К.Фандорина

— Не перевелись ещё смелые женщины на Руси, — довольно промурлыкал Долгоруцкий, оглядывая девушку, скромно потупившую взгляд, с ног до головы. — Хвалю, хвалю. Столько отваги в этом миниатюрном теле. На следующий день статский советник и его дочь явились в кабинет к генералу-губернатору для подведения дела. Эраст Петрович стоял чуть поодаль, приподняв немного подбородок и изредка поглядывая на Катерину, которую обхаживал комплиментами князь. Девушка же сделала сосредоточенное лицо, на котором все ещё красовались следы от её первого дела, однако внутри неё все дрожало то ли от гордости, то ли от неверия в произошедшее. — Катерина Эрастовна, пока, к сожалению, не могу наградить вас медалью или должностью какой, однако примите от меня подарки. Владимир Андреевич отошёл чуть в сторону, указывая рукой на стопки книг в кожаных переплетах. Если положить их друг на друга, то можно было пробить потолки этого кабинета. В ответ брюнетка неслышно сглотнула, представляя божественное ощущение от прикосновения к ним. — Знаю, что вы большой ценитель литературы. Здесь и классика, и научные труды, в том числе на французском и английском языках. Надеюсь, что вам, душа моя, понравится. — Ваше сиятельство, не могу быть более довольна таким щедрым подарком, — улыбнулась девушка, присев в низком поклоне. — Я буду лишь рада благополучию господина Фандорина и граждан нашего города. — Хорошо, — кивнул головой Долгоруцкий, кинув быстрый взгляд на Эраста Петровича, на что тот в ответ чуть приподнял уголки губ. — Я могу идти с вашего позволения? — Да, конечно. Катерина ещё раз поклонилась и вышла прочь, осознавая, что необходимо оставить чиновников наедине для мужского взрослого разговора. В коридоре стоял знакомый ей поручик — он добродушно улыбнулся и замер, вглядываясь в лицо девушки. — Надеюсь, это не навсегда, — предупредила его мысли она, показывая на порезы. — Конечно, барышня, даже не сомневайтесь. — Шрамы украшают лишь мужчин, — пожала плечами брюнетка. — Вы должны гордиться собою, Катерина Эрастовна. — Что же, и до вас дошло, — ахнула собеседница, будто от стыда опустив глаза. — А как же, — хмыкнул парень, будто умолчав о чем-то. Однако Катерине не хотелось допрашивать поручика, быть может, у него на уме сплетни, а может и собственные мысли по поводу её небольшого обмана в виде подмены фамилии. Её голову больше занимал тот разговор, что обязательно произойдёт между ней и papá, ведь не может же он ничего не сказать ей, ибо вчера времени на это у них абсолютно не было. Брюнетка знала одно — она будет стоять на своём, так как все же не видит себя в роли примерной жены и хранительницы очага. Возможно, в этом виновата её мать, показав ей, как сильно любовь может навредить и даже сломать судьбу.

***

— Даааа, Эрастушка, — протянул князь, плюхнувшись на диван слева от Фандорина. — Нехорошо, что ты дочь свою скрывал, выдавал за родственницу. Чем же тебе не угодила правда? — Я не хотел, чтобы она вступила в этот мир, я думаю вы и сами это п-понимаете. И пытался всеми с-способами отвадить, но её упрямство… — Да, и в кого у неё оно? — ухмыльнулся Долгоруцкий, расстегнув пуговицы на камзоле из-за духоты, царящей в комнате. — Ты вот что, ей не запрещай, коли хочет. Так только желание её усугубишь, ты лучше направляй его в нужное русло. Ведь она способная, умная молодая особа с живым умом. Воспитаешь себе преемницу-то. Служба — это одно, а семья — другое. — Воспользуюсь вашим с-советом, — сдержанно ответил брюнет, понимая, что смысла спорить нет. — Вот и хорошо, — улыбнулся Владимир Андреевич. — Книги вам доставят скоро, а теперь идите отдыхайте. — Слушаюсь, — Эраст Петрович резко поклонился и удалился, оставив князя в приподнятом настроении от высказанных советов по воспитанию.

***

Уже выйдя из резиденции генерал-губернатора, Фандорин прибавил шагу, пока Катерина шла за ним, сосредоточенно оглядываясь по сторонам. Что же теперь она признанная, официальная дочь статского советника. Быть может, ей стоит вести себя увереннее, а быть может все это иллюзия и вскоре ей предстоит пожалеть об этом, ведь это ответственность всего фамильного рода. В любом случае отныне она — не бастард. С этой мыслью девушка села в экипаж как обычно напротив отца и тут же обратила свой взор в окно, за которым все быстрее и быстрее сменяли друг друга шумные улицы города. Она и сама не поняла, как полюбила Москву, с лёгкостью променяв ее на Париж, оставив в последнем воспоминания о былых тоскливых днях. — Я специально не давал т-тебе лишней информации по делу, дабы она не мешала тебе д-думать, — раздался уставший голос отца, от чего брюнетка перевела на него недоумевающий взгляд. — Те бумаги, что обычно собираются п-полицейскими, порой не играют никакой роли и даже могут сбить с верного п-пути. Катерина опустила глаза, хаотично бегая ими по полу экипажа. Получается, все это время в мужчине играла не жадность и даже ревность к делу, а профессиональное беспокойство за то, как именно она должна дойти до разрешения. — И я рад, что ты самостоятельно с-смогла решить дело, Катерина, — как только с уст Эраста Петровича срывалось её имя, девушка невольно замирала, понимая, что он обращается в этот момент лишь к ней и ни к кому другому более. На самом деле внутри советник чувствовал гордость внутри себя, но не хотел её показывать, твёрдо веря, что демонстрация данного чувства может пагубно повлиять на человека. И все же он останавливал себя на той мысли, что перед ним все же особа женского пола, и кроме того его собственная кровь, избрав в результате принцип строгости внутри дома и защиты вне его — он не позволит, чтобы кто-то позволял оскорблять себе его дочь. — И что вы решили? Вы позволите мне помогать вам? — с понятной осторожностью спросила его девушка. — Пожалуй мне стоит научить т-тебя многим вещам, — довольно ухмыльнулся Эраст Петрович, посмотрев на собеседницу, вызвав у неё улыбку.

***

Прошло 17 лет.

На улице стояла довольно приятная зима, не считая небольшой ветер, вздымающий снежинки с больших сугробов и создававший импровизированную недолгую метель. Белый от инея экипаж остановился перед входом в особняк, и вскоре появились девушка в головном уборе из песца и накидке с мехом, её руки защищали от холода перчатки. Кучер спустился со своего места, помогая донести ей вещи. — Ката, — навстречу гостье прямо на снег выбежал Маса, бросившись обнимать её. — Как мы тебя здали! — А ты все такой же неугомонный! — засмеялась девушка, рассматривая его. — И все зе старею, — улыбка резко спала с лица японца. — Фандорин-доно очень здал тебя. Он, конесно, вида не подавял, но я-то зняю. Все чуствую. — Хорошо, Маса. Я же приехала, привезла тебе и papá подарки. Наконец азиат пропустил ее и кучера с багажем вовнутрь, помогая снять гостье верхнюю одежду. Эраст Петрович не встречал её, видимо увлёкшись книгой или каким другим полезным делом. И вообще в доме не было принято, чтобы хозяин в коридоре встречал пришедших, отвлекаясь от дела. — У него в последняя время голова болить сильна, — пошептал ей почти на ухо японец, дабы их не услышали. — Мигрень, но он дерзится. — Ничего, исправим и это дело, — выдохнула Катерина и направилась в сторону кабинета отца. И все там осталось таким же, когда она покидала его много лет назад, отслужив своё в качестве помощницы отца, потом получив лакомое место в известнейшем агентстве Пинкертона в Америке, переехав из Москвы в далёкие края. Эраст Петрович сидел к ней спиной перед окном, освещающим книгу в его руках. Было заметно, что седина чуть коснулась не только его висков, но и всей головы, выдавая уже немолодой возраст, но она была готова поспорить, что он остался все таким же привлекательным мужчиной. — Маса, я скоро б-буду обедать, — произнёс он, думая, что позади него стоит его помощник. — Я обязательно ему передам, — произнесла девушка, встав прямо позади его кресла. Услышав дорогой сердцу голос, мужчина обернулся и увидел довольное сюрпризом лицо дочери. Его глаза блеснули, и он так и застыл, всматриваясь в неё. На ней была белая блузка, твидовый светлый пиджак и юбка по щиколотку; волосы были собраны в аккуратную причёску, однако один локон спадал на лицо, оттеняя её розоватые губы. — Я приехала, — произнесла она, позволив себе нагнуться и положить руки на плечи отцу. Тот в ответ положил на них свои горячие ладони, склонив голову к ней. — Ты задержалась в п-пути. Я начал беспокоиться. — У вас в Москве погода стоит совсем не для путешествий. Все замело! — брюнетка обогнула его и встала чуть правее, присев на край стола. — Как вы себя чувствуете? — П-прекрасно. Твои письма особенно занимали меня. — Как на работе? — Больше стал сидеть на месте, но что п-поделать. В распоряжении много людей, надо ими управлять. — Вы правы, действительный статский советник, — улыбнулась девушка, гордо приподняв подбородок, но затем резко стала серьёзной. — Маса сказал мне, что вас мучают головные боли. — Глупости какие. Он все любит п-преувеличивать. Не слушай его. П-пройдёт, — элегантно махнул рукой Фандорин. — Кстати, хочу порадовать вас одной новостью. Перед отъездом встретилась с Александром Эрастовичем. Он теперь доктор, а какая жена у него красивая. Загляденье! Впрочем, как и он сам. — Ты очень д-добра, Катерина. Я думал, что ты не захочешь видеть своего брата. П-порой возникает понятная ревность. — Какие глупости, papá! — сострила гримасу непонимания гостья. — Ну, а что же ты? Н-нашла кого-нибудь? — внимательные глаза с немым вопросом остановились на собеседнице. — Было несколько на примете, но боюсь, что это не моё. Пожалуй, я могу сказать, что гоняюсь за своим саморазвитием. — В начале я думал, что это временно — твоё нежелание заводить семью, но т-теперь к своему несчастью вижу, что ты осталась тверда в своём намерении, — обречено вздохнул Фандорин и опустил глаза. — Опять же уедешь, и как т-твой брат, ничего и не скажешь. В ответ Катерина тепло улыбнулась и подойдя к креслу, где расположился отец, присела перед ним на колени, всматриваясь в его лицо. — Я остаюсь, — почти по слогам произнесла она, на что Эраст Петрович в непонимании мотнул головой. — Агентство открывает своё представительство здесь, в Москве, и я буду им заведовать. Так что пока, к вашему сожалению, поживу здесь в своей каморке наверху. — Вот уж нет! Не будешь ты там жить, — раздраженно ответил мужчина, сверля её глазами. — Тогда я… — Я выделю тебе ту комнату, что ты захочешь, — прервал её отец. — Papá, — протянула последний слог Катерина, звонко засмеявшись, вначале испугавшись, что он выгоняет её. Фандорин также приподнял уголки губ, проведя рукой по такому родному лицу дочери. Этот момент отпечатается в её памяти, и даже через много лет она будет с такой теплотой вспоминать его, став, наконец, любимой принятой дочерью статского советника. Быть может все те сложности, через которые она прошла только сделали их связь с отцом сильнее и крепче. Ведь даже сыновья Эраста Петровича не могли похвастаться тем, насколько искренен он был с девушкой. До последней секунды его жизни она была с ним, позабыв о юношеской мысли, определявшей её как «обузу двух семей». В своей работе Катерина полностью полагалась на советы papá, и они ее ни разу не подвели. И вот после кончины Фандорина, заходя в его кабинет, ставший затем её, она мысленно благодарила за своё рождение, воспитание и доверие, оказанное ей однажды.