Эта необыкновенная Луна

***1996***

      Сначала был Арг Грязный. Он поднял восстание гоблинов в Англии. А помыться, видимо, забыл, потому и прозван Грязным. Интересно, как ему потом жилось с такой фамилией. Обидно? А потом был Эаргит Безобразный. Он вроде оказался более мудрым созданием и не стал воевать с магами. Но с фамилией так же не повезло.       Потом был Элфрик Нетерпеливый. А вот это уже любопытнее. Вроде король, а терпеть не любил. Хотя его можно понять: сидишь целыми днями в тронном зале и слушаешь бредни всяких Аргов, которые хотят поднять мятеж, а потом придут Рагноки, Нагноки, Бадноки, будут биться головой о пол, жалуясь на тяжелую жизнь, а у самих карманы до колен — от тяжести не жизни, а золота; и уже под конец приползет какой-нибудь Олгаф Отвратительный… Откуда же на всех этих гоблинов терпению взяться? Кстати, а был ли вообще у Элфрика трон и соответствующий зал? Про это профессор Бинс не рассказывал. А жаль.        — Привет.       Луна сама не заметила, как дошла до Большого зала и уселась рядом с Невиллом за дубовый стол. Ужин еще не начался, столы не ломились от полных тарелок, и поэтому учеников в зале было очень мало.        — Добрый день.        — А почему ты сюда села? — у него был такой растерянный вид. Он нервно теребил конец галстука, и тот уже был похож на бесформенную полосатую тряпочку.        — Я тут кое-кого жду.        — А, Джинни, — понял Невилл и отчего-то залился краской. — Я видел её. С Дином. Шли в сторону Виадука, держались за руки.        — Зачем?        — Холодно, а варежки Томасу еще не прислали, — злой как чёрт Рон грузно плюхнулся напротив и принялся сетовать на то, что до ужина всего десять минут, и могли бы уже подать хоть чесночных булочек с чаем.       Луна вдруг тоже почувствовала сильный голод. Ещё бы, пообедать ведь не удалось. И как там Джинни ещё держится? Любовь кормит?        — У тебя что-то произошло? — Луна всегда была на редкость проницательной.        — Да так, — отмахнулся Рон, сердито раздувая ноздри. — Быть старостой не так просто и круто, как я думал. Слушаются только первокурсники, а малявки постарше уже смелее и наглее. Ещё эта Лаванда всюду за мной ходит и вздыхает.       Луна поняла, о ком он говорит. Она помнила светлые кудряшки с розовым бантиком, необычайно тонкие запястья, рядом с которыми короткие полные пальцы, унизанные колечками, выглядели нелепо, помнила несчетные разноцветные бусы разной длины, огромные сережки — не золото, не серебро, а простая бижутерия, приобретенная по уценке в закрывающемся магазине — и концы белой рубашки, никогда не заправленные в юбку. Милая девушка.        — Ей нужна твоя помощь, — произнесла Луна, дополняя мысленный образ Браун грустной улыбкой и взглядом из-под ресниц, полным неоправданной надежды.        — Что? — не понял Рон. — С домашкой, что ли? Мне бы кто помог, а то Гермиона ну ни в какую не соглашается уже третьи сутки. А раньше — немного поломается и подскажет, как делать. И что на нее нашло?        — Нет, другая помощь, — упрямо повторила Лавгуд.        — Слушай, — он направил на нее указательный палец, уперев локоть в деревянную поверхность стола, — ты либо говори нормально, либо…       Договорить он не успел, так как рядом с локтем появилось пустое блюдо, а затем ложка, вилка и нож. Следом на столе начали появляться разнообразные кушанья, такие аппетитные, такие манящие, что невозможно было продолжать какой бы то ни был разговор — нужно срочно перекладывать всю эту дивно пахнущую красоту к себе в тарелку, хотя бы по чуть-чуть.        — Эфи сефодня пофтаралифь на флафу, — бубнил Рон, отправляя в рот еще кусочек стейка.       Правда, непонятно, к кому он обращался: Луна еще три минуты назад убежала за свой стол, не в силах больше терпеть урчание желудка, а Невилл был слишком увлечен содержанием своего кубка. Ему казалось, что в тыквенном соке плавает что-то круглое и болотно-зеленое. Жаль, но бедолага так и не услышал сдавленных смешков Симуса, который сидел напротив и поспешно прятал палочку в карман брюк.       Луна, по обыкновению, задумалась о чем-то своем и пропустила тот момент, когда довольные ученики с полным брюхом тяжело поднялись со скамеек и поползли к общим гостиным. Она даже не сразу поняла, что пустое место рядом с ней заняла рыжая девушка из Гриффиндора.        — Кхе-кхе, — покашляла Джинни на манер Амбридж, привлекая внимание рассеянной подруги.       И у нее получилось: Луна, чуть вздрогнув, обернулась на звук, и её лицо мгновенно приняло вид самого счастливого человека на свете.        — Здравствуй, — протянула она, — как погуляла с Дином?        — Ох, дорогая, очень хорошо, — на долю секунды её щеки порозовели. — Но сейчас я бы хотела поговорить с тобой о другом.        — О Томе?        — Угу, — кивнула девушка, оглядываясь по сторонам, дабы убедиться, что лишних ушей поблизости нет. — Я знаю, что ты хочешь, Луна. Ты думаешь, что просто обязана кинуться на поиски крестражей, как сказал тебе… — она запнулась, не зная, как лучше называть чьи-то воспоминания, живущие на страницах старого потрепанного дневника, — Том. Но одна ты ни за что не справишься, просто потому, что даже не знаешь, что и где тебе искать.        — И что же ты предлагаешь? — спросила Лавгуд.        — Рассказать все Гарри. Сама подумай: он как никто другой ненавидит Волан-де-Морта и желает покончить с ним раз и навсегда, он столько раз встречался лицом к лицу, дрался, боролся за жизнь. К тому же, ты будешь не одна в своих весьма странных поисках.        — Я… — Луна колебалась всего мгновение, а потом глазам вернулся привычный серебристый блеск, и она промолвила: — Хорошо, расскажем все Гарри, Рону и Гермионе. Отряд Дамблдора собирается вновь.

***1992***

      Она спускалась вниз по лестнице вдоль ряда портретов, висевших на холодной стене, пожелтевшей от времени. Пятьдесят седьмая лестница, если считать от парадной и двигаться по часовой стрелке и вверх. Эти портреты нравились ей больше других. Вот пастушка с нежно-розовым румянцем, в легком ситцевом платье и чепчике с рюшками. Такая добрая, всем проходящим желает удачного дня, а во время экзаменов — высших оценок.        — Доброе утро, Амелия, — сказала она, приседая в реверансе.        — Удачного дня, малышка Лавгуд, — пастушка ответила на поклон.       А вот молодая женщина с младенцем на округлых руках. Так нежно прижимает его к груди, не сводя ласкового взгляда с маленьких розовых щечек. Её зовут Мэри, и сейчас не стоит отвлекать мать от кормления сына. Кто там у нас следующий?        — Мистер Крофорд, доброе утро, — обратилась она к худому мужчине в черной мантии с желтым галстуком в ярко-малиновый горошек. Увидев девочку, он обрадовался и чуть привстал, чтобы посмотреть, вот что она сегодня обулась.        — Что? Опять черные туфли? Луна, ты меня расстраиваешь, — покачал он русой головой, отодвигаясь от рамы.        — Но-ски, — загадочно пропела она.        — М? — мужчина опять уткнулся длинным носом в невидимую преграду. — А-а-а, — удовлетворенно протянул он, широко улыбаясь, — прекрасный зеленый, я бы даже сказал, салатовый, он так подходит к твоим глазам.        — Спасибо, — девочка немного покачалась взад-вперед, перекатываясь с пятки на носок, а потом вдруг вспомнила: — Вы сегодня должны заглянуть к Фрезии на чай, она Вас ждёт.        — Ох, — всполошился мужчина в желтом галстуке, — точно-точно. А что, правда так ждет? — он перестал моргать и уставился на Луну. — Сильно ждет? Она будет рада меня видеть?        — Очень-очень, мистер Крофорд, — заверила его девочка. — Я пойду дальше, не забудьте про визит к Фрезии.        — Хорошего дня, Луна, не потеряй носки, они прелестны, — кричал он вслед, снова прижимаясь к внутренней стороне полотна, на котором был нарисован.       Столько портретов, столько людей, и у каждого своя жизнь, своя история. Мало кто из учеников Хогвартса слушает эти истории, помнит или хотя бы знает рассказчиков по именам. Несколько портретов хранят секретный проход, к которым нужен пароль. Но так просто они его ни за что не скажут. Луна учится не больше месяца, и пока что не успела познакомиться со всеми портретами, но некоторых уже очень хорошо знает и даже узнала один секрет. Его ей рассказал Пугливый Джек из коридора на третьем этаже. Тот услышал его от Полной Дамы, что охраняет проход в общую гостиную Гриффиндора. А та, в свою очередь, выведала его от своей давней подруги Виолетт, всего лишь угостив бутылочкой красного полусухого. Ну, а откуда Ви известен этот секрет — большая тайна.       А это маленькая Шерон. Она катается на качелях в весеннем саду под пение крохотных пташек. Шерон — самая веселая девочка в Хогвартсе. Это точно. Она до упаду хохочет над странными шутками мистера Крофорда, развлекает малыша Мэри, строя ему забавные рожицы, и бегает за овечками Амелии. Девочка и сама была как овечка: кудрявая прическа в форме одуванчика, смешной приплюснутый носик, круглые черные глаза-пуговки, покатые плечи и резвые ноги.       Это была любимая картина Луны. Она могла полчаса стоять на пятьдесят седьмой лестнице и смотреть, как мелькают красные туфельки, как развеваются короткие вьющиеся волосы, слушать звонкий смех и щебетание птиц.        — У-ух, — раздалось за её спиной.       Луна не торопясь повернула голову. На четыре ступеньки ниже стоял Невилл Лонгботтом. Мантия была перекошена, колпак съехал набок, сумка грозила с треском порваться в любой момент, выронив все свое содержимое на пол, а правая нога до колена провалилась в ступеньку-ловушку. На редкость невезучий парень, а ведь учится уже на втором кусе, мог бы и запомнить, где нужно перепрыгивать такие вот маленькие неприятности.        — Привет, — сказала Луна, закончив осматривать мальчика-гриффиндорца.        — П-привет, — заикаясь, произнес он, поправляя на голове шапку-колпак.        — Ты куда-то спешишь? — поинтересовалась девочка.        — На урок трансфигурации, — ответил он, поднимая упавший головной убор. — Уже опаздываю, потому что забыл, куда нужно идти, и спустился на второй этаж.        — О, трансфигурация, — закивала Луна, — это один из моих любимых предметов в Хогвартсе. И профессор МакГонагалл…— она мечтательно прикрыла глаза, — такая строгая, но такая замечательная.        — А тебе разве не пора на урок? — Невилл продолжал возиться со своей многострадальной шапкой. Неудачно взмахнув рукой, оправляя длинноватую мантию, он снова уронил её. На этот раз колпак упал дальше от первого места, и теперь мальчик не мог до нее дотянуться, так как до сих пор не освободил ногу из цепкой хватки ловушки.        — А? — девочка широко распахнула глаза и воззрилась на Невилла, — Да, пожалуй, пора. Зельеварение у профессора Снейпа, — от упоминания мрачного мастера зелий лицо мальчика перекосилось, а руки бессильно опустились по бокам.       Луна подняла колпак и водрузила его Невиллу на макушку.        — Тебя как зовут?        — Н-невилл, — опять заикается. И чего это он? — А тебя?        — Луна Лавгуд, — представилась девочка, вновь осматривая гриффиндорца. И только тут заметила, что тот застрял в провалившейся ступеньке. — Я помогу, — произнесла она и кинулась вытаскивать Невилла из ловушки.        — Спасибо, — поблагодарил он, в который раз сдвигая шапку с положенного места, — я побежал, — сообщил мальчик и действительно убежал наверх, к пятому этажу, на ходу теряя шапку.       Луна на мгновение вернулась к Шерон, а потом опомнилась и помчалась вниз, толкнула плечом деревянную дверь, прошмыгнула в коридор, вихрем пронеслась мимо тяжелых гобеленов и блестящих доспехов, распахнула еще одну дверь, снова сбежала вниз по винтовой лестнице и оказалась в холодных подземельях. Еще пара секунд, и она стучала в массивную дверь, доводящую добрую половину всех учеников до состояния полного ужаса. Раз, два, три…        — Вы опоздали, мисс Лавгуд, минус двадцать очков Когтеврану, и после уроков ко мне в кабинет за наказанием, — эхом донесся до Луны бесцветный низкий голос, принадлежащий никому иному, как профессору Снейпу.

***

      Звон от большого колокола раздался в седьмой раз. Луна стояла посреди Зала трофеев, начищая старые кубки до блеска. Профессор Снейп, наверное, думал, что она сильно расстроится, может, даже испугается такого наказания, ведь магию применять ни в коем случае нельзя. Но у него ничего не вышло: девочка улыбалась, шлепая ладонями по мыльной воде, и тихо посмеивалась, когда белые пенные брызги разлетались вкруг железного тазика и с гулким «хлюп» падали на каменный пол. Бедные древние кубки, им наверняка здесь ужасно скучно. Только и делают, что пылятся на деревянных полках. Никому нет до них дела, и уж тем более, всем было все равно, что написано на маленьких позолоченных или посеребренных табличках, спрятанных за стеклом. Плескание в мыльном растворе — пожалуй, единственное для них развлечение. Луна старательно оттирала почерневшие бока чаш, внимательно прислушиваясь: а вдруг они сейчас не выдержат, да как захихикают от невыносимой щекотки.       Одна из табличек особенно долго не поддавалась чистке. По всей видимости, лет пять назад на неё стошнило какого-то беднягу. За окном совсем стемнело, когда Луна наконец смогла прочесть:       «Тому Риддлу за заслуги перед школой. 1943 год.»