Open the door

Первые капли холодного дождя ударили одновременно по носу и по макушке, заставив вздрогнуть и, втягивая голову в плечи, зябко поежиться. Черт бы побрал этот сезон дождей! За несколько минут почти чистое небо покрылось вспененным налетом черных туч, не оставивших ни голубизны сверху, ни надежды на сухие кроссовки здесь, внизу. Дождь глухо барабанил по натянутой на голову кожанке, по промокшей уже насквозь спине, по грязным дорожкам земли, прибивая пыль и неудачливых насекомых. Хончоль чувствовал себя таким же жуком, пришибленным, с тяжелыми слипшимися крыльями, на которых уже никуда не улетишь, как ни старайся. Только вот пресловутый жук высохнет через полчаса после ливня, если доживет, конечно, и полетит дальше, а ему, Чон Хончолю, повезло куда меньше — его карьеру, его личные крылья, обрезали только что безжалостно и на память отдали сувениром. Заключением врачей, точнее. Целой папкой выписок из разных клиник, где врачи на разный лад страшными словами писали, что они не понимают, что, собственно, происходит. Лучшие медицинские светила признавались в том, что они понятия не имеют, почему молодой и здоровый по всем критериям парень теряет голос по шесть раз на дню, хватаясь за горло и захлёбываясь неродившимися звуками, подтверждая свое бессилие подписями и печатями дорогих клиник. И он не дурак, конечно, никто не выпустит его на сцену таким, кому нужен рэпер без голоса? Все и так ждали слишком долго, позволив обследоваться везде, став в конце концов персональной занозой в заднице каждого отоларинголога Сеула, но когда-нибудь любое терпение заканчивается. Чон шёл по лужам, уже давно не обращая внимания на океаны в кроссовках, только мельком замечая, что в правом вода почему-то немного теплее. Гром ударил где-то слишком близко и почему-то оглушительно громко, эхом отдаваясь в каждой клеточке тела и разрывая барабанные перепонки на маленькие кровоточащие ошмётки. Хончоль вздрогнул ещё раз всем телом, выныривая из собственных мыслей, встряхнулся, как мокрый пёс, только вышедший из воды, и понял внезапно, что всё, чего он сейчас хочет — вовсе не справедливости и нормальных врачей, даже не избить кого-нибудь, а просто добежать хоть до какой-нибудь крыши, под которой можно будет спокойно постоять, не вытирая с лица мокрые капли каждые пять минут и закурить седьмую, кажется, сигарету за несколько часов, отравляя лёгкие и убивая голос окончательно, раз уж терять больше нечего. Он бы, наверное, и не обратил внимания на чуть более громкий всплеск в луже под ногами, если бы старенький брелок, считавшийся давно умершим, не замигал красно-зелёными огоньками, всегда так бесившими его бывшую девушку своей вырвиглазностью. Связка давно забытых ключей от уже чужой квартиры, выпавшая из кармана куртки, видимо, лежала горкой фигурно покорёженного метала прямо под ногами, а в голове хончоля боролись два желания. Безумно хотелось втоптать мерзкую безделушку ногой в асфальт, наслаждаясь треском ломающегося пластика и видом потухших раскрошенных светодиодов. Ничуть не меньше хотелось посмотреть на милое личико, которое наверняка перекосится от негодования или даже ненависти, если он посмеет вернуться в квартиру, в которой его видеть рады чуть меньше, чем судебных приставов, кредиторов, сатану и грабителей вместе взятых и помноженных на два. Шин Чимин… Девушка, которая пьяная пыталась склеить его в каком-то баре, не узнав в нём довольно известного рэпера; девушка, которая утром проспала, а потом облила всю кухню чаем, наступив на кошку; девушка, которая впустила его в свою жизнь и квартиру, подарив на день рождения ключи с милым брелоком, который он при первой возможности «потерял». Девушка, с которой было так здорово смотреть ужастики по ночам, прямо из горла отхлёбывая соджу. Девушка, которую Хончоль бросил на её день рождения, вместо подарка прислав конверт со своими фотографиями вместе с какой-то, кажется, японкой, с которой он познакомился неизвестно где и непонятно зачем. Просто хотелось поменять что-то в жизни, и парню почему-то казалось, что начать стоит именно так. Шин не закатывала истерик и даже не позвонила ему ни разу, просто выставила все вещи в пакетах за дверь и написала смс с просьбой забрать их, пока этого не сделал кто-нибудь ещё. А Хончоль так и не пришёл больше, сначала всё откладывал на когда-нибудь потом, а после и вовсе забыл о том, что была когда-то Шин Чимин, любившая кожаные куртки и свою кошку. Ключ с противным скрежетом не подходил. — Чимин! Чимин, мать твою! — громкий хриплый голос и глухой стук в железную дверь прорезали тягучую вечернюю тишину лестничной клетки, — открой грёбаную дверь! За дверью послышались лёгкие шаги и, кажется, тяжёлый вздох. — Не ори. — за дверью громко мяукнула кошка, которой, судя по всему, снова наступили на хвост. — Я тебя всё равно не впущу. — Лучше открой дверь, Чимин! — холодный голос по ту сторону доводил до бешенства и взвинчивал до предела. — или я её выломаю к чертям. — Ну попробуй, — девушка фыркнула. — ногти только не обломай, дорогой. Хончоль долго мог бы ещё колотить и пинать ни в чём не виноватую дверь, которую ненавидел лютой ненавистью, испытывая метал на прочность, а соседей на стрессоустойчивость, если бы в прямом смысле не подавился очередным своим проклятием, сгибаясь пополам от кашля, обжигающего горло ставшей привычной в последнее время болью. Парень медленно осел на пол, сплюнул куда-то в сторону и, чувствуя, как противно железо холодит спину через мокрую ткань, молча глотал спёртый душный воздух. — Ну хоть сигарету дай. И полотенце. Шин Чимин не верит, что снова пустила эту мудачью морду в свою квартиру, но Хончоль неопровержимым доказательством сидит на её кухне в её огромном махровом халате и пьёт чай из её кружки, поглаживая, на минуточку, её кошку. Чимин не хочет верить ни единому слову парня, вот только тот говорит с трудом, постоянно кашляет и выкуривает одну за одной сигареты в открытое окно, небрежно стряхивая сизый пепел на улицу, и ей жалко его до ужаса, он ведь на побитую собаку похож, которую хозяин ни с того ни с сего выгнал на улицу. — Предательница. — коротко бросает девушка пушистому комку, свернувшемуся на чужих коленях. — Я тебе там ванну набрала. Дорогу знаешь. Девушка говорит себе, что прогонит идиота сразу же, как только он переступит порог ванной комнаты, и уверенно кивает собственному решению, но через несколько минут почему-то расстилает рядом со своей кроватью гостевой футон и, немного подумав, достаёт лишние тапочки, потому что пол холодный не по сезону. Чимин сама себя ненавидит за это, обзывая слабохарактерной и наивной дурой, но всё равно не может ровным счётом ничего сделать, бросает тапки на пол и, громко топая ногами, уходит на кухню открывать бутылку виски. — Можешь остаться. — бросает она, не оборачиваясь, куда-то за спину на звук открывшейся двери, — но только на одну ночь, понял? Хончоль не говорит ничего, просто молча уходит в комнату, уже оттуда пробормотав еле слышное «спасибо». Шин Чимин только делает ещё один глоток, подбрасывая на ладони связку ключей с ужасным брелоком, который больше не пытается моргать, и думает, что жизнь была бы намного проще, если бы на всех дверях можно было так просто поменять замки.