хороший парень хенджон

Его телефон разрывается от звонков. Снова. Впервые она позвонила, когда Хенджон сидел рядом с отцом и играл предоставленную ему жизнью роль — хорошего сына хороших родителей. Встреча с деловыми партнерами отца — не то, как бы он хотел провести свой вечер; непрерывные звонки от его невменяемой девушки — не то, чем бы он хотел его дополнить. Хенджон уверен на сто процентов, что предупреждал ее — он будет занят, — и на девяносто девять — что она на него все равно обиделась. Никакой модной песни или даже стандартного рингтона — тихое "бзз, бзз" и ненавязчивая вибрация в кармане темных брюк. Хенджон сбрасывает не глядя, но отец улыбается немолодой паре напротив и подталкивает его локтем. Говорит: — Ох уж эти дети. Такие влюбленные друг в друга. Вы же понимаете... Два мешка с деньгами улыбаются, а у Хенджона к горлу подступает тошнота. У хорошего сына хороших родителей непременно должна быть хорошая девушка — все правильно и чисто, без сучка и задоринки. Плюс один к семейной репутации. Плюс миллион к очередной наигранной лжи. Когда Хенджон выбирается на стоянку ресторана, в котором отец имеет привычку проводить важные встречи, на его телефоне количество пропущенных возрастает до пяти. Бзз, бзз — экран вспыхивает фотографией, поставленной га ее контакт: он — в кремовом костюме и без галстука, она — в белом легком платье, и ветер играет ее волосами и воздушным длинным подолом. Он держит ее за талию — ее, любовь Хенджона, проклятье Хенджона, болезнь Хенджона — называйте как угодно. Вечную любовь и вечную жизнь его демонов. Бзз, бзз. Бзз, бзз. — Где ты? Вопрос без приветствия, в голосе — ни намека на нежность, но Хенджон ничего не может с собой поделать: вслушиваясь в шумы и треск в динамике трубки, он надеется, что она ему ответит. — Хенджон. Шум, треск. Громкая музыка, искаженная в динамиках телефона до зубодробительной какофонии. — Я люблю, тебя, Хенджонни. — Где тебя черти носят? — раздражение повышается до абсолютно нездорового уровня; Хенджон стискивает в кармане кулак, считает до пяти и делает глубокий вдох. Ему нужно успокоиться — он не уверен, что на телефоне не останется вмятин, а на ладони — кровавых лунок от впивающихся ногтей. Она опять где-то, опять с кем-то, опять далеко, чужая, неземная и пьяная, смеющаяся ему в трубку и идущая на поводу у своих демонов. Любовь Хенджона — вот она какая; маленькая смеющаяся дурочка с грустными глазами. Любовь Хенджона — та еще сука; в глазах ее демонов он видит отражение своих. Пытаться усмирить ее — все равно что ходить по краю самого острого лезвия: вот все хорошо, они молоды, счастливы и влюблены, он знакомит ее с родителями и мама приходит в восторг: какую красавицу девочку нашел ее сын. А потом проходит секунда — и все ломается. — Хенджонни, я так сильно тебя люблю. — Скажи мне, где ты, — говорит Хенджон, потирая пальцами переносицу. Перед глазами бегут цветные пятна — среди них мать встревожено машет ему из окна — все ли в порядке? — и Хенджон кивает, надевая маску расслабленного спокойствия на лицо. — Скажи, где ты, и я заберу тебя, — говорит Хенджон, но ответом ему служит шумы в трубке и ее мерное дыхание. — Слишком поздно, — роняет она и отключается. В тишине оборванной линии заливаются хохотом демоны — его? ее? Не имеет значения.

▼ ▼ ▼

В такие вечера Хенджон не выносит тишины. Дома, едва раздевшись, он включает телевизор и в соседней комнате радио — пусть галдят, заполняя пространство белым шумом. Пусть болтают — переплетения чужих голосов заглушают ненавязчивое "бзз, бзз" в который раз. Снова. Снова. Хенджон — очень по-мужски — не берет трубку. Он знает, что будет — ближе к полуночи она начнет слать ему голосовые сообщения, где ее голос будет едва различимым на фоне общего гула, и только в последних — ясным и тихим среди кристальной тишины ее огромной квартиры на последнем этаже одной из фешенебельных высоток. Его любовь пьяная и глупая, его демоны хитры и злорадны. Он научился держать под контролем вторых, но что делать с первой, пьяной и глупой? Любовь Хенджона — та еще сука. Любовь Хенджона сдавливает ему горло, а потом сама синеет от нехватки воздуха. Любовь Хенджона так не вписывается в его стерильную идеальную жизнь — хорошие родители, семейный бизнес, два-три школьных друга, своя машина и снятое на деньги родителей отдельное жилье. Учеба, перспективы, большие надежды на будущее; он — хороший парень Хенджон, баловень судьбы, вот только — Любовь Хенджона его ненавидит, а потом звонит без устали, повторяя заевшее: ты мне нужен. Голосовые сообщения приходят ближе к трем; он слушает их на следующее утро в машине по дороге в универ, рискуя выехать на встречную или задавить пару-тройку пешеходов под ее устало-томное я люблю тебя. я люблю тебя. я так сильно тебя люблю. настолько сильно, что это съедает меня изнутри. моя любовь такая уродская. прости. я не умею по-другому. приедешь сейчас? ты мне нужен. Хенджон стискивает руль и пролетает на красный; как и всегда, его гложет чувство вины за каждый ее пропущенный, за каждую выпитую дозу алкоголя и каждую неумело выкуренную сигарету и остатки дыма в ее кудрявых волосах. Подумаешь, такая мелочь — он не смог с ней пойти, она обиделась на пустом месте — такая, черт возьми, мелочь, но — Его любовь держится на этих мелочах. Его любовь рушится от каждого неосторожного движения, и его демоны с удовольствием забросают его осколками. Его любовь — пытающаяся казаться взбалмошной и непокорной, а на самом деле грустная и глупая дурочка в обличии прелестной девочки с чувственными губами и нежными ладонями. Хенджон подъезжает к универу — не своему — ровно в начале большой перемены. Он прогуливает, и даже если отец узнает, то Хенджону за это ничего не будет: идеальному сыну простят такой пустяк, особенно если узнаю, что время, отведенное на учебу, Хенджон потратил на выбор букета для своей невесты. Кроваво-красные розы тихо шуршат блестящей бумагой на соседнем сиденье — идеально, дабы загладить свою нескончаемую вину. Любовь Хенджона нравится его отцу еще больше, чем матери, — прелестная, скромная и милая девушка, да еще и модель — ее лицо мелькает в не самых дешевых журналах, а ведь она так юна. Такой невесткой не стыдно похвастаться перед деловыми партнерами, и при мысли об этом Хенджона передергивает от отвращения. А он думал, что привык. Золотая клетка хороша и удобна, но из-за демонов в ней не хватает места. Разумеется, она не явилась сегодня в университет; о том, чтобы ответить на звонки, даже нет и речи. Хенджон нажимает кнопку вызова автоматически, зная заранее: не возьмет, не ответит из-за стыда и пожирающей гордости. Так подсказывают ей ее демоны. Так Хенджон пережил вчера. Он находит одну из ее подруг — надменный взгляд и черные тяжелые волосы, а еще он совершенно не помнит ее имени. Она смотрит на него недоверчиво: женская солидарность — великая вещь, но хороший парень Хенджон умеет добиваться своего. Правда, вкус у торжества прогорклый и кислый, когда он после долгих уговоров все-таки выходит из здания с адресом в руке. У его любви съемка, о которой она, разумеется, говорила, а он, разумеется, забыл. Непростительный промах со стороны идеального парня, но что теперь поделать.

▼ ▼ ▼

Хенджон паркуется строго по правилам и долго наблюдает из окна машины, как она позирует фотографу посреди оживленной улицы. Он не первый раз присутствует на ее съемках, и сегодня в ее концепте преобладает слово "слишком" с отрицательным душком. Слишком сексуализированно, слишком шаблонно, слишком вульгарно, слишком кричаще-ярко — Хенджон правда не понимает, плодом чьего фрустрированного воображения была эта съемка, но понимает другое: это действительно работает. Его любовь — красивая игрушка, привлекательная картинка; будь он простым жаждущим лучшей жизни парнем — купил бы ее альбом с будущими фото не задумываясь. Сегодня она снова выглядит как оторва — наброшенная на хрупкие плечи кожанка и юбка в складку, сумасшедшая платформа и черные гольфы до колена, а пространство между подолом и резинкой заполняет не белая кожа, а крупная черная сетка абсолютно вульгарных колгот. Волосы, неаккуратно собранные в хвост, растрепались, и выбившиеся прядки лезут ей в глаза — она откидывает их небрежным движением и замирает, глядя поверх объектива, будто парализованная щелчками камеры. Фотограф что-то кричит — несомненно, одобряющее, это видно по маслянистому довольному блеску его глаз — и она улыбается тоже, лохматит волосы и садится прямо на асфальт, обнимая руками колени. Она — оторва, плохая девочка — вот только бывают ли у плохих девочек такие грустные глаза? Хенджон выходит из машины после крика фотографа "снято!"; букет роз, словно меч, ложится ему в руку. Разумеется, она заметила его ранее. Возможно, даже чувствовала, предполагала, что из них двоих он сломается первый и все-таки придет за ней. Куда бы она не убежала. Где бы она не пряталась. Ее демоны найдут ее первой, и тогда никакой Хенджон ее не спасет. Она игнорирует букет и раскрытую дверцу пассажирского сиденья с презрительным хмыканьем и падает на заднее, захлопнув дверцу с оглушительным звуком. Хенджон закатывает глаза и пожимает плечами в ответ на сочувственный взгляд визажистки. Ну да, повздорили. Вот, обижается. Вы же знаете, всякое бывает. Ее менеджер приветственно машет ему рукой, и Хенджон вежливо кланяется. Пусть думают, что понимают и искренне сочувствуют — все маски остаются за дверью машины. Их уберут демоны.

▼ ▼ ▼

Он привозит ее к себе, и она не говорит ни слова, переступая порог квартиры — стерильно чистой и в идеальном порядке, в отличии от ее собственной. У нее вечный бардак — она называет это художественным беспорядком и наотрез отказывается прибраться. У Хенджона рай перфекциониста, и раскладывать все по своим местам стало еще одним поводом родительской гордости и полезной привычкой. Все в порядке. Напортачил — убрал. Разбросал — сложил. Сломал — починил. Как жаль, что то же самое нельзя сделать с жизнью. — Где и зачем ты вчера так напилась? Она складывает руки на груди и смотрит поверх его плеча. На белках — красная сеточка капилляров: это очень вписывается в ее сегодняшний образ, но Хенджону нужна она настоящая, живая. Все-таки по-прежнему нужна. Она отворачивается и кусает нижнюю губу; пальцы так крепко сжимают предплечья, что костяшки белеют. Чувство взаимной вины провисает в воздухе; на кончике ее языка, как яд у змеи, дрожат тысячи несказанных слов. я всегда все порчу. я все делаю не так. у меня даже нет храбрости сказать тебе это вслух. прости меня? ты мне нужен. В его любимом огромном мягком кресле она выглядит совсем крошечной, а черная ткань словно высасывает из нее все живые краски. Хенджон опускает рядом с ней на светлый ковер и обнимает ее тощие костлявые коленки; ему бы сказать что-то такое теплое и ласковое, чтобы прогнать всю эту колючую отчужденность между ними; что-то дурацкое и заботливое вроде "тебе нужно больше кушать" или "я ужасно волновался вчера"; или хотя бы "прости, и тогда я тоже снова тебя прощу", — Хенджон прижимается щекой к ее бедру, и она гладит его по волосам, как неразумного котенка. — Почему у нас не получается как у всех? — ее голос дрожит; Хенджон подозревает, что ее глаза стали еще больше красными, а еще — влажными. — Почему мы не можем нормально? Почему мы не можем быть такими счастливыми, какими кажемся? Это все маски. Все банально. Нужно надевать и снимать их в нужное время. Нужно кормить своих демонов, иначе они сожрут тебя изнутри. Хенджон ловит ее исхудавшее запястье и целует каждый пальчик. Целует не так чувственно, как умеет, и не так страстно, как должен. Недостаточно, чтобы исцелить ее колкую ноющую боль, которую ему никогда не понять до конца. От которой не избавить, которую не прогнать и не вылечить. Его любовь такая больная; она загоняет на дно себя и его. Хенджон не уверен, нужны ли ей его сбивчивые "прости", но уверен в другом: он будет любить ее даже пьяную и грустную, даже бесконечно упрямую и глупую, даже если весь мир поверит в их счастье, когда от него не останется даже и пылинки. Он будет любить ее, даже если будет говорить совсем другое и холодно улыбаться красивыми глазами. Даже если она сдастся своим демонам и будет подыхать от черной тоски и сопьется или станет наркоманкой — он возьмет ее за руку. Потому что Хенджон умеет контролировать то, что она, дурочка, так и не научилась. Ду-ро-чка — прокатилось по языку и отозвалось кислой грустью. Он целует ее в шею, словно икону, и она обвивает его руками, прижимаясь. То, что они есть друг у друга, ничего не меняет, кроме одного — когда они вместе, их демоны спят и им спокойно.