Крылатый Град

Мы боимся неизвестности, когда смотрим на смерть и темноту, ничего более. Джоан Роулинг. «Гарри Поттер и Принц-Полукровка».

      -И что это было? – Борд, молчавший всю дорогу до дома, наконец подал голос.       Автоманс, управляемый водителем-роботом, бесшумно разогнался до немыслимой скорости и, превратившись в длинную серую полосу, растаял. Аструс долгим смущенным взглядом смотрел в ту точку, где только что стояла машина и сжимал в руках белый ботинок летяги, словно трофей. Странно, сейчас перспектива скрыться дома от своей неудачи в поимке Крылатого, казалась ему не такой уж блестящей. Но со сферы, окруженной потоками летающих машин, мало выходов.       -Аструс. Что с тобой вообще произошло? – чересчур невыразительно повторил Борд.       Юноша растерянно и даже как-то испуганно заломил руки, еще сильнее впиваясь пальцами в белую полированную поверхность ботинка. Он не знал, что за безумная мысль заставила его полезть за летягой. Эта неподкрепленная никакими доводами спонтанность теперь даже в глазах Аструса казалась чем-то глупым.       -Я жду объяснений, Ас, - так же бесцветно сказал Борд.       -Я гулял. А потом… Там был Крылатый, - юноша резко повернулся лицом к отцу и заговорил быстро и сбивчиво, - и я решил его… схватить. Поймал такси, чтобы добраться до пуз… купола. Летяга, наверное, упал. С небоскреба. Когда прыгал. Я решил, что буду полезен обществу, если достану живого Крылатого. И в итоге он исчез. Его забрали, а я остался там, откуда ты меня забрал. Я не знаю, на меня нашло что-то… совершенно неестественное, - оставив попытки подобрать слова, закончил Аструс.       Он посчитал позорным рассказать отцу о небесном цвете внутренней стороны плаща Крылатого. Это стало чем-то запретным, тайным, сокровенным для Аструса. Об этом никому нельзя было рассказывать – об увиденном лоскутке неба, который был украден у богов и пришит к жесткой ткани плаща Крылатого. Нет, это было тем образом, который можно было хранить в сердце всю жизнь, но рассказать о нем не представлялось чем-то возможным.       -Аструс, я понимаю, тебе может показаться, что у тебя однообразная жизнь, - голос Борда смягчился, - но рисковать ею тоже не стоит. Ты ведь знаешь, я и так горжусь тобой, как ни один отец не гордился своим сыном. Не стоит ради этого, как гончий пес, кидаться на Крылатых. Я бы на твоем месте не появлялся на улицах. Ты же знаешь, нас не ждет радушный прием среди тех людей. Но тебе уже не десять, Ас, и я надеюсь на твое благоразумие. Давай не будем делать из этого случая проблему, хорошо?       Рука Борда легла на напряженное плечо сына. Мужчина посмотрел Аструсу в глаза, морщинки на лбу стали менее заметными, брови уже не были изогнуты враждебной волной. «Ладно. Он хотя бы не считает меня эгоистичным безмозглым юнцом», - облегченно подумал юноша и улыбнулся отцу.       -Отлично, - подытожил Борд и отвел уставший, но добрый взгляд от Аструса. – Мне сегодня не дадут поспать, да?       -Ох, - страдальчески поморщился тот, - я совсем забыл… С меня кофе из лучшего ресторана Чуссада, хорошо?       -Я бы все же хотел выспаться, а не заливать усталость кофе, - улыбнулся Борд, - но ты можешь поехать в Дом Грации и посмотреть, что там да как, если хочешь прогуляться. Заодно можешь скачать файлы с требованиями от меня. А то не хочу я связываться с этим Приндом. Он в последнее время стал невыносим. Но если не желаешь этого делать – отдохни, побудь дома. Экзамены-то все сданы.       -Да я с радостью. Первая прогулка ведь не удалась, - фыркнул Аструс, - будем надеяться, вторая окажется более удачной. Спасибо, пап. Я тебя люблю.       -Я тебя тоже, Ас. Только в этот раз постарайся не строить из себя птицу и не забирайся на алмазные полусферы, договорились?       -Так точно, - расплылся в улыбке юноша.

***

      Аструс вернулся домой, когда было шесть часов второй половины дня. Время на Донрее исчислялось в частях суток, часах, минутах и секундах. В одном дне было шестьдесят часов (которые разбивались на две половины для удобства), в одном часе – шестьдесят минут, а в минуте – шестьдесят секунд. Первая половина суток считалась дневной, вторая же – ночной. Это структурировало восприятие, потому что сплошное исчисление часов повлекло бы за собой изрядную путаницу.       С пришествием ночи на улицу вываливали все, кто только мог. Под алмазной крышей оживали образы, люди и предметы, которые канули в лету много сотен лет тому назад. Это время суток было мгновением возрождения всего того, что потеряло человечество. Люди, у которых часто не хватало денег на то, чтобы заменить лохмотья на приличную одежду, веселились по ночам как дети. Монетами они благодарили уличных музыкантов за мелодичное сопровождение их жизни. Они будто готовились к ночи всю свою жизнь, надевали все самые яркие вещи, ходили только с улыбками на лицах. Эти люди снизу, подобные беззаботным бабочкам, легкомысленным только от осознания безнадежности их попыток прожить дольше дня, наслаждались каждым мгновением, красочной секундой, которая могла оборваться в любой момент. Но это их совсем не беспокоило. Ночью они сливались в нечто единое, огромное, живое. И оно текло по прозрачным коридорам, как кровь течет по артериям. Поэтому Аструс побаивался находиться в такое время внизу. Он был чужеродной частицей на этом празднике единения, люди его не принимали. Но несмотря на страх, он с благоговением и увлеченностью наблюдал за настоящей жизнью. Хотел стать ее частью, но не мог.       Так с улицы, из-под стеклянных сводов, уже переполненных гуляющими людьми и освещенных теплым светом ламп и неоновых вывесок, Аструс попал в гробовую тишину своей комнаты. При его появлении включился слабый свет, механический женский голос возвестил о том, что сейчас шесть часов и двадцать пять минут второй половины дня.       Свет резал Аструсу глаза, и он поспешил приглушить его еще больше – так, что в ночной темноте стали видны только резкие очертания темных предметов. Все проекции и голограммы исчезли, будто уснув глубоким сном. Все боялись ночи, даже электронные приборы.       Юноша обошел стол, расчистил его часть от бумаг, хаотично разбросанных проводков и приборов, письменных принадлежностей и опустошенных коробочек, облокотился на освобожденное место, открыл окно и стал смотреть.       В небоскребе напротив почти все стекла были затемнены до черноты. Из-за них, почти не пропускающих свет, не было слышно ни звука. Вся эта стеклянная мрачная сеть, состоящая из нескольких сотен черных клеток, была неприступной. Никто не открывал окна – это было не нужно в мире, полном красочных виртуальных развлечений. Жизнь давно уже не привлекала людей, они предпочитали существовать. Они не хотели слышать мерное гудение автомансов далеко внизу или резкий крик откуда ни возьмись появившейся птицы, или ночной шорох, от которого всегда становится не по себе, или дальний гудок пригородного монорельса на окраинах города, заставляющий вздрогнуть и вспомнить о том, что существует мир более свободный и натуральный. Это все было не нужно жителям вершинного яруса. Они придерживались позиции, что человек уже давно возвысился над неопрятной природой и теперь волен презирать ее и не замечать. Жизнь стала надоедливым соседом, поборовшись с которым некоторое время, люди поняли, что лучше игнорировать ее и избегать всякого с ней взаимодействия.       Аструс же попросту боялся природы. Он раз в несколько лет видел зеленые луга, деревья с раскидистыми кронами, полевые цветы и свободное от штырей-небоскребов голубое небо, и каждый раз пугался всего этого. Там, за пределами огромнейшего города, покрывавшего тысячи квадратных километров Донреи, ничего не принадлежало человеку. Там жили люди, но они были совершенно другими, с иными ценностями, убеждениями и образом жизни. Жаль только, что Аструс видел это только мельком. Он знал, что Донрея, четвертая планета Системы Глора, состоящей из шести планет и двойной звезды, находится в галактике Жемчужной Туманности. Он знал, как происходит обмен массами между двумя звездами его системы, каким законам подчиняются планеты и даже какой категории черная дыра находится в центре его родной галактики. Но он почти ничего не знал о тех процессах, которые каждый день протекают в листьях, атмосфере, почве Донреи, - во всех тех местах, которые в сравнении с миллиардами световых лет превращаются в незначительное «ничто».       Юноша, в раздумьях о том, что он все-таки скверно знает мир, съехал по заднику стола на пол и, устало сомкнув ясные синие глаза, погрузился в сон.

***

      Ночь выдалась короткой: двенадцать часов Аструс спал, остальное время дожидался рассвета и попутно моделировал в воздухе очередной спутник, чертежи которого надеялся продать за хорошие деньги. Эта модель, АS-17, вышла куда чувствительнее и шустрее предыдущей, поэтому должна была принести куда большую денежную сумму. Да и составляющие ее уже не были такими простенькими, а программу, которая должна была переводить пойманный сигнал в удобную для обработки матрицу, Аструс успел переписать, и теперь таблица выводимых данных стала более приятной и аккуратной.       Борд, видимо, уехал на работу задолго до пробуждения сына, оставил ему видеосообщение, в котором порекомендовал Аструсу обновить смокинг и прочую одежду перед вечерним приемом, а так же постараться быть готовым к выезду уже в пятнадцать часов дня.       Время пролетело незаметно – вопреки указаниям отца юноша просто заказал рубашку, отправив мерки, снятые с него месяц назад, и красный галстук-бабочку. В четырнадцать часов и тридцать минут Аструс понял, что время поджимает, закончил шлифовать свой чертеж, с немыслимой скоростью расчесал волосы, чуть не ослеп, случайно направив баллончик с лаком прямо себе в глаза, надел костюм, который выглядел самым черным из всех в его гардеробе, зашнуровал ботинки и с облегчением понял, что отец только что подъехал. Борд даже не вышел из автоманса – лишь открыл дверь и строгим жестом подозвал Аструса к себе.       Юноша сунул в карман брюк гибкий экран с чертежами нового спутника, щелчком пальцев заставил стекло отъехать в сторону и появиться на его месте небольшой лесенке. Аструс поднялся по ней, сел на заднее сиденье рядом с отцом и выдохнул.       Машина тронулась с места.       -Неплохой костюм себе присмотрел, - насмешливо прокомментировал Борд.       -Пап, - воздел глаза к небу Аструс, - я был занят, честное слово. Мне бабочку и рубашку привезли. Это ведь уже что-то.       -Хоть на это у тебя совести хватило, ленивец, - снисходительно улыбнулся мужчина. – А если честно, отлично выглядишь, Ас. Просто превосходно. Эх, мне бы твою молодость.       -Она дана для того, чтобы быть мимолетной, - подмигнул отцу юноша.       Через пару минут полета и чередующихся между собой стеклянных узоров на стенах небоскребов, Аструс и Борд прибыли к месту назначения. Дом Грации оправдывал свое название: вместо обыкновенных прямоугольных окон, он был покрыт ромбами из стекла, три из которых на вершинном ярусе были раскрыты для автомансов гостей. Уже сейчас возле парадного входа висели четыре автоманса – и это не считая тех приглашенных, которые прибыли на такси (вершинное такси, определенно, отличалось от нижнего условиями).       Борд был вынужден покинуть сына почти сразу же, как только сошел с «мостков» - министры снова собрались вместе и принялись обсуждать извечные темы, и отец Аструса не оказался исключением. Как это было знакомо юноше.       Он уже осмотрелся вокруг: все здесь сияло. Высокий потолок из бежевого стекла, усеянный хрустальными каплями, которые удивительным образом подсвечивались изнутри, производил впечатление чего-то космического. Стены были усеяны проекциями картин, фильмов, людей, и Аструс поспешил добавить в эту коллекцию свое творение: обзорный ролик, демонстрирующий все достоинства только что сконструированного им спутника. Изображение металлического продолговатого корпуса AS-17 сейчас же стало вращаться на ближайшей стене. В другом конце зала висели над землей круглые, покрытые белыми скатертями, столики, за которыми уже сидела публика, достойная такого приема. Все женщины здесь были словно ярчайшие звезды, которые мужчины сняли с небес и забрали себе. Платья сияли драгоценными камнями, лоснились на свету шелковые рукава, прекрасные лица обрамляли завитые локоны. Но Аструса привлекли не эти светила красоты и изящества. Его привлек белый рояль, наполированный до такой степени, что казался стеклянным, стоящий в самой середине зала и предназначенный, видимо, для приглашенного пианиста.       Юноша подошел к инструменту и поднял крышку – люди были заняты своими делами и не обращали на него внимания. Не присаживаясь на банкетку, Аструс стал касаться белых и черных клавиш, извлекая из недр рояля звуки сонаты, название которой уже давно не помнил. Юноша занимался музыкой с детства и считал, что она гармонизирует ум, душу и мысли. Он слышал сквозь громкие людские разговоры и шум хрупкое звучание струн, по которым с разной силой ударяли молоточки. Аструс прикрыл глаза и целиком отдался музыке, передавая власть не голове, а пальцам, скользящим по клавишам.       Он очнулся от короткого восхищенного вздоха прямо за своим плечом.       Юноша, резко опустив крышку на клавиатуру, оглянулся, ожидая застать стражу порядка. Но он ошибся в своих предположениях.       Прямо перед ним стояла Эрианна и глядела на него завороженным взглядом своих огромных серебристых глаз. Ее губы были слегка приоткрыты, брови, обычно приподнятые кверху возле переносицы, сейчас были нахмурены. Она внимательно смотрела прямо в глаза Аструса.       Он не мог вымолвить ни слова – до того был шокирован тем, что взгляд Эрианны был прикован к нему одному и ни к кому больше.       -Это было прекрасно, - сказала она звенящим, хрустальным голосом. – Вы чудесно играете.       -Благодарю, - Аструс немного склонил голову, приходя в себя.       -Вам не было бы трудно… - Эрианна смущенно опустила взгляд, и ее щеки слегка порозовели. – не было бы трудно показать мне, как Вы это делаете? Как можно так красиво играть?       -Да, конечно. - Аструс нелепо отскочил в сторону, налетел спиной на какого-то мужчину, потупился, неловко прикусил нижнюю губу и тяжело вздохнул.       Лицо Эрианны озарилось теплой улыбкой, девушка приблизилась к роялю, подняла крышку, и…       -Мистер Клин! – раздалось сзади.       Аструс, совсем растерявшийся, страдальчески скривился и обернулся. Справа от него стоял официант с сухим лицом и подносом в руке, обращая свой бесстрастный взгляд на юношу.       -Вас ожидают за столиком по поводу спутника. Просили передать, что долго ждать не будут. Там, в углу. Спасибо за внимание, мистер Клин.       Аструс затравленно взглянул на Эрианну, которая печально кивнула и опустила лицо. Он, проклиная своего покупателя и затею разместить на стене свой проект, резкими четкими шагами отправился в сторону столиков. «Почему я не мог это сделать позже?! Почему сейчас?! Впервые Эрианна сказала что-то кроме «я согласна с Вами танцевать», и вот, я, конечно, вне игры. Ох, лучше бы не было никакого покупателя, честное слово».       Он достиг столиков и осмотрел сидящих: ни одного одинокого мужчины во фраке он не заметил и решил уже возвращаться к Эрианне, как его вдруг окликнул молодой женский голос.       Аструс направил взгляд в сторону его обладательницы, но никого не заметил. Он еще раз внимательно осмотрел людей и остановился на девушке в красном платье и с – как такое может быть? – распущенными карамельного цвета волосами, темнеющими к концам. Она единственная стояла спиной к нему, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что звала юношу именно она.       Аструс направился к ней и остановился возле столика, за которым она сидела.       -Аструс Клин? – спросила она, не поворачиваясь.       Ее голос был очень странным – звуки скакали свободно, то вверх, то вниз, не были лишены надорванных, почти охрипших ноток. Это не нравилось, но пленяло.       -Да, - ответил Аструс сдержанно.       Девушка повернулась.       Ее лицо, наполовину скрытое волнистой челкой, очень подходило этому голосу – немного грубоватое, но лишенное острых скул и резких, неуместных черт. Она была молода: может быть, на пару лет младше, а может, и старше Аструса. Бровь девушки, не прикрытая гладкими волосами, была презрительно выгнута, глаз, обрамленный пушистыми ресницами, пронзал своим взглядом лицо юноши. Нос ее не был тонким как у большинства здешних девушек, он оставался каким-то естественным и вместе с тем ровным и аккуратным. В левой ноздре красовалось серебряное колечко, что озадачило Аструса гораздо больше, чем голос незнакомки. Немного пухлые губы девушки были накрашены красной помадой, в тон платью.       -Может, перестанешь меня рассматривать? (Аструс вздрогнул от обращения к нему на «ты») – она опустила и подняла правую бровь. – Я из некой правительственной организации. Через пару секунд на твой счет поступят деньги. Если быть точной – десять миллионов строн. Это цена, за которую я выкуплю твои чертежи.       Аструс слушал с открытым ртом – эта девушка очень не подходила к местной обстановке, может даже, местная обстановка не подходила к ней, но она сосредотачивала на себя все внимание человека, к которому обращалась. Юноша сейчас же полез в карман, чтобы передать файлы незнакомке, но она остановила его резким жестом.       -Нет. Передашь завтра утром, не здесь. Ты уничтожишь файлы на своем сервере, перенесешь все на носитель и передашь мне завтра. Не вздумай отправлять чертежи через сеть. Отправишь, перехватят – и все, мировая катастрофа, милый. Я отвечаю за безопасность Донреи, Клин, и не собираюсь ставить под угрозу ее обитателей. Ты меня понял?       -Да… нет, - скривился Аструс, - с чего Вы взяли, что я Вам поверю? Это… абсурдно. Я даже не знаю, где Вас искать.       В этот момент на его гибком экране высветилось оповещение: счет пополнен.       -О, не волнуйся. В этом мире надо кому-то верить. И, пожалуйста, не сообщай о нашей встрече своему отцу. Скажи, что продал какой-нибудь компании. Завтра, ровно в девять часов первой половины дня, то есть утром, я буду ждать тебя в Жаваре. Туда ходят монорельсы с Южного вокзала, это в часе езды от города.       Аструс усмехнулся, проверяя сумму, пришедшую на счет:       -Я думаю, что Вы лжете, но… За такие деньги можно и отдаться на волю случая. Кто не рискует – тот не пьет шампанского, верно?       Девушка поднялась на ноги и обратилась к Аструсу тихим, уставшим, почти отчаянным голосом:       -Верно. Мы нуждаемся в этом проекте, прошу, Клин, не наделай глупостей. Верь мне. Девять утра, Жавар.       И она растворилась в толпе.