О привязанностях

Поезд уверенно мчался по снежной равнине. Кейт уже успела полюбить пейзаж за окном, хоть он и не изменился ни разу с тех самых пор, как они выехали из Аралабада. От бескрайних полей веяло… умиротворением. Почти таким же, как то, что совсем недавно хрупко воцарилось в ее душе. В первый день, едва успев вскочить в уходящий вагон, она безудержно проревела до самого вечера. Ганс сначала стоически сидел рядом и наблюдал, не говоря ни слова, а потом вдруг тихо рассмеялся, встал и ушел. Кейт было до того плохо и страшно, что она даже не обратила особого внимания на этот эпизод, словно и не гонялась за этим самым человеком по всей Европе, сгорая от любопытства. Какое ей дело до странностей пожилого изобретателя, когда тихий и уютный мирок, который она так долго и тщательно выстраивала для себя, расшатался и рухнул, оставив половину недовыдранных корней в ее сердце? Ей казалось, что она только что совершила непоправимую ошибку. В один миг она собственными руками оттолкнула семью, друзей, карьеру… все. И ради чего? Ради какого-то мимолетного шевеления в душе, ради механических игрушек и больного старика… Безумие. Чистое. Видела бы это мама... В ту ночь она долго-долго стояла в тамбуре, морщась от боли в разрываемых ледяным ветром легких, и искала хоть сколько-нибудь разумное объяснение сделанной глупости. Надо признать, не нашла ни одного. Но зато вдоволь нагляделась на луну, наглоталась снега и получила сдержанно-строгий нагоняй от Оскара, который категорически отказался выхаживать ее в случае болезни. Из принципа. «Чтобы неповадно было». Он такой забавный, когда беспокоится… Так или иначе, к началу третьих суток Кейт окончательно смирилась с судьбой и уже даже не особо жалела о своем выборе. Ганс так много рассказывал ей о Сибирии, что она уже почти поверила в ее существование. Чудесная мечта. Вот и теперь старик что-то тихо бормочет о голубой траве, о мамонтах, о юколах – смешных человечках, живущих где-то далеко на севере – и его совсем не волнует, слушает ли его Кейт. А она, к слову, даже и не пытается. Пока Ганс возится в своем углу с очередным изобретением, она сидит на жестком чистом коврике и разбирает содержимое изящных красных шкафчиков. Судя по всему, Анна завершила создание поезда значительно раньше, чем взялась за машиниста, и несколько лет просто забивала вагон разными вещами, которые могли бы пригодиться ей в путешествии. Но теперь здесь хозяйка – Кейт. И ей решать, чему остаться, а что давно пора выбросить. Мешочек с лото. Какая прелесть. С кем, интересно, Анна собиралась играть? Вдвоем с Гансом? Ну так же неинтересно. А третьего брать негде. Не Оскара же учить. Да он и не согласился бы, упрямая жестянка… Губная гармошка. Кейт едва не расхохоталась. Такой милый, забавный инструмент родом из детства. Когда-то ее покойный дядюшка любил, посадив племянницу на колени, наигрывать длинные протяжные мелодии на вот такой же маленькой гармошке. Воспоминание мелькнуло столь ярко, что едва не вышибло слезу. Набор карандашей и ватманов – похоже, для создания чертежей. Видимо, Анна взяла их на случай, если что-то придется чинить или модернизировать на ходу. Она ведь не Ганс, который все делает, не задумываясь. Клубок шерстяных ниток. Много клубков. И спицы. Этого Кейт никак не ожидала увидеть. Неужто Анна баловалась на досуге? Вообразив себе представительную, суровую мисс Форальберг сидящей в старом ситцевом кресле с вязанием в руках, девушка негромко засмеялась. Что ж, даже великие руководители легендарных фабрик – всего лишь люди. Такие же, как она сама, или ее родители, или Дэн с Оливией. Домашние, порой устающие, такие же смертные… после этой мысли улыбка куда-то улетучилась. Кейт, не поднимаясь с пола, устало прислонилась спиной к стене. Сколько часов она копалась в этих старых шкафах? Вон уже второй мешок барахла на выброс почти забит. Еще, правда, целых две полки остаются неразобранными… но на это еще много времени. Успеется. Сейчас определенно стоит отдохнуть. - Устали, Кейт Уолкер? Она мгновенно в красках вообразила себе, как выглядит в глазах неожиданно возникшего в дверном проеме Оскара. Заваленная пыльным хламом, сидящая на полу с тусклыми и безмерно утомленными глазами. Волосы распущены. Верхняя кофта давно сброшена, и обнаженные руки по локоть в паутине. Хороша. - Нет, все в порядке, - отмахнулась Кейт, отводя с глаз до смерти надоевшую прядь. - Я стою здесь уже девятнадцать минут сорок четыре секунды. Вы прервались впервые за это время. И как она его не заметила? Вот это увлеклась, хозяйка. Издав странный звук – смешок? – автомат протянул ей руку, помогая встать. Пальцы у него удивительно живые и гибкие, хотя и железные. Кейт и опомниться не успела, как оказалась в своем законном кресле у окна, слегка растрепанная и приятно изумленная. Оскар прошелся по вагону, принес ей расческу и полотенце, с невероятной для себя заботой укутал ее худые плечи в тяжелый плед – она и впрямь слегка замерзла, сидя на полу. Еще минута, и в руках у Кейт оказалась огромная чашка горячего чая. Она не успевала изумляться. - Оскар! Чем я заслужила столько внимания? Он остановился рядом с ней, будто задумался на миг. - Я был уверен, что вы покинете нас, как только представится возможность, - ни к чему, будто сам себе, признался он. Кейт с трудом верила себе. - Это что… благодарность?.. Синий холодный взгляд метнулся к ее лицу и тут же устремился куда-то в сторону. - В мои обязанности входит забота о хозяйке состава, - бесстрастно отчеканил автомат, выходя из вагона. Поезд ровно мчался по снежной степи. Кейт пила горячий чай, грела руки о колючий плед и глупо улыбалась. Все же приятно, когда к тебе привязываются. Особенно если привязался тот, кто по определению на это не способен.