Без памяти

Глава 8 - Мистер Малфой, хозяин, - услышал я слабый голосок за спиной. Я отвернулся от окна и увидел эльфа-домовика. Хозяин? Наверное, он служит моей семье. Неужели Нарцисса хочет со мной встретиться? - Да? - Хозяин Люциус ждет вас в холле через 3 минуты, - неуверенно произнес эльф глядя себе под ноги. - Хозяин Люциус? - Да, сэр. С противоречивыми чувствами я пошел в холл. Мне предстояла встреча с отцом. Интересно, что будет? У меня было предчувствие, что что-то случится. И кое-что мне подсказывало, это «что-то» хорошим не будет. Возле двери стоял высокий стройный мужчина, с волосами почти платиновыми, прямо как у меня. Лицо у него было красивое, с высокими скулами, четко очерченными губами. Однако выражение было уж больно строгое. На нем не было ни капли теплоты. Его словно из мрамора сделали. Люциус Малфой стоял абсолютно неподвижно, глядя перед собой. Услышав мои шаги он, словно ястреб, бросил на меня изучающий взгляд, а потом повернулся ко мне всем телом. - Здравствуй, Драко, - было ощущение, что он не с сыном здоровается, а ведет важные переговоры. Хотя, может он и собирался. - Здравствуй, отец, - в тон ему ответил я, хотя слову «отец» постарался придать как можно меньше значения. - Я так надеюсь, ты понял, зачем я приехал? Наверное, я уж слишком недипломатично нахмурился, потому что он взял меня за локоть и завел в ближайшую пустую аудиторию. После наложения нескольких заклинаний на двери, Люциус Малфой повернулся ко мне с той же грацией мраморной фигуры. - Лорд интересовался, как продвигаются дела в отношении… Хмм… «Транспортного пути», - произнеся это, он нервно оглянулся в комнате, хотя мы были совершенно одни. Лорд? Транспортный путь? Похоже, он ничегошеньки о моей амнезии не знал. А еще похоже, у него было нервное расстройство. Какой к черту Лорд? Какой еще транспортный путь? Голова у меня буквально закипала. Я вопросительно повел бровью, давая понять, что ничего не понимаю. - Драко, прекрати. Ты, кажется, решил использовать шкаф? - Шкаф? - Исчезательный шкаф. Что с тобой? Сейчас не время для шуток. - Я не шучу, - на полном серьезе сказал я. Что вообще происходит? У меня было ощущение, что меня заперли в какой-то клетке, клетке моего внешнего спокойствия, а внутри нее я кричу и зову на помощь. Но никто не слышит. Потому что клетка эта внутри. И кричит мне мое старое «я», готовое вот-вот вырваться на свободу. Вот уже исчез один прутик… второй… Я схватился за голову, прислонился к стене и осел на пол. Вопреки мои ожиданиям и, наверное, надеждам, Люциус Малфой посмотрел на меня, как на противное насекомое, спасибо, что не сплюнул, развернулся и ушел, оставив открытой дверь. В этот момент в клетке сломался еще прутик. С каждым из них у меня будто рвались нити внутри. Те нити, которые привязывают душу к телу. И это было просто невыносимо больно. Я закричал. Я не знаю, кричал ли я наяву или все там же внутри. Я просто помню, что мне было очень больно, потом еще больнее, а потом меня будто уже не было. Я просто видел, как в комнату вбежал Рон, потом Джинни Уизли. Они упали передо мной на колени, перепуганные, тяжело дыша. Они посмотрели на меня, Джинни дотронулась до плеча, а я закричал еще громче. Она вздрогнула и отдернула руку, прижав ее ко рту. Судя по всему, кричал я наяву, потому что Рон закрывал уши. Потом они обменялись беспомощными взглядами, Рон крикнул ей что-то, она кивнула и он убежал. А она осталась. Смотрела на меня своими прекрасными глазами цвета карамели, в которых читалась беспомощность. У нее даже слезы навернулись. Выглядел я наверно отвратительно. Я чувствовал себя тем самым испуганным обманутым животным, которое забилось в угол и никого к себе не подпускает. Я сидел на полу, зажмуриваясь от боли и сжимая кулаки. Периодически я запускал руки в волосы, но это не особо помогало. Я уже не кричал в прямом смысле, рот мой был закрыт. Но я плакал. Я закрыл рот рукой, смотрел в ее глаза и плакал. Это было отвратительно. Вспоминая это сейчас, мне хочется забиться куда-нибудь, и не показываться никому. Я выглядел слишком жалко. Потом была мадам Помфри, носилки, больничная койка, попытки уложить меня, когда я так и остался в том сидячем положении, когда последний раз смотрел ей в глаза. А потом был профессор Дамблдор, взмах палочки – и больше ничего. *** Я очнулся в темноте. Пока глаза привыкали к темноте, я понял, что лежу на боку, отвернувшись к стене (я лежал на крайней кровати). Я услышал очень знакомый запах духов. Сердце пропустило удар. Я тут же повернулся на кровати и, увидев, кто сидел у моей кровати, расстроился. Там сидела Панси. - Привет, - буркнул я. - Как ты? – ей было неловко, что ли. - Нормально, - ответил я вроде не грубо, но и не вежливо. – Сколько времени? - Восемь вечера, - тихонько сказала она. Неужели это была Панси, с которой я страстно целовался? Куда делась ее бойкость? Почему она такая покладистая? - Ты с ужина пришла? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить. Она молча кивнула. Мы промолчали несколько минут, а потом я сказал: - Иди спать, Панси, я поправлюсь. Я отвернулся к стене, а она встала и молча ушла. Не могу сказать, что она плакала или была сильно расстроена. Просто что-то поменялось меж нами. Восемь вечера. Значит, я пролежал здесь не меньше суток, если не несколько. Надо было спросить, какой сегодня день. Отец приезжал в среду, кажется. Я пролежал несколько часов, позволив мыслям идти своим чередом. В нынешнем состоянии я не мог сконцентрироваться, так что думал я обо всем и ни о чем одновременно. Ко мне никто больше не приходил, да и не кому, собственно. Ко мне могла придти только Панси, надеющаяся на взаимность, которой было не на что отвечать, собственно говоря. Я сомневаюсь, что она испытывала ко мне хоть что-то кроме страсти. А с моим теперешним состоянием она и вовсе утратила ко мне интерес. В любом случае, я ее выгнал, и она больше не вернется, это было очевидно. Около полуночи пришла мадам Помфри, дала какое-то зелье и я уснул. Я проснулся уже утром, лежа на спине. Даже не поворачиваясь, я понял, кто сидит рядом. Это были те самые духи. Я медленно сел на кровати и повернулся. Джинни Уизли смотрела на меня, уже не так испуганно, как раньше, да вообще не испуганно. Панси вчера будто ожидала, что я взорвусь, а она смотрела просто, будто ничего не было. Будто она не видела меня без моей «кожуры». Будто я ногу сломал, и вот она пришла меня проведать. - Как дела? - Тебе чего? – строго спросил я. Она посмотрела на меня, повела бровью и, сложив руки на груди, сказала: - Да вот, пришла посмотреть, мне сказали здесь лежит самый противный слизеренец. Она сказала это без тени улыбки. Она сказала это без цели защититься. Она сказала это, показывая свою силу. Она не оскорбила меня, отпустив гадость. Не сделала скрытый комплимент, будто подлизываясь. Она просто сказала : «Ты мне не указ, Драко Малфой». И это была чистая правда. Она констатировала факт. - Посмотрела? Можешь идти, - я кивнул на дверь. – Аттракцион закончен. Она, не медля ни секунды, встала и спокойно вышла. Дверь закрылась, а я лег обратно. Я был еще очень слаб, а притворство отбирало много сил. В принципе, ничего со мной особенного не происходило. Физически. Я просыпался, ел, пил лекарство, лежал в кровати, думал, и так до вечера. Ко мне никто не приходил, никому я не был нужен. А вот морально со мной творилось что-то не то. Я постепенно научился концентрироваться, и все больше и больше стал задумываться. Я думал о Волдеморте, его задании, о том, сколько пропустил. Думал о том, что лучше: возродить первоначального Малфоя, что с вернувшимися воспоминаниями было легче всего, или постараться быть тем, кем был без моей памяти. Точнее, без ее части. Это было куда сложней. Потому что с вернувшимися воспоминаниями и знаниями, я осознавал, что делало Драко Малфоя Драко Малфоем. Благодаря этому опыту я смог посмотреть на себя со стороны. Даже увидеть с нескольких сторон. Я понял, что могу быть вполне «нормальным» - то есть до той степени, чтобы спокойно общаться с ребятами из числа «хороших». Я понял, что могу быть очень слабым, например слабость заставляла меня напиваться, поддаваться страсти, пиком ее стало конечно то, что произошло при приезде отца. Я понял, что могу быть прекрасным актером – я заставил Уизли думать, что она мне абсолютно безразлична. Понял, что могу любить. По-настоящему. Не как подросток – слепо и страстно, а как повзрослевший человек – с силой отпустить. Всегда хотел узнать себя лучше, но сейчас я бы многое отдал, чтобы вернуться на несколько месяцев назад, когда мне не стирали память. Потому что сейчас я не знал, что делать. Стараться быть кем-то другим не звучало как самая правильная вещь. Но и оставаться таким подонком, когда я знал, что могу быть гораздо лучше, тоже правильным не было. Накануне своей выписки я проснулся раньше обычного, потому что услышал голоса. - … ему уже гораздо лучше, можете не беспокоиться, мисс Уизли. Сегодня выписываем. Это была мадам Помфри. Мадам Помфри, говорящая Уизли, что со мной все хорошо. Я почувствовал выброс адреналина в кровь и резко сел на кровати. Еще было темно и тем более меня отделяла ширма, так что они этого не заметили. - Хорошо, спасибо, мадам Помфри. Я приду зав… А, уже не приду, - я почти услышал ее смущенную улыбку. Она что, приходила каждое утро? И я, идиот, все это время спал? Черт! Черт, черт, черт! Я почти встал с кровати с единственной мыслью погнаться за ней, но потом остановил себя. Ты еще не разобрался, Малфой. Нельзя так горячиться. Ты не выбрал свое я. Как я ненавидел все это! Ненавидел ее, эту чертову гриффиндорку, ненавидел эту потерю памяти! Черт бы побрал все это! Надоело. С меня хватит. Полный решимости я… Сел обратно на кровать, потом лег и укрылся одеялом, пролежав так несколько часов. Этот момент был самым ярким за все эти депрессивные дни. Я действительно находился в депрессии, я не знал, что мне делать, как поступить. И мне иногда казалось что все, я выбрал, а потом я вспоминал ее, и все рушилось. Это было это чертово себялюбие, которое не позволяло лишить себя удовольствия от этого общение. Взрослый. Ага, разбежался. Ты подросток, Малфой. Ты не можешь отпустить. И не надо. Надо стремиться туда, где хорошо. Нельзя взрослеть раньше времени, это опасно. Нужно любить страстно, горячо, до последнего дыхания, последней слезы, последней здравой мысли. эту чертову пассивную любовь нужно оставить взрослым, у них просто слишком много проблем, чтобы еще совершать безумные поступки ради любимых. А ты? Ты лежишь тут, в депрессивных мыслях, жалеешь себя, холишь, лелеешь. А ведь ее чувства не вечны! Без взаимности они умрут! Погибнут, завянут, исчезнут, будто и не было никогда. Я откинул одеяло, поставил ноги на холодный пол и поскорей нашел тапочки. Умывшись и переодевшись, наконец причесавшись, я покинул свою тюрьму. За этой дверью я постарался оставить все слизеринские черты. Все. Покончено. Я меняюсь. Близился обед, поэтому я пошел в холл к Большому залу. Как раз прозвенел звонок, и уже через несколько минут в коридоре было не продохнуть. Я внимательно смотрел в толпу, надеясь увидеть ее раньше, чем слизеринцы заметят меня. И я увидел. Она шла, смеясь, с Поттером, у которого счастье просто из ушей лилось. Да и она не отставала. Внутри что-то оборвалось. Ниточки. Я постарался затеряться в толпе, кое-как нашел дорогу к своей комнате старост и бросился на кровать. Через несколько минут мне в голову пришла замечательная идея. Я дважды хлопнул в ладони. - Мистер Малфой, хозяин. - Бутылку Огневиски. - Но, сэр… - Я сказал, бутылку Огневиски! Спустя минуту я сидел на краю своей кровати с бутылкой жгучей жидкости в руках, уставившись на этикетку. Я слышал, что многие магглы пьют при депрессии. Всегда думал, что это слабость. Но неужели все должны быть сильными? Я открыл бутылку и сделал глоток. Потом еще один. И еще.