Ничего не вернуть

      Он задумчиво смотрел в пустоту невидящим взглядом, сидя на просторной террасе своего дома. На пальце удушливым обручем застыло тяжелое массивное золотое кольцо. Кольцо с его помолвки. Его помолвки с женщиной, которую он презирал всей душой. Он выбрал долг, выбирая между честью и любовью, но как прожить с мыслью о том, что его счастье ускользнуло от него, так и не начавшись.       Тяжело вздохнув, он снял с себя это проклятое кольцо, с сегодняшнего дня ставшее для него клеймом позора, и медленно побрел в дом. Оказавшись внутри, он не почувствовал привычного спокойствия и спасительной тишины, которые ему всегда давало его холостяцкое жилище. Вместо этого тишина показалась ему могильной, а о спокойствие не стоило и говорить. Словно все сговорились против него, и даже собственный дом решил напомнить своему хозяину о том, что он так бездарно упустил.       Взгляд упал на маленький белый диван в гостиной. Скинув надоевший пиджак, он тяжело опустился на мягкое сиденье. Воспоминания душили его не хуже толстой виселичной веревки. Он сам затащил себя в эту петлю. Всего несколько дней назад здесь лежала она, а он нерешительно гладил ее по волосам, проклиная себя за свою слабость перед ней, девушкой, которая принадлежала не ему. Тогда он еще не знал, насколько глупа и беспочвенна была его ревность. Дышать становилось совсем невыносимо. Его жилет отправился вслед за пиджаком. Рубашка расстегнута почти до половины, рукава закатаны по локоть. Легче не стало. Только нестерпимо захотелось напиться.       Зайдя на кухню, он достал стакан и плеснул себе двойную порцию виски. Пусть лучше виски обожжет ему горло и затуманит разум, чем эта тупая, ноющая боль будет продолжать терзать его сердце. Он поднял стакан, намереваясь осушить его залпом, но так и не сделал глотка. В память снова врезалась сцена с ее участием. Вот здесь, на этой кухне, она готовила ему овощной коктейль, разбрызгивая разноцветный сок повсюду. А потом они вместе готовили пойманную на утренней рыбалке рыбу. А потом…       Впрочем, хватит. Здесь стало совсем душно. Его дом, едва ли не единственное место, где он чувствовал себя свободно и легко, теперь стал местом, где он был несчастнее более, чем где-либо. Она вся пропитала его, каждый угол его дома, каждая клетка его самого была наполнена ею. Она пустила свои корни глубоко в его сердце, и он уже не был уверен, что сможет когда-нибудь излечиться от этой болезни.       Прихватив с собой так и не выпитый виски, он снова вернулся на террасу. Его бесцельный взгляд вдруг выхватил знакомую фигуру. Она стояла к нему спиной, а он, неуверенно застывший на полпути, отчаянно моргал, пытаясь отогнать эту галлюцинацию. Но она не желала исчезать.  — Что ты тут делаешь, Хаят? — спросил он, едва достаточно смог овладеть собой.       Она испуганно обернулась, давая ему возможность еще раз увидеть лицо, которое и так преследовало его повсюду.  — Мне нужно было тебя увидеть, — сказала она, стоя в нескольких шагах от него. — Сегодня был тяжёлый день, и я очень устал. Я предпочел бы, чтобы ты позвонила, прежде чем прийти. — Если бы я это сделала, ты бы не согласился, — просто ответила она, прямо встретив его пристальный взгляд. — Именно, — отрицать очевидное не было никакого смысла. Он подошел еще ближе и отставил мешавший стакан. — И что же за срочное дело было у тебя, что ты никак не могла подождать до завтра? — Я должна была увидеть тебя сегодня. — Зачем? — Я вспомнила. Ту ночь вспомнила. Свой вопрос вспомнила. И твой ответ тоже вспомнила.       Ее нежный ласковый взгляд убивал его, и выдержать его не было никаких сил. Он все сильнее чувствовал свою вину перед ней. Он так хотел бы, чтобы все было иначе, но он выбрал долг, а значит, он должен доиграть свою роль до конца, как бы больно ни было. — Хаят… — хриплым голосом начал он.       Но она не дала ему закончить. — Я просто хотела, чтобы ты знал. Всего лишь это, — с улыбкой ответила она, уходя.       Он собирался с силами. Сейчас или никогда. Если он не скажет сейчас, он больше не сможет сказать никогда. А если не сказать совсем, то эта невысказанная надежда убьет их обоих. — Это все ложь, — сказал чужой механический голос, не слушаясь отчаянных протестов сердца.       Шаги за его спиной прекратились. Они обернулись одновременно. — Что было ложью? — непонимающе спросила она. — Все. Все было ложью, — каждое слово отравляло его, но еще больнее ему было видеть боль в ее глазах. И знать, что он является причиной этой боли. — Все, что пережили. Все, что говорил тебе. Это игра. Жестокая игра. Я поставил тебя на колени. И добился, чего хотел.       Она стояла молча и неподвижно. Ноги и язык не слушались ее. Голова отказывалась работать. Но это еще не все. Он должен сказать еще кое-что. Чтобы совсем не осталось надежды для нее. Ведь свою он давно потерял. — Я… — слова застревали в горле, не соглашаясь с такой откровенной ложью, — я люблю Дидем, Хаят.       Вот теперь все. Назад пути нет. Он сам надел петлю себе на шею. Сам затянул узел. А теперь собственноручно выбил табуретку из-под ног. Они стояли напротив друг друг, и никто из них не мог сказать ни слова. Все смешалось и запуталось. Она больше никогда не поверит ему, а он никогда не сможет простить себя за то, что сделал с ней сейчас. За то, что сделал с ними. Но уже поздно. И ничего не вернуть назад.