с ними стояла Алида, а также мои соседки, прожигающие меня взглядом. Чёрт. Мерлин, да за что? Я внимательно поглядела на Джеймса, который лениво рассматривал кухонный стол и чье выражение лица невозможно было прочитать. Облизнув сухие губы, я почувствовала странных страх, будто бы Поттер поймет всё неправильно, будто бы он подумает совсем не то. Почувствовав мой взгляд, он поднял голову и изогнул бровь, безразлично глядя на нас. А затем, фыркнув, прошел вперёд, бросив на ходу: — Спектакль окончен, Эванс? Не могу сказать, что больше причинило мне боль — эта едкая реплика или его полное равнодушие? Отчего-то захотелось накричать на Джеймса, развернуть к себе лицом и высказать этому самодовольному бузотёру всё, что накипело. Проклятая ярость охватила меня, пробралась в самые потаённый уголки души. В конце концов, это же всего лишь Поттер. Какое мне дело до него? Вновь посмотрев на Коула, я заметила странный взгляд, который он бросил на меня. И это напрочь выбило из меня остатки спокойствия и благоразумия. Я резко встала и, не обращая никакого внимания на реплику вожатой, быстро покинула дом, наспех накинув на плечи кофту. Стремительно выбежав из-за калитки, я обреченно побрела по направлению к океану, понимая, что проблем теперь не оберусь. На улице было прохладно, багряное небо еле-еле освещало мне путь, а шелест сухих кустарников навевал уныние, от которого мне некуда было бежать. И тогда я задумалась, что же мешает мне делать то, что я хочу? Что мешает мне меняться? Что мешает последовать совету Джеймса Поттера? Неужели мизерный страх или полное безразличие к своей персоне? Нет. Я нервно шаркала, огибая поле, иногда царапая ногу сухой нескошенной травой. Прекрасно осведомленная в своем одиночестве, я естественно не думала, что кто-то побежит за мной. Как сказал Коул? Всем будет плевать? Что ж, надо отдать ему должное, он был до безобразия прав. В этот мире ты всегда будешь один. Никто никогда не увидит твою боль, пока она не доведет тебя до состояния истерики. Никто не будет принимать тебя, если ты не горишь, как чёртов фонарь на улице. Когда я дошла до океана, уже начали сгущаться сумерки. Мне было плевать, что, возможно, кто-то пойдет меня искать или, быть может, начнет волноваться. Потому что я была достаточно реалистична, чтобы понимать — до меня нет никакого дела ровным счетом никому. Плюхнувшись на ветхую лавочку, я подняла голову навстречу освежающему лицо теплому ветру. Хотелось проснуться другим человеком. Без каких-либо усилий, просто заснуть и стать полностью обновленным. Подогнув ноги, я безучастно поглядела на спокойную воду, еле-еле колеблющуюся из-за ветерка. На улице не было никого и именно сейчас казалось, будто наступило долгожданное умиротворение. Хотелось бы вот так провести эту жизнь, послав к чёрту пресловутое общество и коммуникабельность. Некоторым не дано общаться с людьми, знакомиться или встречаться. Некоторые до конца своей жизни так и остаются одинокими и непонятыми. Я вздрогнула, услышав чьи-то шаги. Какой идиот может гулять в такое время? Я оглянулась, тяжело вздохнула и не могла больше пошевелиться. Потому что прямо навстречу мне шли Харли и Люис. Они весело жестикулировали, глядя не на дорогу, а только друг другу в глаза. Я впервые видела такое неописуемое счастье на лице Лунна и тот восторг, с которым он глядел на свою спутницу. Харли выглядела не настолько бледной, как в прошлый раз, а улыбка на её губах была настолько искренней и солнечной, что улыбаться захотелось и мне. И глядя на них, я впервые осознавала, что же такое счастье. Ведь их лица сверкали так ярко, что хватило бы на все мои мрачные дни. Люис заметил меня первой, недобро сощурился и перестал улыбаться, скрестив руки. Следом меня заметила и Вайт, удивленно вытянув губы. Они стояли в ступоре и смотрели на меня, пока я сидела на холодном песке и мечтала провалиться сквозь землю. Зачем мне лезть сюда? Чтобы снова обжечься или испытывать боль? Что будет, когда я привяжусь к ним? Что станем с моим миром? Глядя на ребят донельзя усталым взглядом, я усиленно мечтала найти ответы на эти вопросы и понимала, что их попросту нет. Нет этих вопросов, которые и не нужны. Нет и ответов, поэтому я отвернулась и вновь уставилась на широкую гладь океана, испытывая нешуточное сердцебиение. — Эванс, и почему всякий раз, когда я думаю, что отделался от тебя навсегда, ты появляешься в моей жизни вновь? — саркастично поинтересовался Люис, подойдя ко мне. Я бросила на него спокойный взгляд, не пытаясь даже хоть как-то защититься. — Люис, — покачала головой Харли, выражая тем самым свое негодование. Парень в ответ состроил невинную мордашку, и спрятал руки в карманы изумрудной толстовки, бросая легкие взгляды на океан. — Не обращай внимание на него, Лили. Вайт села рядом со мной и добродушно мне улыбнулась. Её кудрявые русые волосы на солнце отливали золотом, а глаза как никогда напоминали колокольчики. Я смотрела в её глаза, испытывая смешанные чувства. Зачем же я сама падаю в эту пропасть? Почему я не могу оттолкнуть людей, с которыми мне будет до невозможности больно потом? Почему я не могу вообще отказаться от общества? — Ты всегда такая хмурая? — удивленно спросила Харли, перестав улыбаться. Теперь она поглядывала на меня, склонив голову на бок, и задумчиво прикусила губу. — Знаешь, я нахожу это трагичным. — Почему же? — безэмоционально спросила я, отвернувшись. Смотреть в эти глаза больше не было сил. — Потому что у тебя вся жизнь впереди, а ты уже ей не рада. И мы замолчали, вот так вот просто, все втроем. Люис с тоской поглядывал на воду, сжав кулаки. Харли жевала тростинку и смотрела на меня своим изучающе-проникновенным взглядом, а я… Я мечтала, как и всегда, исчезнуть с этого света навсегда. Вскоре Лунн отошел поближе к воде , нахмурившись, начал мочить босые ноги. Отчего-то мне казалось, что он просто хотел дать мне поговорить с Вайт, и я была ему благодарна. — Это твоё, — утвердительно заявила я, вытащив из кармана помятый клочок бумаги. Харли переметнула взгляд на него и безжизненно вздохнула, резко забрав его. — Так ты всё знаешь? — Полагаю, что далеко не всё. Харли вновь посмотрела на меня долгим взглядом и теперь там не было ни намека на тепло или спокойствие. Мерлин побери, там была такая обреченность и тоска, что мне бы стошнило, честное слово. — Ты спасла мне жизнь, — зачем-то напомнила она, не отрывая синих глаз. — Ты можешь задать мне три вопроса, Эванс. Будем считать, что это моя расплата. И я отвечу на них только правду. Но помни, что если ты захочешь продолжить наше общение дальше, то и ты не сможешь от меня ничего скрывать. Я задумалась над её словами и вдруг заметила на неоновой кофте Харли вышитое имя — Констанция. Вышивка явно была ручной, а синие нитки выцвели. Кое-где стежки были порваны, но контуры букв можно было различить. Вопросы же ничего не значат? Ну спрошу, и что? Небо не обрушится. — Чем же ты больна? — Лейкемия, — спокойно ответила Харли, будто у неё спрашивали об этом тысячу раз. — Проще говоря — рак. Мне было десять лет, когда её обнаружили. Знаешь, все маленькие волшебники счастливо обсуждали поступление в Хогвартс, мечтали о факультетах, а я молча сдерживала слезы. Потому что я была лишена этого, — Вайт перестала жевать травинку и нервно сглотнула. — Это…так убого, на самом деле. Жалеть себя, ненавижу это чувство. — Она сжала руку в кулак и скорчилась. — А потом, мои родители пытались поддержать мою жизнь лекарствами, ведь иначе, я бы не дожила до шестнадцати. Однако, год назад они умерли, отставив всё наследство мне, ведь я была последней представительницей этого рода. Я слишком громко вздохнула, попытавшись сжаться. — Ты…ты давно знакома с Коулом и Люисом? — пожалуй, это интересовало меня больше всего. Мне до отчаянья хотелось узнать ответ на этот вопросы и саму историю их дружбы. Но я понимала, что она не расскажет мне так много и быстро. Харли Вайт оставит подробности на потом, на самое горяченькое. — Всю свою жизнь, — тихо ответила она, повернув свою голову ко мне. — Знаешь, я бы тоже попала на Слизерин. И эта последняя фраза дала мне больше, чем весь наш разговор. Как жесток этот мир. Он забирает у нас лучшие дни, а взамен оставляет пагубное чувство усталости и потерянности. Я сжала кулаки, немного проникнувшись дружбой этих троих. Это так грустно, но от того и красиво. В этой истории хочется утонуть. Я вновь посмотрела на кофту и синие буквы, понимая, что у меня есть последний вопрос. Я набрала побольше воздуха и спросила: — Констанция? Кто это? — Это я, — просто ответила девушка, резко поднявшись и направившись к парню, оставляя наш разговор закрытым. Ветер еле-еле колыхал сухие ветки, скрипящие так ужасно и грозно, что гнёт передался мне полностью. Солнце ушло за горизонт, на улице стоял непроглядный мрак, силясь запугать каждого, кто оказался снаружи. И в воздухе так отчетливо ощущалось то жалкое чувство одиночества, что я бы заскулила, будучи такой сентиментальной. Потому что даже в этой тьме я была не одна. Со мной были Слизернцы, как бы чопорно и странно не звучал этот факт.

***

Мы вернулись поздно вечером, когда весь дом спал и только Алида поджидала нас на кухне. Проводив Харли, я и Лунн в тишине пришли домой, так и не обмолвившись словом, потому что они впервые оказались настолько ненужными и глупыми, что мы решили отказаться от них. Лостер глядела на нас строго, но не сказала ровным счетом ничего, лишь предупредив, что завтра мы вновь пойдем купаться. Люис сразу же ушел в свою комнату, а я осталась под прицелом этих пронзительных глаз, почувствовав себя нашкодившей школьницей. — Что с тобой происходит, Лили? — грустно спросила Алида, устало потерев глаза. — Мне казалась, что ты не одна из тех девушек, которые опускаются до истерик и нарушения правил. Я опустила глаза, почувствовав прилив странного стыда, ведь такое озабоченное лицо вожатой угнетало. — Если вы так мастерски завуалировали в своей речи вопрос: «Что же ты творишь, Эванс», то я могу сказать лишь одно, — я приподняла голову и спокойно посмотрела на не в ответ, испытывая что-то, подобное апатии. — Если у меня не горят глаза, как у Маргарет, если я не смеюсь, как Кристиан, то это не значит, что я — потухшая зануда, в чьей жизнь существует лишь порядок. Ведь я человек, а не набор стереотипов. И да, это я пролезла в этот ваш дом, можете наказывать меня, но не стоит угнетать и других, — я замолчала, а потом добавила. — Серьезно. Я готова понести наказание, не мучайте других. Мне показалось, но на долю секунды я заметила в глазах Алиды восхищение. Вожатая как-то странно посмотрела на меня, а потом коварно улыбнулась, пожав плечами. — Что ж, раз ты принимаешь полностью вину на себя, то мое наказание будет таким — научись жить, Эванс. Я ошарашенно заморгала, непонятливо поглядев на Лостер. О чём она, черт возьми? Что значит жить»? Я недовольно нахмурилась, скрестив руки и негодующе поглядела на усмехающуюся Алиду. Вся эта затея с признанием теперь принимала дурной оборот, особо невыгодный для меня. — Что это значит? Озадаченно поинтересовалась я, насупившись. Вся эта ситуация начинала меня угнетать, и я ещё раз прокляла свои эмоции, которые вырываются из меня так не вовремя. Хотя, может это и есть тот долбаный шанс, которого я так ждала? Что, если эта поездка изменит меня полностью? Я часто заморгала, опустив глаза в пол. Вот он — толчок. — Это значит, что ты должна пытаться не запираться в себе и взаимодействовать с людьми. Не сидеть, закрывшись, на втором этаже а пытаться радоваться мелочам. Черт, Эванс, — Алида удивленно поглядела на меня. — Неужели ты не понимаешь, что твоя жизнь сведет тебя в могилу, ты останешься ни с чем и потеряешь всё? Я понуро молчала, рассуждая над её словами, не смея перечить или возникать. Потому что это была правда, чёрт возьми. Я погрязла в своих страхах настолько глубоко, что у меня нет сил выбраться. Но общаться, внедряться в коллектив? Я вспомнила веселый смех Мерс и характер Саймон, понимая, что с этим я явно пролетела. Или Алида намекает на Мародеров? Только вот вспоминая пренебрежение Поттера и его холодный взгляд, я понимала, что нам никогда не сойтись вновь. И почему-то с каждой минутой становилось все хуже, а понимание того, что пути обратно нет, только давило на мозг. С какой-то стороны, я уже корила себя за эдакий альтруизм, но понимала, что Алида желает мне счастья. Кажется, я уже спрашивала себя, почему я не могу меняться? Почему не могу взять себя в руки и стать другой? Потому что боюсь вконец потерять себя. Настолько запутаться в этих масках, что рано или поздно позабыть о своем истинном лице. И пускай оно не идеально, пускай я допускаю множество ошибок, но я такая, какая есть. Если даже я сама не понимаю себя, то кто же поймёт? — Что ж, раз это ваше наказание, то я согласна, — тихо прошептала я, стараясь не смотреть на вожатую. — Но тогда, отмените его у остальных. Виновата только я. — Знаешь, Лили. Я всё-таки не ошиблась в тебе. Я промолчала, глядя в пол. Ошиблась? Нет? Мне плевать, дорогая миссис Лостер. Я усмехнулась, тотчас подумав, что я не хочу, чтобы кто-то узнал об этом. Мне настолько панически захотелось держать это в тайне, что на мгновение меня пронзил страх. Довольное лицо Маргарет уже сверкало перед глазами, а новая порция осуждения в глазах Поттера не улучшала положение. — Не говорите никому, — тихо пробубнила я. Дождавшись утвердительного кивка, я пулей вылетела из кухни, а потом замерла, увидев Джеймса Поттера, который буднично стоял у лестницы. Я вздрогнула, наткнувшись на его взгляд, отмечая, что он не выражает ничего. Абсолютную пустоту. И от этого стало так горько и больно, что захотелось убежать. Мне чертовски хотелось убежать от Джеймса, потому что отныне он — моя болезнь. Потому что я действительно влюблена в него. До одури, Мерлин побери. Бросив последний взгляд, я стремительно обошла его и поспешила подняться на второй этаж. Пожалуй, мне было действительно плевать, кого он ждал в этот поздний час и почему не спал. Ведь иногда лучше не знать ничего, нежели убиваться от невзаимности. Что ж, кажется это все. Мой привал найден. И завтра начинается новая жизнь.