девочка-осень

рыжая теряется среди промозглого осеннего леса, словно она тут своя абсолютно, верно идентичная, нужная. у нее руки холодные, как первый иней, тонким полотном покрывший не успевшие осыпаться ягоды спелой рябины, а сердце ещё холоднее, словно замерзший напрочь пруд, где они в детстве катались на коньках. коньков давно нет, как и детства; её тоже нет, осыпалась чередой истерик, как тот большой дуб, что всю её жизнь цветет рядом с домом, листвой; что старше её на добрую сотню лет. она не любит. просто не любит, как не любит холодный и от того слишком сладкий чай в хмурое ноябрьское утро, как не любит теплые носки или ветер в лицо, что перекрывает кислород и не дает дышать. не любит. как заезженная пластинка, которую никто не хочет переключать, чтобы вновь не забыть, чтобы вновь не купиться. тебе, знаешь ли, надоело просыпаться одному в статичные и мерзкие четыре часа утра и чувствовать одиночество, что так и лезет под кожу, не дает покоя. время не жалеет разбитых людей, и тебя тоже не пожалеет. никого, никогда. ты не слушаешь друзей, которые говорят, что она — не то. они-то знают, сталкивались, натерпелись. а ты почему-то до сих пор веришь в то, что все хорошие, все мирные, и все почему-то всегда влюбляются взаимно. только это не херовы мультики, это жизнь, и она разбивает тебя по кусочкам, вытаскивая тебя из постели очередной девочки на ночь, которая не способна на что-то большее, и заставляя тащиться на другой конец города, когда рыжая девочка-осень позовет, задыхаясь от алкогольного тремора и джинсовой куртки на голое тело в начале ноября. у неё глаза такого болотного цвета, что кажется будто она ведьма, что забрала твоё сердце, поигралась и бросила ко всем чертям, ненужное, местами соединенное двухсторонним скотчем, разбитое на тысячу осколков; рыжим свойственно. у нее миллион таких, как ты — хочешь верь. у неё сигареты теплее, чем её кровать, в которую никому не хочется возвращаться, а выпирающие ключицы готовы порвать кожу, не иначе. она — девочка-выжигатель, сожжет тебя, других, таких же ненужных, стряхнет с рук серый пепел, что остался, и забудет, словно никогда не было. для нее-то действительно не было. ты, почему-то, бежишь к ней, как подстреленный охотничий пёс, которого хозяин давным давно списал со всех счетов и оставил в лесу помирать. ненужный и жалкий, но всё ещё выживающий за счёт сигарет и портвейна, что горчит на языке привкусом её лака для волос. его слишком много. только псы не курят, друг, и не высматривают щупальцы черных, как смоль, татуировок на открытых ключицах осени. она не любит, н е л ю б и т. повтори хоть миллион раз, запиши на каждом стикере, что найдешь в своей квартире, да хоть закрепи чернилами под кожей. это не поможет. ты все равно проснешься в статичные четыре часа утра, а затем побежишь за ней, как пес, которого она сначала приласкает, а потом оттолкнет грязным носком кроссовок, потому не нужен. мерзко. ну же, мальчик, выдохни её. выдохни до максимума, долюби, долюби до конца. забудь то, чего не было, но вполне могло бы быть, но она — это она, и тут без надежд на прекрасное будущее. ну же, мальчик, перестань скучать. позволь ей затеряться среди белых стен города, потеряйся сам, без возможности встретиться снова. не ищи её, не беги, как пёс. забудь апельсиновый сок, опавшие листья в сентябре, когда вроде бы счастье, и ты не один. твоя девочка-осень — всего лишь сон. она тебя не любит, и это дохуя статично.