Аромат лаванды и двух долек апельсина

И вот кое-что, но если тебе все еще плохо, этот рассказик лучше пролистни и забудь, правда Господи, как же жарко. И душно, да так, что каждый вдох дается с непосильным трудом. Если это какая-то пытка, лучше сразу пристрелите меня. — Ум-моляю… дайте в-воды, — запинаясь, прохрипел я в изнеможении. Но никто не откликнулся. Никому это не нужно. Да, и если на то пошло, небось нет никого рядом, чтобы банально подать мне стакан воды. Я попытался открыть глаза, но оказалось, что легче открыть старый, ржавый замок на запустевшей, обросшей травой калитке. Всё-таки преодолев усилие и наконец приоткрыв их на пару секунд, получил какую-то неясную, расплывчатую картинку с режущим светом из ниоткуда. Единственный вывод, который я из этого сделал (и подтвердил свою догадку): никого рядом нет, помощь не подоспеет. И я понял, что я ничего толком не понял. С губ сорвался протяжный, прерывистый вздох. Море вопросов накатывало с каждой секундой. И на море вопросов были только дождевые капли ответов. Не понимаю. Почему тело пробрал жар, словно сейчас, в октябре, солнце палит как в знойном июле? Вопрос достаточно необычен для такой ситуации, но следующая волна паники после него накрыла всё вокруг: где я? как здесь оказался? чего мне, чёрт побери, ожидать? Следующая волна была еще хуже: а что, если на самом деле я в бреду, и это всё, что осталось от моего сознания? Так, всё, хватит. Успокойся. Я сказал, у с п о к о й с я, блять, и дыши глубже, хоть как-то, но дыши. Хватит. У тебя и так нехватка воды в организме, а ты тут слезами упиваешься. Нет, ну точно в бреду. С каждым упоминанием воды хотелось пить всё больше, да так, что уже сбилось дыхание и сложно было думать о чём-то другом, кроме как о глотке спасительной, чистой и бодрящей воды. На лбу проступили капельки пота. Пытаюсь перевести дыхание, но это даётся с трудом. От паники почему-то начинает предательски сжиматься сердце, задавая новый, бешеный ритм. Что же произошло со мной, как я здесь оказался? Я покопался в обрывках своей памяти. Помню только эмоции, они захватили меня и держат в своем плену до сих пор. Ярость. Вот, наверное, почему мне жарко — ярость во мне запылала тысячами огней, выходя за пределы тела. Я чувствовал переполняющие, бурные эмоции каждой своей клеточкой, и они предательски выходили за пределы: через крики, слёзы, жесты, насмешки, вздохи, потоки речи. Ярость не укротить, в ее страшном плену я навеки. Помню невыносимую обиду и всепоглащающую ненависть, а значит, точно, ссору с кем-то. Да что же со мной не так, что как только мной овладевают эмоции, как дерзкий насильник своей желанной жертвой в переулке, все мои попытки бегства тщетны? Сознание будто бы улетучивается, память о происходящем — тем более. Узды правления берут эмоции, каждому хватает места на троне: и всепоглощающей ярости, и невыносимой обиде, и сильной ненависти, и непередаваемому унынию, и красноречивым речам, лишь бы пробудить те же самые эмоции в своем сопернике. Это игра на выживание, в которой я проиграл с самого начала. И кажется, я знаю, с кем схватка была на этот раз. Мне кажется, ясно, почему я лежу здесь, в бреду, один. Это была схватка с жизнью. И я проиграл. Снова.