Сделка

Повсюду зажжены лампады с гхи. Благовония, запах которых разносился по всей базе на Гибралтаре, приятно убаюкивали во время интересной, но однообразной подготовке к самому главному празднику для Сатьи — Дивали. Девушка никогда не жаловалась, потому что ей даже нравилось то, чем она занимается всю свою жизнь, фокусируя свое внимание на мелочах и кропотливо, фотон за фотоном, выстраивая настоящее лазерное представление. Вашвани расстраивалась лишь из-за того, что база — это не совсем подходящее место для того, чтобы устраивать празднество такого масштаба, но навыки, приобретенные ей за всю жизнь, позволяют справляться с тем, что есть и кое-чем еще. У Симметры всегда было «кое-что еще» на все случаи жизни, и этот — не исключение. И сегодня она была подобна настоящей индийской богине, в ее волосах покоилась розовая камала, а сари, расшитое голубым бисером и чешуйками, сияло в свете сотен маленьких свечек, расставленных по базе. Она удовлетворенно кивает головой, смотря на список, с которым она ходила все время, переживая, что может что-то забыть: практически все, что нужно было для встречи Рамы из изгнания в лесу, было готово. Все, кроме главной детали — Грандиозного Огня Дипа. Вашвани хмурится и медленно выдыхает, пытаясь не нервничать перед предстоящими прениями с «главным по огню». Как иронично: ее любимый фестиваль Дивали был посвящен именно пламени и его сакральному значению, в то время как именно огонь когда-то уничтожил все, что она любила. И даже сейчас, понимая, что она может почти все, она с досадой осознает, что это роковое «почти» вынуждает ее прибегнуть к самым критичным для нее мерам. <…> Джеймисон не очень-то и одобрял то, что настойчиво происходило каждый год в конце октября, но все же мирился с происходящим, понимая, что против большинства не попрешь, а оно, большинство, всегда уважало традиции своих товарищей, гостей из других стран. Они позволяли им делать все, чтобы хоть иногда ощущать себя ближе к дому, от которого их оторвали. Джеймисон не знал, что такое традиции, да и по дому особо не скучал: выросший на пепелище и в полном хаосе — он всегда думал только о том, как выжить. Нет, конечно, даже в Австралии были свои праздники, но они не были символическими и зачастую оказывались посвященными всякого рода деструкции и убийствам, ведь это так весело. Праздники, посвященные созиданию, любви и поддержке раздражали Джеймисона не меньше организатора самого Дивали, потому что он не мог понять их смысла. Он неловко озирался по сторонам и щурился на разносящийся запах бахура и чего-то абсолютно непонятного, потирая очередной ожог рукой и шипя, раздражаясь с каждой секундой все больше. Фокс любил остальные праздники: Рождество, День Благодарения и тот китайский праздник, в которые запускают китайские фонарики, потому что там, во-первых, кормили, а во-вторых, он сам по общему решению стал чуть ли не самой важной и почетной частью организации оного — именно Фоксу доверяли зажигать и контролировать огонь, чтобы обходилось без инцидентов, учитывая, насколько ограничены территории, которые не могут похвастаться обширностью, безопасной для всякого рода пиромании. Джеймисону нравилось чувствовать себя важным и нужным в обществе совсем недавно принявших его людей, так что он пользовался любой подвернувшейся возможностью для того, чтобы помочь. У него отнюдь не всегда получалось хорошо или правильно, но в случае неудачи, вместо ожидаемых криков и ругани, его подбадривали и уверяли, что в следующий раз у него все обязательно получится. И, как правило, все действительно получалось. <…> — Я сталкиваюсь с несчастьем обратиться к тебе с важным разговором, — начинает Вашвани, складывая руки на груди и стараясь не смотреть в глаза подрывника. Тот удивленно вскидывает бровь и усмехается, словно спрашивая: «Какого черта тебе нужно, женщина-порядок?». Словно насмехаясь над всем, что стало для нее отдушиной в мире перманентного хаоса и деструкции. Как низко. — Ну, куколка, — Джеймисон расплывается в хитрющей, до омерзения читающей Симметру улыбке и разводит руками, — и чем я могу тебе помочь? «Куколка». Как же ее раздражало то, как он говорит, и порой она даже жалела, что австралийская катастрофа лишила Фокса рассудка, а не голоса: он был таким противным, скрипучим, словно обуглившиеся балки, готовые упасть, и… слишком навязчивым. После каждого разговора с Крысой Симметра чувствовала себя опустошенной, а, даже некоторое время спустя, надоедливый голос звенел в голове как напоминание, что это не первый и явно не последний раз, когда им приходится вступать в диалоговую интеракцию. Вашвани не может скрыть раздражения, заставая за Джеймисоном до смешного заискивающий, оценивающий взгляд. Янтарные глаза мечутся по всему телу, и он был похож скорее на хорька, чем на крысу, вьющегося вокруг своей очередной жертвы, когда, прихрамывая, огибал индианку, то и дело заглядывая ей в глаза, словно пытался прочитать что-то. — Прекрати носиться вокруг меня, пожалуйста, — тихо произносит она, наконец, сталкиваясь взглядом с мельтешащим Джеймисоном. Вежливость — не заслуга приятности собеседника, а собственный выбор. Выбор не уподобляться тем, кто хуже. — Дело в том, что сейчас проходит… — …Очередной бредовый фестиваль чего-то там, на которые все забили и ждут, пока он быстрее сменится чем-то более практически полезным, чем удушающий запах твоих штучек, дорогуша, — Фокс скалится не потому, что ему весело, а потому что она вновь, раз за разом, начинает раздражать своим высокомерием. «Какая же она, твою мать, заносчивая! Дура! Дура!! Думает, что лучше всех на свете только потому, что можно принижать остальных», — проносится в голове австралийца, и он лишь раздраженно выдыхает, но затем все же хихикает, замечая, насколько высоко от возмущения поднимаются брови «индийской богини» на этот раз. — Знаю, знаю. Так и что я могу для тебя сделать? Только быстрее, — он смотрит на несуществующие на руке часы и убедительно тыкает в них указательным пальцем, — у меня нет времени на твои глупости! Тик-так-тик-так, женщина, прием! Времечко-то идет! Сатья закусывает внутреннюю часть щек, чтобы ненароком не нагрубить Крысе — сейчас он ей просто жизненно необходим, потому что одна она не справится, и от этой мысли с каждой секундой становилось все более отвратительно. — Я хочу, чтобы ты, — Сатья выдыхает и хмурится, прикрывая глаза, словно собираясь с духом, — зашел в мою комнату, взял все свечи, какие только сможешь, и расставил их повсюду. Более того, там же ты найдешь коробку с фейерверками. Если не захочешь, я в любом случае воспользуюсь фотонной инженерией и… — Тск, опять ты со своей «фотонной инженерией», — он передразнивает девушку, скрипя своим нестабильным на тембр голосом еще сильнее. — Будет тебе фейерверк, красотка. Доверься Джейми Фоксу — лучшему из лучших в области того, что — ну, или кого — нужно взорвать! Девушка скупо улыбается, поднимая один край губ, и мысленно благодарит всех богов, что подрывник сегодня в хорошем настроении, а в его воспаленном сознании не появилось никаких больных идей по поводу того, как еще сильнее насолить и так уязвленному самомнению Сатьи. Правда, ее молчаливое ликование не продолжилось долго: Симметра понимала, что все хуже, чем она думала, уже тогда, когда Джеймисон раскрыл рот, предварительно в своей манере до тошноты хитро улыбнувшись. Он не был меркантильным и не просил того, что она заведомо могла ему дать, просто воспользовавшись искусством фотонной инженерии, и всякий раз это были какие-то абстрактные, странные и отвратительные желания — одно хуже другого. Но сделка есть сделка, и она это понимала — просто так Фокс не работает. — И что мне за это будет? — наконец, спрашивает он, посчитав, что, выдержав достаточно длинную и пугающую Сатью паузу, мучить ее неведением достаточно. — Хотя, нет, постой! На этот раз я сам придумаю, что хочу! Замри! Вашвани вздрагивает, но все же удивленно смотрит на Джеймисона, который с излишне выпяченным на первый план интересом смотрит на нее, словно размышляя, и обходит кругами, вынуждая девушку то и дело поворачиваться к нему — она ему не доверяла. Она вообще мало кому доверяла, но если с товарищами по команде доверие было основополагающей единицей связи и «комплектации победного минимума», как она сама это называла, то Фоксу, как бы она ни старалась, она довериться не могла. Ни на йоту. Ни на единый гребаный фотон. — Сегодня, — угрожающе тянет он, обхватывая Сатью за плечи, от чего она инстинктивно дернулась и сбросила с себя руки подрывника, — когда я закончу с твоим поручением, ты подаришь мне… Хм, что же вызывает у тебя наибольшее отвращение? Думай, Джейми, думай, — вслух рассуждает он, чем до одури сильно пугает Сатью. «Наибольшее отвращение». Он играет нечестно, и она это понимает, но уговор есть уговор. Фокс пренебрежительно машет рукой и, развернувшись, вышагивает куда-то в другую от Вашвани сторону, громко сообщая о своем намерении «затанцевать ее до смерти», и оно повергает Симметру в состояние глубокого отчаяния, смешанное с непониманием. На ее лице расцветает подлинное замешательство, а она остается смотреть подрывнику вслед, когда тот, тихо посмеиваясь себе под нос, уже тысячу раз жалеет, что не видит ее лица. <…> Вместе с раздражением и желанием размозжить идеальное лицо «богини» взрывчаткой, Джеймисон никогда не скрывал своей странной даже для него симпатии по отношению к Сатье Вашвани. Она была умная, невероятно красивая и высокая — по факту и нравам — и являлась полной противоположностью самого Фокса. Случайно пересекаясь на базе или просто встречаясь взглядами во время битвы — Фокс смотрел на нее по-другому, и Сатья, замечая это, лишь сильнее хмурилась. «Мы ведь абсолютно симметрично ненавидим друг друга», — делает заключение она, пожимая плечами на собственный вопрос, пронесшийся в голове: «А если это не так? Если ты ошибаешься?». И с тех самых пор она не понимала, что происходит с их взаимоотношениями, потому что жить, осознавая, что тебя просто ненавидят, было гораздо проще, чем отделять иррациональные оттенки взрывных эмоций этого несносного человека. Против воли бояться задеть его чувства. Больше беспорядка Сатья ненавидела только несправедливость, и она не могла позволить себе быть несправедливой даже с таким человеком, как Джеймисон Фокс. Она считала себя благороднее остальных именно за счет этого, потому что даже справедливость Джесси МакКри не была такой абсолютной, как ее собственная — порождение ее реальности. <…> Праздник огня в прямом смысле сияет от его количества: радостные возгласы товарищей и запах карри с рисом разносятся по всей базе. Восхищенные похлопывания по плечу Симметры, слова благодарности за угощение и фестиваль в целом — все шло на удивление как нельзя лучше. Вашвани улыбалась самой себе, понимая, что все это она сделала собственными руками. «Почти сама», — укоризненно проносится у нее в голове, словно напоминая об ответственности, и она прикрывает глаза, сцепляя руки в замок и нервно отматывая секунды до их встречи в голове. «Он опять опаздывает. Как обычно». Из долгих размышлений ее выводит резкое тянущее движение со стороны, и она распахивает глаза, но, не сориентировавшись, лишь затем смотрит вниз и обнаруживает сутулого Джеймисона, который ухмыляется одним краем губ, салютуя свободной рукой. Чуть ли не пропев свое «я пришел за своим долгом», подхватывает Вашвани за талию и цепляется своей изуродованной взрывами рукой за аккуратный белый протез Сатьи. Напевая что-то себе под нос, он медленно качается из стороны в сторону, задавая какой-то один ему ведомый ритм, и девушка, устало выдыхая, все же движется в том же, что и Джеймисон, направлении. Спустя минуту попыток не наступать друг другу на ноги, Сатья строго смотрит на подрывника, привлекая его внимание, и, сильнее вцепившись в его плечо здоровой рукой, начинает размеренное и медленное движение, из-за которого Фокс поначалу и вовсе растерялся, но все же подстраивался, позволив индианке взять на себя инициативу. «Сей­час, — по­думал Джей­ми, — она боль­ше обыч­но­го по­хожа на ка­кую-то бо­гиню», — и не­воль­но улыб­нулся сво­ей мыс­ли, утыкаясь носом куда-то в пропахнувшее благовониями сари и прикрывая глаза. Она напевала что-то тихое и убаюкивающее под нос на, как показалось Фоксу, индийском и мерно дышала — так, что Джеймисон мог слышать ее сердцебиение. «О, так у нее действительно есть сердце», — проносится в голове подрывника, и он тихо смеется. Австралиец заключает, что выбрал неплохое желание. И она действительно оказалась идеальна во всем, чертовка, — даже в танцах. «Действительно» — словно он проверял ее. Гибралтар засыпал под звуки нагасварама и шума срывающейся с деревьев желтой листвы, которая наряжала неприметную базу в золотые одежды, а холодный ветер свидетельствовал о медленно подступающей зиме. Оба уставшие, оба такие разные, но оба засыпают с мыслью, что день удался. Они, правда, никогда в этом не признаются не то что бы друг другу, а даже себе самим, но, как говорит Сатья, факт остается фактом. «Надеюсь, на следующем фестивале он по-прежнему захочет мне помогать», — эта мысль проносится где-то на периферии засыпающего сознания, но Вашвани уже не слышит ни себя, ни чего-либо в принципе. Пусть это останется секретом даже для нее самой — так будет проще для всех.