Одной нитью

До концерта оставались считанные минуты. И этот концерт будет совершенно уникальным, ведь в его жизни он будет последним. Он навсегда останется рэпером Оксимироном, крестным отцом баттл рэпа в России. Но у каждой истории должно быть логическое завершение. Вот и его история на сцене подошла к концу. Он уже далеко не в том возрасте, чтоб по полтора-два часа бегать по сцене, все-таки разменял пятый десяток месяц назад. И то что он уходит со сцены, совсем не означает, что он уходит из рэпа. Нет, он однажды сказал, что уйдет лишь когда будет под пятьдесят, он слово сдержал. У него есть его детище Booking Machine, там он и будет отныне обитать. Но не мог же Оксимирон уйти, и не оставить приемника. Не мог же он пустить все на самотек? Конечно не мог. У него был его Охра, который наконец сподобился и выпусти альбом, второй уже, даже удивительно. Он помнил, как капал Евстигнееву на мозги. Хотя он ведь не один это делал, нашел себе тогда союзницу в лице Ангелины. Ох, вот кого Рудбой слушал беспрекословно, хотя девушка почти никогда этим не пользовалась. Ему вообще повезло когда-то встретить Ваню. Где бы он был без него? А где бы был Ваня? Да где бы они вообще были оба, если бы вечный трудяга-работяга Порчи не дергал обоих? Если бы Мамай не пинал всех троих? Наверно он бы куда раньше ушел со сцены, если бы не было его команды. Безусловно, он был благодарен им. Сейчас, стоя за сценой концертного зала, который никогда и не думал собирать, за сценой своего Олимпийского, он вспоминал, как шел по этому тернистому пути к этим звездам. Но в голову почему-то лезли только мысли о друзьях. Он вспоминал, как ушел с Вагабунда и после познакомился с Дарио. Как этот чертов португалец дал не хилый такой толчок его карьере. Вытащил его из непонятной депрессии, когда он сидя в его старой квартире в Лондоне, только молча курил и готов был биться головой об стену, от безысходности. Каким другом, братом стал ему проницательный и добродушный Порчи. Сколько всего они наворотили вместе за эти годы. Он помнил, как впервые увидел Лину, что думал тогда о ней и, как ему потом было стыдно. Как она удивляла его с каждой новой встречей. Лечила его вечно сорванный голос, лечила его обыденный осенний бронхит. Забирала его с парнями из бара и приводила на утро в чувство. Как титанически помогала Илюхе с агентством и Леше с Ваней со студией. Как вытаскивала Евстигнеева из его уныния или попоек с блогерами. Господи, да чего она только не делала для него, и ведь ни разу не сказала слова против, а он так редко ее благодарил. Лина всегда говорила, что любит его, любит таким, какой он есть. Как брата, как друга, как человека, просто любит и все, и никогда не могла объяснить за что. А он просто звал ее Ангелом и уже по привычке ждал в гости с вкусняхами. Что же говорить о Рудбое? Наверно с ним связана абсолютно каждая история из его жизни, той новой жизни, когда Порчи буквально вытолкнул его со дна рэп-сцены. Сколько помнил Мирон, Ваня всегда был рядом. Они могли разъезжаться, обижаться, ругаться, уходить в запой, но если одному нужна была помощь или совет, да просто услышать родной голос, поговорить обо всем и ни о чем сразу, то они были друг у друга всегда. Он помнил, тот момент, когда в жизни Вани появилась Лина. Как он впервые в жизни боялся что-то сказать человеку, как боялся признаться ей в любви. А как они дарили ему фото-студию? Наверно тогда Мирон впервые увидел, как в двадцать семь лет все еще можно быть ребенком. Когда Рудбой визжал на радостях, вместе с ахуевающим Храмовым. Такое трудно забыть, даже если очень постараться. А когда Ангелина пришла домой, а они с Ваней сидели и рубились в приставку. Она тогда сказала, что выходит замуж, за хача, но никто из них не отреагировал. После чего вдруг заявила, что уезжает из страны и собирается принять ислам. Шутки тоже никто не оцени. Но потом она вдруг психанула и выдрала провод от телевизора из розетки. А потом обернулась на ахуевающих парней и крикнула «Евстигнеев, мать твою, я тебя ненавижу, слышишь! Ты ведешь себя, как больной придурок! Господи, почему, почему тебе на все так похуй?», упала на колени и разревелась. Тогда наверно сам Ваня прихуел, ведь девушка никогда не устраивала истерик, могла повысить голос в шутку или прикрикнуть, когда была зла, но ни одной истерики, на памяти Федорова не было точно. «Рудбой, я беременна.» После этих трех слов, Ваня не то что визжал, он ревел, как тринадцатилетняя школьница. Взрослый, забитый мужик, которому всегда и на все похуй, и срал он на всех с высокой колокольни, лил слезы ручьем часа полтора не меньше, а когда сподобился сделать предложение, так это еще затянулось. Мирон даже усмехнулся. Тогда он понял, что видел все. Или нет? Конечно нет. Видеть Ваню заботливой курицей-наседкой было куда интересней. Девять чертовых месяцев он стрелялись от него всем агентством. Будто беременным был он. Хотя следующие почти пять лет отходняк они ловили вместе. Кто сказал, что с рождением малыша Рудбой станет домашним? Да и женушка его никогда особо не была домохозяйкой. Конечно, материнский инстинкт и все такое, но стоило матери Евстигнеева узнать, что малыш появился на свет, так у Лины работы в доме поубавилось. А потом бабушка с дедушкой вообще заявили, что в садик он пойдет в Пушкине. Вот и получалось, что неделю родители работали, а выходные все Booking Machine играли в няню, клоуна, повара, уборщицу, да в малыше Рудбоя вообще все души не чаяли. — Мир, ты отца не видел? А то я маску доделал, найти его не могу.- внезапно раздался голос рядом. Вот даже сейчас паренек был с ними. Один в один отец. Будто смотришь на Евстигнеева в юношестве. Даже в свои шестнадцать этот маленький Рудбой умудрился уже набить первое тату. А вот мозгами пошел в маму, чистый технарь, вон папке маску постоянно ремонтирует. — Должен быть где-то здесь, давай я подержу.- ответил Мирон улыбаясь. — Что это ты там подержишь? Ну-ка мелкий, дуй работать! — как всегда из неоткуда. Папочка Рудбой всегда любил неожиданные появления и это, как и безмерная любовь к фотографии, передалось видимо по наследству.

*      *      *

Концертный зал Олимпийский, рэпер Оксимирон, солд-аут. Мирон стоял на сцене, и просто молча слушал крики толпы. Концерт окончен, последний в его карьере рэпера, точно. А он просто молчал, то ли не зная что сказать, то ли просто этого не осознавая. Охра о чем-то болтал со зрителями-слушателями-фанатами, черт знает как их вообще называть. Ян где-то вокруг бегал со своим фотоаппаратом, символичное кстати имя было у мальчишки. Порчи, был вместе с Ваней, а он кстати уже свободно шпарил по -русски, хоть и до сих пор со своим забавным португальским акцентом. Господи, да он думал обо всем, кроме того, что происходило с ним здесь и сейчас. А вон Ангел стояла за сценой, обнимая, кажись третьего будущего фотографа в семействе Евстигнеевых, пусть еще и не рожденного. Да что с ним вообще творилось? Как называется это чувство? Эйфория? Наверно, или нет, может, счастье или удовлетворение? Мирон не мог подобрать ни одного эпитета, который бы описал его состояние в настоящий момент. Обращаясь к фанатам, о был благодарен всем и каждому в особенности, кто пронес любовь к его творчеству через все жизнь и, тем кто только начал его слушать. Это не был закат его карьеры. В свет еще выйдут трэки, только это будут уже фиты с Порчи, его вечно позитивным португальским битмэйкером, певцом, рэпером и продюсером. С Охрой, самостоятельным монстром, которого они создавали в далеком две тысячи двенадцатом. И он действительно стал самостоятельным. Все еще будет, может даже баттл какой-нибудь будет. А то ведь он ни одного так и не проиграл. Наверно, так и выгляди счастливый конец какого-либо пути. Сценическая карьера окончена, но жизнь продолжается. И может быть мир еще услышит о рэпере Оксимироне.