"Полынь, пропитанная кровью"

Германика идёт по полю, в её глазах плещется ярость, а высокие армейские ботинки сминают полынь под ногами. Полынь, пропитанную кровью. На её руках, яростно сжимающих арбалет, кровь. Ярко-алая, она стекает с узких ладоней на локти, но Бодден не утирает её. Это чужая кровь. Это кровь людей, которые убили его. Её котёнка, её трепетную любовь, хранимую под семью замками за стальным засовом в самом дальнем углу её каменного сердца. Они убили Жозефа. И теперь им не уйти от наказания. Она самолично вонзит стилет им всем в их пропитанные враньём глотки, расчленит их на части и сожжёт их, обратит в пепел, в пепел... В пепел! Германика захлёбывается психическим смехом, который раздирает горло. Она уже не идёт - летит по полю, не касаясь ступнями чёрно-алой земли и заливаясь истерическим хохотом, всаживая стрелы в сердца всем подряд. Свои-чужие - не важно. Ей уже ничего не важно. Узкий клинок пляшет в ладони, вытёсывая руны на земле, камнях, телах погибших. Ей плевать, что она срывается. Она просит, просит - и не жаждет останавливаться. Она жаждет смерти. Их смерти. Фреймуса, его кусков металла, отчаянно тыняющихся по горящему полю, даже Юки. Она вздрагивает. Нет. Юки хорошая, Юки её понимает. Она видит големов и добивает их (добрых полсотни) стрелами. "В состоянии аффекта" - так сказал бы Теодорус. К чертям Теодоруса. И срывает воспалённые лёгкие хриплым победным воем. Фройлян Бодден проводит руками по окровавленному лицу. Ссадины, глубокие порезы. На боку ноет пулевое ранение. А ей смешно. У неё располосованно тело, она сидит в кругу гор мёртвых тел своих-чужих и чертит руны. Взмах, второй, третий. Дьявольская ухмылка обнажает клыки. Взмах, стилет уходит в сырую землю. Маниакальный блеск в глазах. Она не плачет, ей не больно. Взмах, один, два... Три. Точка. Ревущее пламя охватывает всё поле, полуживые тела корчатся в предсмертных муках, когда-то яркие шатры со скрипом и треском ломающихся балок обваливаются наземь, Герледан наполняется кровью тех долбанных пауко-змей. Или как их там? А Германика шепчет проклятия Фреймусу и его миньонам, переходя с шёпота на болезненный крик. Огонь подбирается ближе, но она просит, и он послушным псом лижет кровавые ладони. Ей больно, жутко больно, она сошла с ума, сбрендила, свихнулась, чокнулась... Она всаживает стилет себе в живот по самую рукоять, покачивается, но стоит. Кто-то призрачный кладёт ей руку на талию и кружит в предсмертном вальсе. Она нежно улыбается, захлёбываясь слезами. Плевать, что лёд не плачет. Раз, два, три. Льду тоже бывает больно. Смертельно больно. "Моя богиня" - слышит она. И тьма.