Пустая изнутри

If I fall, can you pull me up? Is it true, you’re watching out. And when I’m tired, do you lay down with me, In my head so I can sleep without you?

Оставшись в просторном родительском доме последним (не)живым его обитателем, Кэролайн ловит взглядом блики серебристой луны на корешках книг с витиеватыми названиями. Она больше не включает свет, словно опасаясь, что он разгонит тени, под которыми скрываются её страхи. По правде, в тени просто проще признать своё поражение. Мама так и не прочла «Джейн Эйр». Даже не открывала форзац. Наверное, это к лучшему. Всю мамину одежду Кэролайн упаковывает в коробки и складывает в подвал, присыпая пылью. Когда-нибудь она забудет об этом. Воспоминания не вечны. Они выцветут, как старое детское фото, стоящее в рамке на комоде, целыми днями освещённое ярким солнцем. Кэролайн надеется, что это произойдёт скоро. Она не запускает себя, делая всё по расписанию, и даже чистит зубы два раза в день. Заказывает еду по интернету, оплачивая её картой, и забирает коробку за входной дверью. Не выходит из дома, а по вечерам лежит на холодном полу в обнимку с рыжим котом и рыдает навзрыд. Иногда ей кажется, что в тишине, за стеной раздаётся мерный стук человеческого сердца. И она ненавидит себя за эту чёртову надежду. Когда, спустя вечность, приходит Стефан, Кэролайн не реагирует. Он ничего не говорит, не оправдывается и не смотрит в глаза. Просто ложится рядом, отдавая всё своё тепло ей, этой ледяной скульптурке, лежащей на хрустальном полу. Звук ударяющихся о поверхность слёз – это всё, что он слышит в мучительной тишине прежде уютного дома, ставшего склепом для живой девушки. Стефан ранимо надеется, что сможет это исправить. Когда Кэролайн засыпает – он понимает это по размеренному дыханию и едва различимому шёпоту-бреду, слетающему с её губ – Стефан смотрит в потолок и думает, как бы её спасти. Выход он видит в том, что относит её в комнату, укладывает на мягкую кровать и укрывает пушистым пледом. В его руках она успокаивается, и поэтому он не может уйти. Кэролайн просыпается от заскочившего в комнату ненавистного солнца и видит, как Стефан неудобно спит на полу, прислонившись к стене и не выпуская её ладони из своей. Это трогает её сердце лишь на секунду. После она встаёт и на автомате идёт в ванную комнату, отгоняя мысли о том, что она чувствует горячее тепло в своей руке и что ей это нравится. В этом мире не осталось ничего, что может её волновать. Кэролайн больше не кажется той энергичной особой, которая могла не ложиться две ночи подряд, только бы праздник цветов в их школе прошёл без накладок. Она больше не кажется той Кэролайн, которая каким-то волшебным, необъяснимым образом смогла прокрасться в сердце Стефана, пребывая в титуле друга. Кэролайн Форбс потускнела, утратила способность заговорить кого угодно и привлечь к себе внимание за пять секунд. И его душу начинает затапливать сухим воздухом. Леденящее кожу сомнение не даёт вздохнуть. Она выключила эмоции. Стала бездушной, телесной оболочкой. Но не перестала нравиться парню, который всеми способами старался её вернуть. Стефан отпаивает её чаем с клубничным вареньем и читает на ночь сказки прямо-таки ангельским голоском, как маленькой девочке. Кэролайн не берут такие уловки: она не чувствует вкуса и не слышит голоса Стефана. Её мама никогда не читала ей на ночь. И ненавидела клубничное варенье. - Я не выключала эмоции, Стефан. Я просто пустая изнутри. Можешь не верить, но такое случается и с людьми. Когда Сальваторе упрямо не уходит, она запирается в ванной. Горячие струи бьют по телу и моросью оседают на щеках. Кэролайн рыдает и чувствует лишь собственные солоноватые слёзы на губах. Ей кажется, что весь мир поглотило глубокое синее море, из которого уже никому не удастся выплыть. Она принимает объятия Стефана как должное, убеждая себя, что ничего не ощущает. Стефан чувствует, как её сердце ускоряет бег, когда он прикасается к ней. Это его радует. Но оболочка Кэролайн Форбс остаётся неизменной. Сальваторе даёт себе обещание прорубиться сквозь толщу льда к тёплому огоньку, мерцающему где-то внутри девушки. Он знает, что эта искра всё ещё существует. Наутро Стефан будит её поцелуем в щёку. Его губы горят, а сердце отстукивает лизгинку. Кэролайн чувствует лишь холод от его прикосновения и небрежно стирает ладонью влажный след. Его настырность начинает действовать ей на нервы. Кэролайн вызывается помыть посуду, утверждая, что это поможет ей согреться. На деле это означает, что ей хочется чем-то занять руки. Она уже не скрывает слёз и плачет, прямо не отходя от обеденного стола. - Кэролайн, поговори со мной, - просит Стефан, и она читает в его глазах безоговорочное доверие. И чёртову жалость. - Сегодня мне приснилось, что она обнимает меня. Знаешь, так крепко и тепло. Будто прощает за всё. Когда слова высказаны, слёзы кончаются. Гнев и отчаяние подступают к самому горлу, так, что ей приходится стиснуть зубы. Кэролайн закрывает глаза. На секунду ей кажется, что она разломит тарелку пополам. - Мне это надоело, Кэролайн! Хочешь умереть заживо, вперёд! – кричит сквозь дверь Стефан и запирает её на ключ. Кэролайн довольна, что её оставили в покое. Но то, что Сальваторе запер её в единственной комнате, омрачает ликующие салюты в её блондинистой голове. Она ненавидит запах скошенной травы, который проникает сквозь щели в окнах. От этого не сбежать. Заточение в собственной комнате лишает возможности даже проветрить помещение. Стефан знает, что у Кэролайн нет сил на побег, нет мыслей разбить стекло кулаком и убежать. Она даже не станет пытаться. Ей наплевать. Но запах – это самое ужасное, что может быть. От него не спрячешься, его не выключишь. Кэролайн сидит в углу комнаты, спрятав лицо в своей старой детской игрушке. Так тошнотворный запах с улицы смешивается с ароматом старины, отчего становится на толику спокойнее. Ей всё равно, что она сдалась. Её откровенно не волнует, что она, Кэролайн Форбс, перестала жить вместе с последним ударом сердца её матери. Если бы Форбс могла, она вжалась бы в стену и превратилась в кирпич, маленький, ветхий и с обкрошенными краями. Но она лишь кровожадный вампир, прячущий клыки под маской добродушия. Услышав шаги на лестнице, Кэролайн встаёт и готовится к истерике. Она убьёт его. Эта мысль нервно трепещит, как гитарная струна, тронутая указательным пальцем. Так он оставит её в покое и перестанет приходить. Но когда дверь открывается, она лишь с яростью в глазах грозно шепчет ему: - Не смей запирать меня. Никогда. Слёзы – пройдённый этап. Теперь только истерика, трясущиеся руки и спёртое дыхание. Стефан вновь прижимает её к себе. Знает, что сама она его не обнимет. Наверное, никогда. Её подбородок на его плече чеканит монеты боли, а подрагивающие пальцы шьют саваны для надежд. Но Стефан, как можно бодрее, произносит: - Мы идём на прогулку. Удушливая тишина перекрывает шершавый звук их шагов. Кэролайн молчит. Молчит. Молчит. А Стефану хочется стать маленьким ребёнком и развеселить её. Или заплакать и закатить истерику, как собственной маме, чтобы привлечь внимание. Но на улице слишком холодно, чтобы плакать. Да и ему уже давно не пять лет. Прохладный ветер щекочет щёки и расчёсывает волосы. Кэролайн, встряхнув головой, вдруг произносит не совсем своим голосом, охрипшим от пережитого и постоянного, упрямого молчания: - Со мной всё в порядке, я просто поняла, что ничего не могу изменить. Я бессильна, несмотря на вампирские способности и бессмертие. Я не могу спасти родного человека, не могу избавить детей от нищеты и пьющих родителей, не могу спасти мир от глобальных проблем. Ничего не могу. Кэролайн чувствует себя фарфоровой куклой, набитой пеплом. Она разбивается об острый угол стола и осыпает внезапно пахнущим острым перцем содержимым всё вокруг. Мир сереет и пахнет так, что хочется зажмуриться и не дышать. Из горла исторгается кашель, будто Стефан проглотил пыль. До него, наконец, доходит, что дело совсем не в нём, отключении эмоций и даже не в её любимом варенье. А в том, что Кэролайн потеряла мать от самой нелепой и коварной в этом мире болезни и не смогла её спасти, несмотря на все свои дополнительные примочки к вампирской сущности. Он сжимает её сухую ладонь и смотрит себе под ноги. - Мы справимся, Кэролайн. Ему самому хочется в это верить. Она одёргивает руку, безжизненно смотрит ему в глаза и говорит: - Я справлюсь сама. Стефан смотрит ей вслед, пока она не становится размером с кленовый, пожелтевший лист, уже не просвечивающий жилки на солнце, и осознаёт, что не справился. И что он никогда не сможет её вернуть.