Нерешительность

Немного горько — он бы закурил, тут же пачку сигарет потратил, чтобы лечиться палочками-таблетками «для души и от нервов». Просто усталость взвалилась колючим плащом на плечи; все дела идут как-то наперекосяк с падениями и взлётами, но чаще с пыхтением на одном месте. И шаги стучат громче сказанных слов. Не в своей тарелке: такое впервые. Любовь — не любовь, какая разница, когда в груди щемит и колет, как будто болен? А может, правда, он болен чем-то? И тогда не нужно краснеть и смущаться, придумывать темы для внезапных-ожидаемых с его стороны разговоров. Понял уже, только вот хочется перечеркнуть, потому что неуверенность в себе иголкой тычет по больным местам. Вся эта психология в их общении порядком надоела, потому что в ней всё время фигурирует один безумный брюнет. Раздражает. Обрывает-тянет за выдуманные пьяным разумом лески, прицепленные к рукам и ногам. Вредных привычек не существует, лишь одна — тяга к зубрящей и грызущей гранит науки девчонке, у которой даже вкуса нет. Одежда из бабушкиного сундука как будто, еще она частенько недовольной бывает, и проскальзывают моменты не ворчания, конечно, но отдалённо похожего на это. Зато ответственная и просчитанная; всегда идет к поставленной цели, боясь совершить ошибки и причинить боль. Меняется; все они сменили облики и внутренние балансы-дисбалансы на противоречия, с которыми даже долгие вычисления побороться не могут. Гудит в голове — потеряться бы, как он обычно делает; только сейчас случай совершенно иной. Даже признается в этой глупой слабости, если это таковым назвать можно. Просто резко взвалилось всё. Встречи с людьми, которых видеть не хочешь: боишься, может, даже. Любовь, которая оказалась-таки той самой любовью с горчинкой-перчинкой. И ничтожная ситуация, когда чувства эти относятся к человеку, который, кстати, тоже влюблен… не в тебя. И в него влюблены ответно; хотя кто знает, что да как у этих безумных людей — не людей. Ответные чувства — это, конечно, хорошо; но когда так неприятно и колет, то не особо. Потому идут-воплощаются с других сторон «боевых действий». «Справлюсь. Это не так уж и сложно», — настраивает сам себя. А где-то в уголке нечто шепчет: «Ты не уверен». И это что-то право до безумия, стоящего в горле! Першит и покалывает. Потому что действия медленно-нерешительные, потому что слова путаются, и этот парень всё время поблизости околачивается, так и трясясь. Глупости-опасности с усмешкой и презрительными взглядами. Игра «она-моя-уйди» продвигается уныло и с терзанием скрипучим. Гадко — от осознания ситуации, которая с мёртвой точки, с пристывшей системы координат ни в какие стороны не двигается. Без-движения и без-действия, бессмысленно. — Слушаю, — холодность её даже по телефону передаётся; и это в лучшем случае — могла ведь не подойти или вновь отключить. Или же занята линия, ведь этот дурачащийся мальчишка так любит что-нибудь выкинуть. — Не хочешь в магазин книжный сходить? — язык сам по себе действует без указаний разума; ведь сердце вновь стучит, как заведенное. Глухими звуками-стуками в ушах отдаётся… и ухает. На свидание мог бы пригласить прямолинейно, только вот тряска какая-то по телу гуляет. — Можно. У меня осталось немного денег, как раз хватит, чтобы купить справочник, который меня заинтересовал. «А я тебя заинтересовал?» — тут же вырывается вопрос с эгоистичностью и некрасивостью с его стороны. И вроде бы раньше уверенность такая была, что с ней поспорить никак нельзя было. Даже ударом не вынесло; а она своим равнодушием резко-непонимающим выметает всё без остатка. — Тогда в двенадцать на месте? — Только не опаздывай. Ждать, как в прошлый раз, не буду. Скрипит зубами от раздражения и какого-то бессилия душевного. Перевернулось, потерялось. Девушки за ним бегают, подарки ему дарят, от восторга порой восклицают. А он Дурак с большой буквы, и мозги его такие же. И Шизука такая со своими причудами. Можно же ликовать, когда знаешь, что всё твоё существо подходит под описание её идеала. Только вот чаще выбор делается на нечто совершенно противоположное, пускай сам понимаешь это. Хочешь одно, а руки тянешь к другому. Стучит — это всё сердце, откинувшее на задний план чепуху — не чепуху; просто так захотелось и само собой сделалось. — Ты опоздал? — она встаёт со скамейки и смотрит так леденяще. А у Ямакена что-то упало внутри. Нет, не потерялся. Торопился так, что забылся — назовём это так. И плевать, что таксист подвёз минут на тридцать раньше прямо к назначенному месту; просто скука одолела, нанесла удары по всему телу и заставила сделать пару шагов в сторону… дальше всё как-то само пошло-поехало. Ожидание — оно такое. — Правда, что ли? Девушка кивает с каменным непроницаемым лицом, будто бы слой равнодушия дома наносила пудрой. Только вот она не красится и за видом своим особо не следит. Одевается быстро, учёбой живёт и на себя все хлопоты взваливает; даже чужие. Пускай тяжело, но желание её таково… или же обязанность, тянущаяся с детства, которое она сама частично отпустила, потому что увидела его призрачно и лишь мельком. — Время — деньги. Но я тебя всё равно подождала, пускай ты и многое у меня отнял. Эта ее серьёзность к планам и расписанию просто поражает и убивает остриём кинжала, которое пронзает сердце. Ямакен, вроде, привык, но всё равно это странно и немного удивительно. Ведь так не похожа на других девушек; даже та девчонка Нацуме со своими бегающими именно дракончиками в голове больше подходит под описание нормальной и милой девушки. — Тогда пойдём, чтобы ты не обанкротилась. Она кивает всё с тем же равнодушием ко всему. Кажется, эмоции у неё могут вызвать лишь высокие баллы, особенно низкие баллы, которые вообще у неё не появляются… и Хару. И, чтобы чёрт его побрал, это так злит! А в магазине сейчас как-то чересчур пусто, среди стеллажей спрятаться можно, и вряд ли кто найдёт; если только гуляющий продавец или внезапный посетитель. В выходные дни многие предпочитают прогуляться, посидеть дома или же просто заняться своими делами в личное и свободное время. Но для них учёба — что-то общее. И Ямакен понимает, что это одна из ниток, которая связывает его и Шизуку. Ведь даже темы ускользают пустынным песком из пальцев; лишь две остаётся — учение и чудаковатый брюнет. Глупо — бороться, не борясь. И масло масляное получается; стоит шаги вперёд делать, действовать и не медлить. Он же копошится и неуверенно передвигается, бродя вокруг да около. — Ты чего, Ямакен? — её голос отрезвляет, льдом проводит. Хоть нежности, какой-никакой, добавила. — Да так, ничего, — голос-предатель дрожит, а взор уходит от внимательного разглядывания со стороны девушки. Это всё сбивает и сильно не нравится. До сих пор поверить сложно в эту любовь, и шансы он упускает отличные для признания. Проворонит ведь; но без борьбы не сдастся. Ему тоже хотелось к себе её лишь взять, самому обнимать и прикасаться, порой давая шанс на такое её родным. Однако не варвар он. Запретить не в силах и не в праве. Только вот… — Странно ведешь себя. Что-то случилось? — Случилось, — бросает он, не подумав. И хочется чертыхнуться, только вот культура и манеры не позволяют, тем более рядом девушка. — Можешь поделиться со мной, — всё смотрит и смотрит. Ждёт-выжидает, пронзает своей наблюдательностью и внимательностью. А ему съежиться хочется, даже уменьшиться. Сейчас шанс отличный, он ругает сам себя в мыслях и говорит «соберись, скажи, прекрати молчать». — Не могу, — отвечает. Она вопрос очередной задать уже думает, только вот он перебивает её на вдохе. — Или могу… Подскажешь? Шизука не понимает немного, начинает всё взвешивать про себя, обдумывать; только слова готовятся слететь с языка, только опять помеха. Дыхание чужое близко-близко — опаляет. Сердце тут же предательски отзывается громким стуком, что кажется, будто барабанные перепонки лопнут и в груди сейчас что-то порвётся от напора. Губы его близко до неприличности, волосы светлые покрасневшие щеки щекочут, а руки сами тянутся к теплу, только вот девушка их одёргивает. Разлилось молчание. Это всё время, которое застыло будто специально. Ямакен всё так же стоит неприлично близко и дышит прямо ей в лицо; она дрожит, не решается что-то изменить, потому что мысли разлетелись в стороны — поймать надо; она ловит, поэтому не действует. Только вот губы приближаются к её губам, и лишь линия, словно проведенная кем-то, остаётся до нарушения границы. А он одергивает сам себя, весь красный и измученный — потому что не смог. — И что это было?! — прикрывая ладонью лицо, выговаривает она. Уж лучше бы поцеловал. Объяснить легче было бы, и наконец, осуществил бы некоторые фантазии, которые в мозгу прокручивались, как кино.