Обыкновенное чудо

Чуть опаленные кончики волос — это не самое страшное, что могло случиться с человеком, ведь правда? То ли дело сгоревшая квартира или, того хлеще, ночное похищение. Но только не для Люси. Для нее, прошедшую (в прямом смысле этого слова) огонь, воду, да медные трубы, почерневшие от жара обои и ранние подъемы в пять утра, только чтобы приготовить что-нибудь эдакое из съестного, было делом обыденным и не стоящим особого внимания. Но кончики только недавно отрощенных, только что уложенных волос… Было верхом всякого ужасного преступления, что может произойти на свете. Ну, как так-то, мать вашу?! Она встала в семь утра, потратила на чертовы водные процедуры часа два (это как минимум!), села перед зеркалом, накрасилась и только-только уложила свои непослушные волосы специальным волшебным лаком, что был куплен в столице втридорога (ах, этот жиробас-торговец, чтоб ему пусто было), как бесцеремонно, через окно (что, впрочем, являлось такой же обыденной вещью, как горящие занавески), ввалился розоволосый субъект, который тут же на ходу начинает лопотать о том, что уже не может ждать, и что Люси слишком долго собирается, а после… чихает. Причем, не как все нормальные люди, а с огоньком. С огоньком, мать твою! Все покрывало было в саже. Ладно, Хартфелия как-нибудь да переживет, случается…, но волосы! Ее чудно уложенные и украшенные просто сказочным, пусть даже искусственным жемчугом, волосы!.. — Нац-цу! — змеиное шипение стоящей по средине комнаты адской фурии заставило этого розоволосого субъекта ойкнуть, охнуть и почти сразу же рвануть в известном направлении, а именно к окну, пытаясь в тоже время на бегу произносить все мыслимые и немыслимые слова извинения, рассыпаясь в таких витиеватых оборотах, которые с самого начала сбили ту самую фурию с толку. — Ну, погоди-и, мерзавец! — совсем недобрый шепот когда-то очень милой и дружелюбной девочки. Спустившись вниз и взяв первое, что попалось под руку, а именно скалку, когда-то очень милая и дружелюбная «девочка» направилась в сторону ее родненькой гильдии, куда и понесся, словно на крыльях, испуганный субъект. Люси бы, конечно, назвала его по-другому, в более… хм… более «изящных» выражениях, но сейчас это было бы не так важно, как планы по избиению, строенные в миленькой головке. Люди… шарахались. Не только потому, что девушка излучала поистине убийственную ауру, но и потому, что в ее руках была скалка. А, как известно, женщина и скалка — сочетание прекрасное. Очень прекрасное, умопомрачительно прекрасное. До такой степени, что бросайся в ноги и говори все что угодно, но попутно прося простить и не бить и вообще любить. И неважно, виноват ты фактически или нет. Потому что у такой женщины виноваты все, поголовно. И не отвертишься. — Нац-цу, — снова это змеиное шипение. В дверях гильдии стояло нечто с наичернейшей аурой позади себя. Пожалуй, даже сама Скарлет в пору морального кризиса (упавшего/съеденного/заледенелого или же, наоборот, поджаренного тортика) могла позавидовать подобной черноте. — Где же ты, Нац-цу? Нечто, зло облизываясь и покручивая в руке опасное оружие, двинулась в самый центр зала, где обычно происходили все массовые драки, а сейчас стояла небольшая группа очень уверенных… более-менее уверенных… немного неуверенных… совсем неуверенных… вообще неуверенных мужланов, постоянно портящих жизнь приличным особам. Тут же были обвинены все. И когда группка поняла, что осада провалилась, что это дрожащая группка не устоит перед оружием массового поражения, в конце концов, поняв, что сейчас всех будут бить, рассыпалась и спряталась частями по углам. Нечто недовольно цокнуло языком и перебросило скалку из одной руки в другую, будто это была какая-то пушинка. Итак, давайте определимся. Сейчас в центре зала стояла Люси собственной персоной, но только немного другая Люси. Она была в таком состоянии, которое Хэппи теперь называл не просто «Злая Люси», а «Злюси». Потому что режим «Злюси» был гораздо опаснее обычной «Злой». Ее волосы были растрепаны и представляли собой гнездо из золотистого и черного цветов. Коротенькие шортики, маечка, открывающая вид на спину изрезанными тонкими полосочками ткани (нынче мода такая), да скалка, в руках девушки больше напоминающая биту. Лексус бы сейчас, конечно, вставил что-нибудь эдакое, но благоразумно сдержался, потому что на себе испытывал пару раз гнев не только Люси, но после еще и разъяренной Эрзы, а потом еще и Миры. Все-таки заигрывать с блондинкой совершенно не стоило, если в планах у миленькой барменши стояло сведение Люси с кем-то розововолосым и неугомонным. — Мира-а-а, — простонала истрепанная Люси, с отчаянием садясь на стульчик перед барной стойкой и кладя руки на гладкую поверхность, а после положив их на свою голову. Скалка с глухим звуком стукнулась о пол, отчего мужская половина «Хвоста Феи» облегченно выдохнула. Повторяю: разъяренная женщина со скалкой в руках — исчадие Ада во плоти. — Он мне спалил волосы! А я…, а я… Послышались слезные всхлипы, охи да ахи. К барной стойке подплыла вторая половина гильдии, то-бишь женская. И началось. Разговоры о том, что все мужики — козлы, что нет им прощения и что они вообще ничего не понимают, потому что тупоголовые, как бараны. Вот она, женская солидарность. — Да вы определитесь уже, козлы мы или бараны! — из кучки «тупоголовых баранокозлов» донеслись ворчливые взыскания. И то, кто это высказал, тут же получил, если не тысячу клинков себе в зад, то целое море ледяной воды уж точно. — Я к нему-у со всей душо-ой: и курочка-а, и ребрышки-и… — у барной стойки навзрыд плакала уже совсем расстроенная Люси. — И укладываю-юсь для нег-го, а он… — А какие ребрышки? — вдруг неловко кто-то спросил. — Жа-аренные, — простонала Люси. — Под со-оусом… том… том… тома-атны-ым! — и больше она ничего уже произнести не могла, так как истерика накатила с новой волной. Нет, всем, конечно, было жаль Люси, все ей сочувствовали, но мысль о ребрышках, да еще и под томатным соусом… заставила заурчать не один желудок. Все знали, что Хартфелия готовит славно. — Ах, ты ж, *censored* недоделанный! Все мозги себе сжег, ящерица косоглазая! — и через минуту сочувствовавшая гильдия превратилась в обыкновенный балаган. Кто-то что-то орал по поводу жрачки, другой — по поводу несчастья Люси, и только Эльфман был в своем репертуаре — он летал по всей гильдии, вытянув вперед кулаки, как супермен, и орал про то, что он — мужик, Эвергрин — мужик, да и вообще все в гильдии — мужики. Даже Люси, о которой он все же решил вспомнить. И пока скатавшиеся в клубок маги собирали по полу пыль, волшебница проклинала чертового Нацу на чем стоит свет, а после просто и быстро успокоилась, отчего девичий кружок около барной стойки пришел в недоумение. Хартфелия в последний раз всхлипнула, вытерла выступившие слезы платочком, подняла с пола скалку (после этого действия драка в центре зала внезапно прекратилась) и как-то коварно улыбнулась, спрыгнув со стульчика, направилась прямо к клубку волшебников, которые сделались сразу же каким-то мертвенно-бледными. Она шла вперед, а товарищи, словно река, обтекали Люси, словно скалу. Однако она ни на согильдийцев, ни на их реакцию она никак не обращала внимания, а просто ушла, прикрыв за собой дверь. — Женщины… прийти, навести скандалу и спокойно уйти, будто ничего не было. Подумаешь, опалил кончики волос! — фыркнул со второго этажа Лексус, как только за блондинкой закрылась дверь. — Ничего ты не понимаешь, бесчувственный чурбан! — возразила Мира, — Она же старалась! А он… — и тут все девушки, как по команде, обреченно вздохнули. А Люси спешила домой, вынашивая у себя в мозгу план мести. «И мстя моя будет…», — какая у нее будет «мстя», девушка еще не придумывала, но зато точно была уверена, что Нацу безнаказанным так просто не останется. Скалкой по голове не получил? Не получил. Она у него на плече не поплакалась? Не поплакалась. А ведь как старалась-то! Вот ведь бесчувственная скотина! Хотя бы извинился! Нет, тут-то как раз заклинательница ошибалась. Ведь Драгнил действительно пытался извиниться еще в самом начале, но Люси его просто не слушала. Вот еще. Надо же было поругаться, проиграть спектакль, огреть его чем-нибудь. Последний пункт так, к сожалению девушки, и не воплотился в жизнь. Вот если он придет… Пусть только попробует! Она ему зада-аст. Покажет, где раки зимуют и расскажет, кто такая Кузькина мать. Наглядно. Может, даже с рисунками. На голой заднице. Его, прошу заметить, заднице. Как, впрочем, Нацу должен был читать и рассматривать эти рисунки. Люси не задумывалась, да и не хотела. Вот еще! Он же мужчина, такой весь умный да правильный. Пусть сам решает. И тут ее поразила гениальнейшая мысль. Она. Будет. Его. Игнорировать! Ну, гениально же! У Люси даже настроение поднялось выше отметки «слишком хорошо». Женщины слишком коварны. Как когда-то кто-то сказал: «Интуиция — поразительное чутье, подсказывающее женщине, что она права, независимо от того, права она или нет». И все так здорово получается! А пока… — Гигантского Краба откройтесь Врата! Рак! — взяв один из ключей, Люси вызвала самого лучшего в парикмахерских делах звездного духа, который помог бы ей что-нибудь сделать с этим черно-желтым гнездом.

***

Три дня. Три дня Хартфелия старательно избегала всяческих встреч с огненной ящерицей: закрывала окно, уклонялась от разговоров, никак не реагировала на предложения пойти совместно на задания. Кажется, розоволосый субъект, которого Люси упорно отказывалась величать по имени, совсем отчаялся и пошел за помощью к Грею, а когда заклинательница исчезала из гильдии, направлялся к Мире, потому как она в этих делах была более сведуща, нежели кто другой. Ну, по крайней мере, так всегда казалось Нацу. И вот наступило утро четвертого дня. Светило солнышко, пели птички. В общем, день обещал быть прекрасным. Заклинательница в наилучшем настроении надевала на себя самое любимое свое летнее платьице, как в дверь неожиданно постучали. Это было странно. Никто из гильдейских никогда в жизни не ходил через дверь. Всегда через окно. Проходной двор, а не спальня получался. Люси подозрительно глянула в глазок. И это был… Фуллбастер? — Грей? — как будто сонно пробормотала она, открывая дверь. Но на пороге вдруг чудесным образом оказался не ледяной волшебник, а огненная ящерица, которая смерила хозяйку радостным взглядом и… — Очень хорошо, что ты одета, Люси, — еще шире улыбнулся он и тут же подхватил девушку на руки, перекинув ее через плечо и уходя прочь от дома. — Драгнил, мать твою, отпусти меня на грешную землю! Или я тебя так отколочу… так отколочу, что потом… Отпусти меня! — не находя должных аргументов, Хартфелия стала колотить его по спине, все время дрыгая ножками. Но Нацу не выпускал, а та скоро выдохлась и перестала дергаться. Ну, несёт и несёт. Приятно, однако. На плече, правда, неудобно, но все же… Несёт! — Ты задолжала мне свида-ание, — протянул он улыбчиво, а после поставил хвостатую на какой-то узенький белый мостик, располагавшийся как раз над небольшим ручейком. — Что? — недоуменно уставилась на него Люси. — Свидание? — Да. Ты должна была мне свидание, но в тот раз я чихнул, и теперь ты со мной не разговариваешь, — проговорил Нацу, а после тихонечко добавил, — Злюси… — Как ты меня назвал?! — тут же всполошилась девушка и было готова уже запустить Драгнила далеко и надолго через тернии к звездам, как была совершенно бесцеремонным образом заткнута неумелым, но радостным, к тому же долгожданным (да-да, все же Люси у себя внутри желала именно такой концовки!) поцелуем. Она бы, конечно, тут же расслабилась, успокоилась и позволила себя поцеловать по-нормальному, если бы не сидящая в недрах мозга ехидна заставила Люси побрыкаться, оттолкнуть и попытаться исчезнуть где-то в кустах. Но ни то, ни другое ей так и удалось. Нацу держал крепко. И очень нежно. — Ты у меня такое чудо, — улыбнулся тот, нехотя отрываясь от таких желанных губ и с улыбкой смотря на резко смущающуюся Хартфелию. — Ты… ты… Я совершенно обыкновенная! — возразила ему Люси, потупив взор. — Чудо, — улыбнулся Нацу. — Мое обыкновенное чудо. Где-то вдалеке заиграла какая-то фестивальная музыка, где-то рядом загоготали люди, смеялись дети, а с ними и взрослые, но для двух молодых людей, стоящих на маленьком декоративном мостике, на это было наплевать. Потому что она существовала для него, а он существовал для нее. Простое обыкновенное чудо.