Карты

Было лето. Кончался август. Солнце тихо прощалось с нами. И, внутри до конца состарясь, В дурака мы с тобой играли. Мне пятнадцать, ты — на год старше. А внутри у обоих — сорок. Сорок лет, может, больше даже, Кто же это теперь упомнит? Мы играли с тобою в карты: Матерясь, иногда — целуясь. Вроде было давно когда-то. Нет, недавно. Ведь мы вернулись. Мы играли, игра в разгаре: Ты смеялся, кричал мне что-то, И, размахивая руками, Упрекал все, что можно только. Тихо было, не слышно криков Даже детских, а это — счастье. «Сигаретку не дашь, парниша?» — Тишину удалось нам сглазить. «Да, конечно», — ты отвечаешь, Помня главный куряг закон: Ты сегодня его одаришь, Ну, а завтра одарит он. Быстро хлопаешь по карманам: Пачка «Мальборо» с кратким «голд». Он, спасибо сказав, кивает, Говоря: «Ты один — не жмот». «Слышишь, в этом треклятом месте Слишком мало сейчас людей. И за просьбу щелбан отвесят, И зажмут даже пять рублей». Понимающе мы киваем И закуриваем потом. Дым чуть выше скамьи взлетает И скрывается за углом. «Эй, ребята, раздайте карты, Так хочу я сейчас сыграть…» Он в подпитии, неопрятен, Но не можем мы отказать. «Да, конечно, садитесь рядом» — Дружелюбно его зовем. Он растроган (а может, пьяный). Может, даже забыл свой дом. Раздаю я неспешно карты, Сигарета во рту дымит. Челка длинная вмиг взлетает, Опускается и шипит. Мне плевать на прическу в кубе: Не впервой поджигать ее. Дама крести и дама бубен, Шесть пиковая, семь, король. Три неровных немного стопки, И колоду чуть ветром сносит. «Я, ребята, всего лишь стопку Пропустил». А быть может, восемь? Впрочем, это сейчас неважно. Он желает играть на деньги. Ставит целый полтинник на кон, Говорит, что почти последний. Нам обыгрывать даже жалко, Но и проигрыш нереален. Он не ходит, а только карты Загребает, смеясь устало. Вскоре мятая чуть бумажка Переходит в бумажник к нам. «Это, детки, еще не страшно, Я его заберу назад». Снова карты тасуем быстро, Начинаем играть активней. Побеждает. И, честно, в мыслях Даже не было делать лживо. Возвращаем мы тут же деньги. Впрочем, рады, что так сложилось: Не пришлось отбирать нам хлеба У того, кто в салат напился. Он сказал: «Вы с другого века, Ну, с двадцатого, да, ребятки. Редко сыщешь здесь человека: Нахожу я одни нападки, Ну, а вы, признаюсь вам, люди! Да такие, каких так мало. Ну да ладно, еще побудем. А быть может, разок сыграем?» Нам не хочется, мы уходим. Он хватает вдруг мой рукав: «Подождите, ребята, стойте! Только вы согласились так! Только вы не смотрели гордо, Только вы в свой пустили круг! Запишите скорей мой номер! Я же — верный, надежный друг!» И глаза, я клянусь, слезились У него в этот самый миг. Записали. И быстро смылись, Не оставив своих улик. Оказалось, ему под тридцать. Я же думала, тридцать семь. Но неважно ведь, согласитесь, Если выглядит кто взрослей. Если выглядит кто постарше, А в душе ведь — ребенок вечный. Впрочем, детство уже — не наше, Растеряли мы всю беспечность. Ну, а он уберег, не сгинул, Хоть плюют ему злобно вслед. Наплевал, растоптал, низринул — Стал моложе на двадцать лет. Он, наверное, был счастливым, Пусть и даже в хламину пьян. Мы играли с ним на полтинник. Туз, шестерка и пара дам.