Пока сквозь тебя прорастают побеги мирта

Ходишь, готовишь еду, стираешь пеленки, работаешь, чистишь зубы и моешь руки, — а у тебя в голове проявляются кинопленки, бешеные вращаются шестеренки, огненные колеса, звенящие мясорубки. Ты перед выходом чистишь себе ботинки, а у тебя в голове — мерцающие реторты, сверкающие кинжалы в ожидании поединков; там на стенке прибиты такие картинки, такие портреты, такие лютые натюрморты. Ты говоришь, ты шепчешь какие-то мантры — надо же общаться как-нибудь и с людьми-то, пока у тебя в голове кувыркаются саламандры с энтузиазмом котов в середине марта, пока сквозь тебя прорастают побеги мирта. ©

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, сильнее сжимаю в правой руке тонкую кисточку, отчего мои пальцы моментально белеют. Закусываю нижнюю губу и задерживаю дыхание, ощущаю пульсацию сердца — это меня успокаивает. В который раз за последние месяцы замираю, сосредотачиваясь на своем организме. Я должна чувствовать себя, знать, что мое тело все еще подвластно мне. Ведь это единственное, что у меня осталось. Но иногда я начинаю ощущать, что теряю контроль и над собой. В такие моменты мною овладевает необъяснимый страх. Страх потерять последнее, чем я могу владеть: себя. Сильнее сжимаю зубы, чувствуя во рту солоноватый привкус крови с нижней губы. Я ощущаю физическую боль, это меня успокаивает. Я все еще хозяйка самой себя. Это странно. Трудно понять, но я обязана это делать, чтобы не потеряться среди всего, что меня окружает, среди кошмара, в котором я живу. Я слишком много потеряла за последний год. Потерять и саму себя — непозволительная роскошь. Слышу голоса и смех. Это заставляет меня отвлечься от своего тела и мысленно вернуться в мастерскую. Я слышу удары баскетбольного мяча о землю, топот играющих во дворе людей. — Пять:один! Ничего страшного, ты не виноват, что играешь, как девчонка. Просто я — очень хороша, — доносится до моего уха веселый голос девушки. — Да неужели? Давай проверим! — отвечает мой брат. И снова глухие удары мяча по земле. Эта девушка… Ее появление изменило мою жизнь. Как хочется свалить все свои беды на эту рыжеволосую глухую девочку. Сказать, что это она во всем виновата. Но я понимаю, что это не так. Раздается громкий звук, от которого я невольно вздрагиваю. Это мяч ударился о металлическую дверь моего гаража. Я не выдерживаю и раздраженно кричу: — Тоби, вы мне мешаете! Сделайте одолжение: научитесь бездельничать и маяться дурью потише и подальше от меня! Пытаюсь сосредоточиться, внимательно смотрю на полотно передо мной. Привычными и легкими движениями касаюсь кончиком кисти шероховатой поверхности бумаги. Я делаю это машинально, почти не контролирую процесс. Это меня раздражает. Стараюсь полностью погрузится в рисование, но все же какая-то часть меня находится не здесь, не в этом гараже. Не могу так! Резко одергиваю руку от полотна, раздраженно пинаю ящик с разноцветными баллончиками. Как можно творить, когда половина твоих мыслей сосредоточена совершенно на другом? — Милая, все в порядке? Быстро оборачиваюсь, хотя прекрасно знаю, кому принадлежит голос. — Все отлично. — Детка, — мама подходит ко мне и с нежностью касается моих волос. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне абсолютно все. В ее голосе слышится сочувствие и некое сожаление. А может, это вина? Должна же эта женщина, мама, понимать, что почти все свое свободное время уделяет только Дафни. А как же Тоби? А как же я… — Конечно, — даже не утруждаю себя для вида улыбнуться ей. — Я знаю. — Я же вижу, что тебя что-то беспокоит, — слегка нахмурившись, возражает она, перебирая между пальцами мои кудрявые пряди. — Расскажи, тебе будет легче. Я с удивлением поднимаю на нее глаза. Она еще спрашивает, что меня беспокоит? Неужели не ясно, что известие о подмене, другая мать, другой отец, другая реальность, круговорот непонятных и странных событий не могут приносить мне поводов для радости? Она хочет знать, что меня беспокоит? Начнем с того, что у меня даже нет своего полного имени! Кто я, Бэй Кенниш или Бэй Васкес? Нет, я просто Бэй. Это — все, что у меня осталось. Бэй. — Нет, правда. Все хорошо, — отстраняюсь назад, углубляясь в свою мастерскую, делаю вид, что разбираюсь среди картин, прислоненных к дальней стенке. — Бэй, но я же вижу, — с упреком повторяет она и хмурится. Дафни точно так же хмурит брови, недовольно поджимает тонкие губы, на лбу появляются такие же три неглубокие морщинки. За год общения с ней я столько раз замечала, как они с Кэтрин, моей приемной матерью, похожи. И по характеру, и внешне. А похожа ли я с Региной? Даже не знаю. Мне не дали шанса это узнать. Васкесы переехали в наш гостевой домик год назад с одной целью: чтобы мои родители узнали получше Дафни, а Регина — меня. Что ж, Кенниши со своей задачей справились на отлично. А вот Регина не сделала ничего, чтобы стать поближе ко мне. Не приложила ни малейших усилий, чтобы понять меня. А мне кажется, что она бы смогла, если бы хоть немного захотела. Помню, как ждала этого переезда. Я была полна надежд, что хотя бы Регина сможет меня понять, узнать получше, поддержать, стать союзницей по жизни. Как же меня грела и радовала эта мысль. Когда в первую нашу встречу Адриана поцеловала меня и воскликнула «Как ты похожа на Регину!», я начала просто считать секунды до их переезда. Но вот он состоялся, а ничего такого не произошло. Я успокаивала себя тем, что Васкесам нужно время, чтобы привыкнуть к новому дому, другой обстановке. Но шли недели, и я поняла, что Регину я интересую не больше, чем любая другая соседняя девчонка. Она даже к Кэтрин проявляла больше внимания, периодически выводя ее из себя. В один вечер я получила все ответы на свои вопросы, связанные с поведением Регины. Оказывается, она знала о подмене уже тринадцать лет. Целых тринадцать лет она хранила эту тайну, растила чужого ребенка и спокойно спала ночами, пока ее настоящая дочь находилась в сотни километров он нее. Я часто задаю себе вопрос: неужели Регина никогда даже не думала забрать меня обратно? Неужели она так любила Дафни и боялась ее потерять, что была готова отказаться от собственного ребенка? Регина не сказала ничего Анжело, хотя это могло вернуть его в семью. Если бы тогда она призналась ему во всем, то он бы заставил ее рассказать все Кеннишам, нас бы с Дафни поменяли обратно, Анжело вернулся бы к Регине, и у меня была бы нормальная семья. Но Регина решила по-своему распорядиться моей жизнью. Не думаю, что когда-нибудь найду ей оправдание. Я часто представляю, какой могла бы быть моя жизнь, если бы не было этой подмены. Я жила бы в Восточном Риверсайде, в три года подхватила бы менингит, ходила бы в школу для глухих. Мне всегда было интересно, Эммет тогда был бы просто моим лучшим другом, или все-таки мы бы встречались? А вдруг, если бы я была на месте Дафни, то мы бы с ним и не дружили? Ведь они познакомились, когда над ней издевались слышащие девочки, а я бы никогда не позволила бы над собой издеваться. Что толку гадать? Жизнь не изменить, а время нельзя повернуть вспять. Хочу я этого или нет, но я живу здесь, в доме своих приемных родителей, рядом со своей биологической матерью и рыжей глухой девушкой, с которой мы поменялись жизнями. — Говорю тебе, у меня все лучше всех, — не пытаюсь скрыть раздражения, усталости. Складываю кисти в ящик, перетаскиваю готовые картины и работы из одного место на другое, и все это под недоверчивым взглядом Кэтрин. — Но я вижу, как ты себя ведешь. Даже не пытайся меня обмануть, — наконец произносит она, немного растеряно оглядывая меня, словно видит впервые. — Тебя не проведешь, — саркастично отзываюсь, делаю шумный вдох и закрываю глаза. — А ты бы как себя вела, если бы тебе мешали сосредоточиться на картине? Я не могу рисовать, когда под ухом долбит баскетбольный мяч! — Детка, и это все? — улыбаясь, спрашивает Кэтрин, снова приближается ко мне и мягко обнимано за плечи. — В таком случае, я сейчас же попрошу Тоби и Дафни играть в другом месте. Не переживай так, милая, из-за пустяков. Обещай мне, что не будешь больше расстраиваться. — Конечно, мам, — я грустно улыбаюсь. Может, слишком грустно. Но она этого не замечает и, запечатлев легкий поцелуй на моем виске, выходит из гаража. С сожалением смотрю ей вслед. Все шестнадцать лет моей жизни эта женщина безуспешно пытается понять меня, быть ближе. Но она не виновата, что я из другого теста. Я редко ее радовала. Я не такая, как она. Но все же и Джон, и Кэтрин старались меня понять. Чего нельзя сказать о Регине. Все долгие шестнадцать лет они пытались стать частью моего мира. Самое главное: неудачи их не останавливали, они настойчиво продолжали стучаться в закрытые двери. И если я им позволю, то будут в них стучаться до конца. Им не понять меня, моих мыслей. Я кажусь странной, не такой, как все. Однако я не жалею о том, что узнала о подмене. Не хотела бы всегда жить в слепом неведении о своих корнях, думать, что Кенниши — моя семья. Ведь я всегда чувствовала: что-то не так. Знала, что не на своем месте, знала, что это не мое. Это разъедало меня изнутри, и ничего не могло заполнить эту странную пустоту. Теперь я знаю, что просто жила все это время не своей жизнью. Мне от этого легче. Мало не сможет меня понять, знаю. Ведь чтобы это сделать, нужно быть такой, как я. Нужно быть перепутанной в роддоме.