Давай не разлучаться?

В лобовое стекло черного ягуара ломился режущими каплями ливень. В салоне шумел обдув и работал кондиционер, пахло новой кожаной обивкой, дорогим мужским парфюмом и сигаретами. Глеб сидел за рулем и медленно сжимал-разжимал кулаки. Скулы сводило напряженной болью, а под ребрами сбивалось сердце. Сегодня он опять ее упустил. Триста сорок шесть. Именно столько попыток угнаться за призраком он совершил. Погоня за иллюзией. Воспаленной утренней фантазией. Кошмарным сном. Кошмар - пожалуй, лучшее название всему происходящему сейчас в его дерьмовой жизни. Деньги уже не вопрос, и есть единственная цель, достичь которой лучше в краткий срок. Но он успеет, он точно знает. Добежит, догонит. И обнимет. Вдохнет запах с волос, коснется пальцами пальцев. Она и не узнает его теперь. Хотя, может быть... Нет, бред. Никто не узнает, куда уж ей. Они так давно не виделись. Глеб заводит машину и включает дворники. Снова дорога, мокрый асфальт и большая скорость. Чтобы без миражей. Внутри хрустит стекло разбитых надежд. Он зальет его виски, но позже. Позже, когда надоест мчаться от-за глюками. Он обнимет ее. И поцелует. Так отвратительны губы всех рыжих сук, что он переимел за это время. Каждое утро в обнимку с унитазом - явно не от алкоголя. Иногда ему кажется, что они даже текут и стонут одинаково, и охают, когда он входит, и выгибаются в оргазме - тоже. Созданные конвейером пустые оболочки. Как глупо искать в них наполнения сосущей пустоте собственной души, но он все равно пытается. Чтобы можно было хотя бы дышать. Трассу окутала жуткая ночная мгла, а он не сбавляет оборотов - стоит ли? Навязчивые видения чужого-родного тела одинаково ясны, неподвижен ли он или летит на двух сотнях. В этих промозглых городах ему негде спрятаться. Он бы и не стал. Пустая квартира встречает изголодавшейся тишиной. Последний кот сдох две недели назад от скуки, он хоронил его под засохшей березой в дальнем селе, и был невозможный ливень - хуже сегодняшнего. Или это было вчера? Впрочем, неважно. Виски закончился. Ром он выпил еще с месяц назад. Коньяк спустила из окна последняя шлюха. Что ж, где-то тут был кофе - все лучше фильтрованной воды. Он выбросил все часы? Отслеживать время стало скучно. Хорошо бы найти бомбу или ей подобную хрень - отвлекло бы от себя. Нет, он не умрет так глупо, пусть бесконечные не-добро-желатели этого и хотели бы. Смерть придет за ним в предрассветном тумане. Она сама обещала. Беспросветная ливневая мгла проглатывает здания. Глеб хотел бы утонуть в ней и сам, да только уже захлебнувшимся не страшны ни реки, ни дожди. Его омут в зеленых глазах, а черти летают на контрабасе. Мутный взгляд скользит по подъездным порожкам: влево - пауза - вправо - вздох - влево... Не привыкать к обыденности. Чужой-знакомый силуэт, и кофе неуклюжей кляксой вытягивается на кухонном кафеле. Восемнадцать ступенек, дверь. Черно-серый свитер промокнет через три-два-уже. Сердце отдает болью в позвоночник. Плащ на ней не застегнут, и ветер треплет его полы с мокрыми хлопками. Медь волос прилипла к лицу и будто струится по губам и шее на грудь. На открытую грудь. А ребра, оказывается, прочная клетка. Кислородонехватание. Еенехватание. Гроттеровские изумруды. Как же, господи, как же долго он бежал за ними. И вот она здесь. Сама? Где-то там, в небе и далеко, полыхает молния, а раскаты грома слышны здесь, на земле и близко. Или ему снова мерещатся звуки? И она - тоже?... Смотреть дальше невыносимо. Глеб делает еще шаг. -Таня?... - полуутвердительно шепчет он, притягивая ее к себе. И она отвечает взаимностью. Утыкается носом в его шею, прижимается телом и впивается ногтями в свитер на лопатках. Они оба не помнят, как заходят в квартиру, греются в ванной, пьют новый - хорошее слово - кофе. Не помнят, о чем говорят и как оказываются в спальне. Но этот момент, когда Таня стоит снова голая, Глеб в брюках и босой, а оба они счастливые, - он останется в памяти у обоих яркой вспышкой. Глеб и не задумывался, что скучал. Таня невозможно сладкая. Сладкая за ухом, сладкая на шее, сладкая под пупком и ниже. Невозможно пьяняще пахнущая - запястья, ключицы, бедра и выше. Невозможно нежная: вся, без остатка. Глеб и не знал, что кусаться выходит неосознанно. Танина кожа схожа с шелком, на котором они лежат, только горячая. Она особенно чувствительна на спине - он не пересилит себя в наслаждении провести пальцами от копчика вверх к лопаткам, а затем и к шее, и увидеть выгибающуюся дугой Свою Женщину. День начинается и заканчивается мимо них. Дремлющая Таня обвивается вокруг него все равно что змеей, а сам Глеб бездумно играется с ее волосами. Она причмокивает губами, как младенец. -Ты изменился. Он старается дышать спокойно. -Я знаю. Она удобнее устраивается на нем и закрывает глаза. -Танюш? - шепот спустя минуту. -М? - сонно. -Давай больше никог... - Гроттер закрывает его рот ладонью. -Засыпай.

***

На следующее утро Тане сообщили, что Глеб Бейбарсов погиб на рассвете, врезавшись на собственном ягуаре в шоссейное ограждение. Следователь, выехавший на место происшествия, предположил, что катастрофа произошла из-за плотного тумана. Вскрытие показало остановку сердца.