Обычная среди странных

      Алексис ненавидит случайности.       Она не верит в судьбу, в красную нить, которой однажды, будто невзначай, связывает их руки Питер, и до дрожи в коленках и зубного скрежета терпеть не может случайные встречи. В жизни Алексис Прайс не бывает неожиданностей, которые не смогли бы заметить её глаза. Заметить, но к её глубочайшему сожалению не избежать.       Она видит как задумчиво улыбается спидтрейсер, подбрасывая в руке маленькие стеклянные шарики, играющие бликами в лучах утреннего солнца. Видит как он, не торопясь, подходит к лестнице и аккуратно раскладывает свою ношу под её поднятой над деревянной ступенькой ногой, а потом замирает с самой невинной улыбкой на губах. Время почти замирает, течёт медленно и тягуче, как густой сладкий мёд, а она, как муха, не может вытащить приставшие лапки из янтарной капли. Она уже не успевает остановить занесённую ногу, хоть ей и очень хочется. Остановиться, испортить его идеальный план, неслучайную случайность, а потом от души наорать и врезать чем-то тяжёлым, надеясь что после удара мозги этого парня наконец станут на место. Но вместо этого девушка просто теряет равновесие, наступив на треклятые стеклянные шарики, и, неловко взмахнув руками с зажатой в них стопкой документов, которая тут же разлетается во все стороны как куча осенних листьев, начинает заваливаться назад, рискуя переломать себе шею, свалившись с лестницы. Питер же тем временем аккуратно собирает стеклянные шарики обратно в карман своей серебряной куртки, прямо из воздуха выхватывает её листки, проглядывает некоторые документы, кривится, рисует маркером недовольную рожицу на докладной приходящего профессора и аккуратно, даже нежно подхватывает её рукой под талию, разворачивает и прижимает к себе, когда она преодолела уже треть пути до сломанной шеи.       В нос бьёт резкий запах мяты смешанный с чем-то терпким, мужским. Руки на её талии кажутся обжигающе горячими даже сквозь плотную ткань футболки. Питер выше почти на голову, но стоит на одну ступеньку ниже, так что его лицо оказывается точно напротив её. Он довольно улыбается, она злится. Щёки заливает предательский румянец от злости, от смущения, от ситуации в целом.       — Вы такая неловкая, мисс Воспитатель, — он не торопится её отпускать, прижимает чуть сильнее, ближе, так что ещё чуть-чуть и она заденет кончиком носа его.       Для них обоих время тянется безумно медленно. Несколько секунд кажутся целой вечностью. Алексис может рассмотреть каждую деталь, заметить множество мелких шрамов, почти стёртых с кожи благодаря ускоренной регенерации, обратить внимание на то, что кончики его ресниц такие же серебряные, как и его вечно растрёпанные волосы, разглядеть тонкие изломы трещин на обветренных губах и шоколадные прожилки в ртутных глазах. Все незначительные детали, чаще всего незаметные обычному глазу, намертво врезаются в её память, выжигаются на подкорке мозга, как лазерным лучом на поверхности CD-R диска, так что больше ни стереть, ни переписать.       — Ты… — она задыхается от негодования, от мяты на кончике языка, когда её дыхание смешивается с его, от всей этой до чертей неловкой ситуации.       Маленький кулачок врезается в его плечо. Ещё и ещё. Но он даже не морщится. Легко и беззаботно улыбается на её жалкие попытки, но всё же немного отстраняется, когда во время очередной попытки она вместо плеча целится в его подбородок.       — Разве так стоит обращаться со своим спасителем? — Питера всё ещё забавляет эта ситуация. Он пристально всматривается в её большие глаза, с удивлением замечая россыпь мелких голубых крапинок на светло-серой радужке.       — Спасителем от самого себя? — Алексис всё ещё злится, но старается взять себя в руки, понимая что говорить что-либо этому придурку бесполезно. Максимофф живёт на своей волне, в своём сверхскоростном мире, где нет никаких рамок и ограничений. И её слова для него лишь пустой звук.       — Не понимаю о чём Вы, — парень беззаботно пожимает плечами и резко отстраняется, буквально за мгновение до того, как её нога врежется ему под коленную чашечку.       — О стеклянных шариках в кармане твоей куртки, — но в этот раз она не собирается что-либо ему доказывать. Брюнетка просто выхватывает у немного опешившего молодого человека из рук свои бумаги и спешит подняться по лестнице до того, как он опомнится, и в его серебряноволосую голову забредёт ещё какая-нибудь идиотская идея.       Он не мешает ей подняться по лестнице, не выхватывает из рук бумаги и не старается сделать очередную пакость, чтобы затем её собственноручно и устранить. Лишь когда её пальцы касаются дверной ручки собственной комнаты, она успевает заметить как он ненадолго останавливается рядом, заправляет выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо, задерживается кончиками пальцев на её щеке и моментально исчезает из её поля зрения, стоит ей повернуть к нему голову.       Алексис скрывается за дверью свой комнаты с максимально доступной ей скоростью и мысленно благодарит всех богов за то, что сейчас идут уроки и никто не видит её всё ещё пылающего лица.