Ящик Пандоры

Они стояли в грязном переулке, кутаясь в летние плащи и тщетно пытаясь прикрыться от уколов снегопада. Забрызганные своей и чужой кровью, едва держащиеся на ногах, закадычные враги заворожённо смотрели на опускающиеся на землю снежинки и не понимали, верить или нет – неужели они живы? Вправду ли раненое чудовище Бездны разорвалось на куски, оставив им ещё несколько лет? План сработал? Не сон ли это? Зарксис Брейк привалился к обшарпанной кирпичной стене и засмеялся. Катана с неприятным звуком выпала из пальцев на асфальт, но красноглазый не заметил этого, выпуская на свободу душивший его смех. - Они живы… Все прошло как нельзя лучше! Бездны больше нет, господа! - Бездны больше нет… - повторил Винсент, невидящим взглядом изучая руки. - Что же тогда есть, Шляпник? – подал голос стоявший поодаль герцог Барма. - Свобода. Интересно, кого ещё занесло в этот город? Повисло молчание. Руфус подставил небу ладонь, и на перчатку села удивительно пушистая и узорчатая снежинка, тут же растаявшая под его дыханием. Герцог бездумно смотрел на небо и, казалось, впервые ничего не хотел анализировать и предугадывать. - Рейнсворты успели уйти, ведь так? – Найтрей едва выдавливал слова от слабости и отчаяния. Все понимали – он отдал бы что угодно, чтобы сгинуть в том охваченном пламенем мире, откуда только что выбросил их непостижимый рок. - Да. – Бывший Шляпник прикрыл глаза ладонью, размазывая по лицу кровь и наконец успокаиваясь, однако улыбка не покидала его лица. – Госпожа жива! Успели… - Но Гил… зачем… - Глупый Ворон, - произнёс герцог, вырываясь из оцепенения. – Не мог придумать ничего лучше. - Он спас нас, - голос всегда спокойного и насмешливого Винсента дрожал так, словно тот готов был разрыдаться. Брейк скосил на него единственный глаз и даже не нашёлся, что сказать – слишком беззащитным выглядел сейчас ненавистный Найтрей. - Это ведь Гилберт, он и не мог поступить иначе. Идиот. *** На улице бушевала гроза. С неба лилась вода – исступлённо, припадочно опрокидываясь на землю. Казалось, скоро гигантская дождевая волна смоет грязный город с его отравляющими и без того горький воздух автомобилями, узкими переулками, бедными кварталами, раковой опухолью сжимавшимися вокруг обетованной земли, и от когда-то бросавшегося в глаза неоновым хаосом огней Лас-Вегаса не останется ничего, кроме зыбких воспоминаний. Впрочем, мало кто жалел бы о такой его гибели. Начинались выходные, и казино было наводнено посетителями. Шуршали карты, постукивал шарик рулетки, и руки крупье мерно скользили туда-сюда, касаясь полинявшего зелёного бархата. Все столы были заняты, в том числе и покосившийся стол у окна, однако посетители за ним играть не спешили, погружённые каждый в свои мысли. Один, молодой блондин, и вовсе уронил голову на грудь, будто одолеваемый дремотой. Сидевшая по левую руку от него девушка в бывшем когда-то белым, а ныне замызганном и грязном, платье, казалось, была напряжена и даже зла, безотчётно улыбалась и сжимала тонкие руки в кулаки. Ей не было ещё и семнадцати, однако в её облике отчаянно просвечивала необыкновенная и для зрелых людей ненависть. Она бросала неприязненные взгляды на сидевшего в тени человека в тёмном плаще и его соседку, рыжую до неестественной красноты, в умопомрачительно коротком платье, без слов говорившем о роде её занятий. Последняя несколько раз с тайной надеждой смотрела на дверь, словно желая как можно быстрее уйти отсюда, тогда как последний, пятый член разношёрстной компании выражал самой своей позой непоколебимую решимость остаться и довести дело до конца. До зубного скрежета разные, они будто делили между собой единое бремя. Чужим в этой компании не было места, и направившийся к необычным клиентам крупье был, вопреки обычаям казино, отозван человеком в плаще, впрочем, не поскупившимся на щедрые чаевые. Так прошло около десяти минут. - Приступим, дамы и господа, - начал наконец человек с решительным лицом, беря колоду в руки. Единственным, что осталось от его некогда аристократического облика, являлись немного раскосые серые глаза, взиравшие на собеседника всё с тем же вниманием и серьёзностью. Он быстро превращался в старика, а удивительные карминовые волосы, раньше свободно ниспадавшие чуть не до пят, были грубо острижены по плечи. – Думаю, правила никому повторять не нужно. - Оставьте все эти любезности, герцог, - почти весело откликнулся Зарксис Брейк, вешая плащ на спинку стула. – Не в первый раз. - И всё-таки, почему мы собираемся каждый раз именно здесь? – передёрнула открытыми плечами Шарлотта Баскервиль, избегая почему-то смотреть на бывшего недавно одноглазым, а ныне щеголявшего вторым, стеклянным, глазом Шляпника. – Разве не нашлось места получше? - Мне нравится название, милая Лотти, - рассмеялся тот. Шарлотта быстро отвела глаза - левую сторону лица Зарксиса поразило нечто вроде паралича, и от знаменитой акульей улыбки красноглазого остался лишь уродливый кривой обрубок. Не самое приятное зрелище даже для повидавшей многое на своём веку леди Баскервиль. Ещё кое-чего не хватало теперь в облике Зарксиса Брейка. Прошедшая со своим владельцем все круги ада Эмили не могла издать и звука, став обычной измазанной кровью тряпкой. Первые дни бывший Шляпник по привычке везде таскал её с собой: сначала на плече, как продолжала твердить многолетняя привычка, затем в кармане нового пальто с вполне удобными и простыми рукавами. Потом альбинос и вовсе забыл её в ящике комода, открываемом всё реже и реже. Вместе с ней теперь пылились и надежды, и давние принципы. Девочка в белом лишь с судорожной яростью сжала кулаки. - «Ящик Пандоры»… Ты ни капли не изменился, Кевин! Ненавижу тебя, ненавижу… - И всё-таки я спрошу: все здесь присутствующие хотят остаться? – спросил Барма через стол. Решение было принято единогласно. Около трёх месяцев назад мир для этих пятерых окрасился пламенем и пеплом. Многолетний план Пандоры по уничтожению Бездны наконец был приведён в исполнение, и, несмотря на трудности и потери, Бездна сгинула вместе со всеми её обитателями, каким-то чудом не утянув с собой в могилу внешний мир. Однако самых деятельных своих убийц мстительная госпожа всё-таки прибрала, выкинув их за миллионы световых лет от родины, где им предстояло пройти столько препятствий, что они не сумели бы и вообразить. Они виделись уже второй раз после катастрофы и с трудом узнавали друг друга. Жизнь искажала их лица и желания, неспешно, но верно склоняя таких сильных духом людей к самому простому решению – к самоубийству. Тут-то и стала спасением игра. Разумеется, деньги никто на кон не ставил – далеко не у всех они водились. Речь шла об игре на самое дешёвое и доступное в их ситуации – на жизнь. Простой расклад карт решал, жить игроку или умереть – вытянувший пикового туза должен был погибнуть. Первым покинул компанию Оскар Безариус. Настал черёд новой жертвы. *** Никто так упорно не пытался обосноваться в новом мире, как бывший герцог, однако удача долго не улыбалась ему. Интерес к его нескромной персоне пропадал напрочь, когда кто-то узнавал о его бродяжнической жизни или банальном отсутствии так любимого в этом мире удостоверения личности. Что уж говорить о беспримерной гордыне аловолосого, с которой также приходилось считаться. Сам Руфус немало разозлился бы, если бы кто-то (кроме Шерил, разумеется) осмелился тогда, в те времена до финальной битвы с Бездной, указать герцогу на его склочный характер. Теперь же он и сам порой не понимал, откуда взялось в нём столько спеси. Однако в конце концов Барме повезло – после всех злоключений одна дверь раскрылась-таки перед неразговорчивым бродягой. Священник местной протестантской церкви, как раз искавший согласного на небольшую плату работника и не первый раз видевший попытки Руфуса куда-нибудь устроиться, принял его в свою обитель почти без вопросов, узнав, что тот готов трудиться за крышу над головой и мало-мальски съедобный обед. Конечно, очень многое становилось проблемой для белоручки-герцога, однако он пересиливал себя, приспосабливаясь молча, и святой отец ни разу не слышал от него ни жалобы, ни упрёка небесам. Однако вместе с тем Барма не распространялся и о своём прошлом, заставляя работодателя бесплотно гадать о прежнем роде его занятий. Земля в окрестностях Вегаса была жуткая – лопата то и дело натыкалась на осколки кирпича и всякий вышвырнутый жителями хлам. Кладбище, однако, почти каждый день разживалось новыми постояльцами, и Барме волей-неволей приходилось снова и снова вонзать в почву выданное священником орудие труда. Он даже не знал, кого сегодня провожает в последний путь: длина, ширина и глубина ямы – вся информация, которой теперь располагал легендарный пандоровский всезнайка. - Готово ли, сын мой? Обычно Руфус безумно раздражался, когда к нему так обращались («Да я тебе сам в отцы гожусь!»), однако сегодня даже головы не повернул, кивнув в ответ. - Хорошо, значит, сегодня с покойницей разберёмся быстро. - Женщина? – спросил от скуки Барма, заправляя пару кровавых прядей обратно в капюшон. Священник суеверно перекрестился. - Нашли пару дней назад. Никто не знает, ни кто она, ни где её семья, упокой Господи её душу. И ведь не бродяга – руки к труду совсем не привыкшие. Удивительно, что родственники ещё на разыскали её. …Она лежала в простом сосновом гробу с таким спокойным и знакомым до мельчайшей морщинки выражением собственного достоинства на немолодом лице, будто сама царица Египта в убранном драгоценностями саркофаге. Веки женщины смежились, навеки упрятав горевший в них уверенный огонь, умевший не только обогреть и успокоить печального, но и отвадить слишком дерзких. Священник покосился на своего спутника и обомлел, видя, как побледнело его безразличное лицо и как судорожно бьётся жилка у серых глаз. Руфус вновь и вновь вглядывался в женщину, но всё так же не произносил ни слова. В нём будто шла какая-то борьба. - Не может быть… - произнес он. - Что такое? Ты знал эту женщину? Мужчина сам не успел осознать, когда его рука потянулась к аристократически тонким пальцам покойницы и накрыла их. Ошибка была невозможна – не он ли некогда говорил, что узнает Шерил Рейнсворт из тысячи, из миллиона женщин хоть с закрытыми глазами? Но и не он ли обеспечил той укрытие, когда всё кругом стало таким ненадежным, когда Бездна… «Она пыталась помочь, - вдруг понял он, и эта мысль ударила набатом в воспалённом мозгу, - она не могла остаться в стороне. Своевольная, как и всегда – вернулась прямо в эпицентр. И почему тело вынесло только теперь». Священник в замешательстве наблюдал, как его работник садится возле гроба на землю, не отпуская руку покойницы, как вглядывается в бледное лицо, и ничего не понимал. Красноволосый всё никак не решался признать в женщине ту, кого он близко знал долгие годы, словно для него этот миг узнавания был равносилен самоубийству, но мучения не длились долго – прошло ещё полминуты, и мужчина сдался. Он медленно склонился к стенке гроба, упёршись в нее лбом, и застыл. Ни всхлипов, ни стонов – тихо, как в безумном кошмаре, и священнику вдруг показалось, что он подслушивает разговор этих двоих, немой и противоестественный. Руфус просидел так до самого вечера, и никакие слова и окрики священнослужителя не могли привести его в чувство. Очнулся герцог уже после заката, и только после этого женщину наконец похоронили. Несколько дней после похорон он вообще не разговаривал, не отвечая святому отцу даже односложно. Ещё спустя неделю мужчина обрезал свои невозможные волосы садовыми ножницами, и начавший о чём-то догадываться священник не посмел возразить. *** Карты мягко ложились на стол, раздаваемые точными движениями пальцев. Никто не рвался сразу смотреть, что скрывалось под рубашкой карты, лишь провожая взглядом медленно «худеющую» колоду. Пауза всё больше затягивалась. - Раздайте мне сразу мой десяток, - вдруг сипло произнёс молчавший до этого Винсент, подняв голову. Герцог без лишних слов отсчитал Найтрею недостающие карты, и тот по очереди медленно перевернул их, пристально вглядываясь в каждую. Все замерли. Бледная фигура блондина, угловато и неудобно опирающаяся о стол рукой, казалась гротескной. Рубашка сидела на нём как-то боком и была мокра насквозь, – до казино Найтрей добирался без зонта – чего он словно и вовсе не замечал. Игра тоже как будто не волновала его так, как других, скорее наоборот – временами он уходил в себя, неловко замирая с картой в руках и заставляя окружающих горячиться в нетерпении. - Опять… - выдохнул он, когда последняя карта оказалась раскрыта. Найтрей был прав – туз вновь обошёл его. *** - О, mein lieber («дорогой мой», нем.), что с тобой? Неужели опять? Ты слышишь меня?! Конечно, он слышал её. Затыкая уши, закрывая глаза и в бессильной ярости сам срываясь на крик, он всё равно слышал, и это бесило, заставляло терять последние остатки самообладания. Голос Марты был ему ненавистен, и вместе с тем его обладательница стала единственным человеком, которому позволялось находиться рядом с бьющимся в агонии блондином. В первые дни жизни в Вегасе Винсент надеялся, что женщина поможет ему отвлечься и не покончить с собой сразу же, и потому завязал знакомство с симпатичной немкой. Но горе преследовало его неотвязно, и вскоре Марта перестала интересовать Винса, став лишь дурацким приложением к тому, что ещё заставляло молодого человека не броситься под машину, и никакая совесть не могла осудить его за это. Найтрей раз за разом заглядывал в свою душу, словно надеясь отыскать сокровище, хранимое на самом дне, чтобы даже солнечные лучи не смели прикасаться к нему, но видел лишь холодную скользкую тьму. Она ширилась и разрасталась, стекая кровавыми сгустками, размазываясь мерзкой жижей по пальцам, чуть ли не крича: «Ну же, посмотри мне в глаза, трус, смотри! У меня есть имя, назови его!». Но Винсент не смел. Многие годы жизнь Винсента была полна Гилом. Даже когда того не было рядом, когда тот отталкивал младшего брата, чуть не с ужасом смотря в разноцветные глаза, когда избегал блондина по целым неделям, темноволосый юноша оставался тем единственным, ради чего стоило прожить новый день. Теперь же маяк, столько лет мерцавший Винсу, был разбит. Бездна пожрала молодого Найтрея, пока тот тратил последние силы погибающей цепи на то, чтобы спасти остальных. Именно из-за Ворона Винсент, Руфус Барма и Зарксис Брейк, находившиеся в центре разрушения, остались невредимы, когда всё окружающее таяло и стиралось с лица земли. Гил сделал свой выбор и променял собственную жизнь на их жизни, даже не успев увидеть, как Бездна вышвырнула спасённых во внезапно открывшийся портал. Сил защититься самому у него просто не осталось. Снова она его трясёт… Винсент отмахнулся от девушки, как от надоедливой мухи, но не рассчитал движение, и опустевший шприц выпал из слабых пальцев. Впрочем, это было неважно – из глубин сознания уже выступало манящее видение, и блондин протянул к нему руки. Из темноты наркотического опьянения навстречу разноглазому шёл Гилберт Найтрей, живой и почти настоящий, будто и не было тех мгновений в Бездне, оставивших о нём только воспоминания. Марта задрожала, увидев, как губы молодого человека медленно вытягиваются в улыбку, и снова бросилась его обнимать, рискуя напороться на следующую, лежащую рядом иглу. Глупая студентка-иностранка нашла Винсента на улице, и сначала он показался ей надломленным, но всё же довольно учтивым и – что греха таить – красивым парнем. Рассеянность и странная речь блондина тоже не насторожили её, наоборот, притянули ещё больше. И вот сейчас Марта продолжала его любить, даже после того, как застала молодого человека на своей съёмной квартире с сомнительными таблетками, после пропажи родительских денег, высланных на весь семестр, после того, как Винсент перестал интересоваться ею и с головой ушёл в мир препаратов и галлюцинаций. Она уже понимала, что не вернет его, но ничего поделать с собой не могла, и продолжала прижимать смеющегося пьяным смехом юношу к своей груди, предчувствуя скорый финал. Найтрей же улыбался, бессмысленно глядя перед собой, и впервые за сегодняшний день был счастлив. *** Оскар Безариус не был слабаком, и многое в жизни давалось ему слишком тяжело для простого человека со средним сердцем и обыкновенной душой, ломающейся, стоит нравственной ноше выйти за предполагаемые границы. Намотав не один десяток, мужчина сумел справиться со многими горестями, испытать широкое разнообразие искушений и разочарований, однако даже для него последняя выходка Бездны оказалась роковой. Сейчас ему было всё равно даже на чудовищную боль в ноге, исходящую от глубокой раны, полученной во время последнего взрыва, и ровным счётом наплевать на жёсткую, несмотря на снег, землю, на которой он сидел. Единственное, что сейчас могло быть важным – очередная потеря. Обречённый никогда не иметь собственной семьи, Безариус только что утратил единственного племянника – причину своих страданий и последнюю надежду обрести мир в своей душе. Бездна расправилась с Озом особенно жестоко, - ни натура цепи, ни спящее в глубинах сознание Джека не спасли подростка. Какой-то частью разума мужчина понимал, что находиться здесь опасно, что он вообще не понимает, где располагается это таинственное «здесь», и что рядом с ним есть ещё выходцы из родного мира. Он даже узнал белую Алису, бившуюся в истерике в паре метров от него, и аловолосую девушку в плаще Баскервилей, кажется, недавно сражавшуюся со Шляпником. Эта последняя села было подле него, изучая взглядом рану, но так ничего и не предприняла, покинув его, как и Воля Бездны. А истекающий кровью Безариус оставался на месте, пока темнота не накрыла его. Сколько раз он открывал глаза и как долго был без сознания, дядя Оскар не помнил: только всплывали потом в памяти чьи-то испуганные возгласы, перевязки – он ясно припоминал тугие бинты – и почему-то так привлекавшая глаз развесистая люстра болотного стекла. Когда же мужчина окончательно очнулся, то увидел себя лежащим на раскладушке в небольшой кухне. На руках и раненой ноге он обнаружил свежие повязки, но встать не рискнул. Через пару минут вошла и хозяйка дома – спокойная высокая женщина в спортивных штанах и растянутой водолазке. Она тут же заметила, что Безариус не спит, и начала разговор, не тратя время на приветствие: - Хорошо себя чувствуете? Кивните, если тяжело говорить. - Вполне сносно, – Безариус сделал подтверждающий жест рукой и сморщился – он умудрился тогда и руку сломать, надо же. – Не напомните, как я здесь оказался? Ничего не помню, хоть убейте. - Мы с мужем нашли вас в паре шагов от нашего дома и решили перенести сюда. – Голос у нее был немного низкий для женщины, а во время разговора она ходила по кухне туда-сюда, то ставя чайник, то развешивая белье на верёвках под потолком. – Район у нас неспокойный, а вас и так предостаточно потрепали. Надеюсь, за вами никто не охотится? У нас всё-таки двое детей, я не хочу проснуться с ножом у горла. Оскар Безариус нервно усмехнулся. - Я не местный, мадам. – Поймав скептический взгляд, он быстро нашелся: - Не успел приехать, как попался грабителям. Надеюсь, хоть теперь удача будет ко мне более благосклонна. - Хочется верить. Как вас зовут? - Оскар Безариус. - Окей, мистер Безариус, можете оставаться здесь, пока не заживут раны. Но не пугайте детей и не пытайтесь со мной заигрывать – муж с самого начала был против того, чтобы тащить вас сюда, и только ждёт повода, чтобы вас выставить. - А как я могу вас называть? - Миссис Коулман. В коридоре послышался какой-то шум, и в комнату внёсся мальчишка лет девяти в матросском костюмчике. Ребенок юркнул под скатерть обеденного стола, как будто не слыша окрика матери, и, как только светлая ткань успокоилась, в кухню впорхнула и его сестрёнка, скрывшаяся там же. - Курт, Моника, что за игры? Я же сказала вам оставаться в комнате! Миссис Коулман за уши вытащила детей из-под стола и принялась что-то гневно говорить им. Безариусу же почудилось, что он бредит – перед ним стояли, виновато переглядываясь, юные Оз и Ада. Он судорожно выдохнул и попытался всё обдумать… Нет, конечно же нет. Это всё шутки освещения – мальчишка явно плотнее Оза, да и волосы у него немного темнее, и девочка пошла в ту же породу. Но вот глаза… Он напряженно всмотрелся в детей, боясь моргнуть. Такие глаза могли быть только у Безариуса, и больше ни у кого – чистая весенняя зелень, беснующиеся под лампами влажные изумруды. Расслабившееся было лицо дяди Оскара перекосилось, и лишь неимоверным усилием воли удалось заглушить рвущийся из груди вопль. Мать же успела отчитать нерадивых чад, наградив каждого подзатыльником, и вновь обернулась к лежащему. Дети только теперь заметили его, и впечатление Безариус явно производил не самое приятное – любопытство в их взглядах смешивалось со смятением, а Моника и вовсе поспешила спрятаться за спиной женщины от незнакомого дяди в бинтах. Раздосадованная миссис Коулман тут же взяла инициативу в свои руки: - Ребята, это мистер Безариус, ему сейчас нездоровится, и он поживет у нас, пока не поправится. Более смелый, Курт подошел к пандоровцу и протянул ему руку, совсем как взрослый: - Будем знакомы, мистер Безариус. – Маленькая ладонь коснулась его пальцев, и мужчина снова внутренне содрогнулся. – Меня зовут Курт. - Да… называй меня дядей Оскаром. …Эту историю рассказал герцогу Барме сам Безариус незадолго до своей первой и последней игры в судьбу. Тогда мужчина ещё способен был рассуждать трезво, но рассказ дался ему тяжело – дядя Оскар постоянно сбивался и повторял, что совсем не уверен, на самом ли деле видел другого мальчика. Руфус, внутренне раздражённый такой подачей информации, не поверил ни на йоту, однако их следующая встреча навела ещё больший туман - дядя Оскар клятвенно утверждал, что Оз не погиб и они живут теперь в одном доме. На игру же мужчина явился уже натурально помешанным, постоянно улыбался и говорил о племяннике, стоило хоть кому-то обратиться к нему, и заставить его обойти волнующую тему не было никакой возможности. Когда же Безариус вытащил из колоды пикового туза, то долго не мог понять, что это значит, и Барма даже решил, что придется помочь безумцу проститься с жизнью, но ошибся. Дядя Оскар выполнил предписанное картами, а миссис Коулман долго ломала голову, куда же мог пропасть удивительный иностранец, свалившийся на её семью как снег на голову. *** Зарксис поигрывал по игорному столу пальцами и изучал взглядом лица окружающих. Его всегда забавляло наблюдать за людьми, когда те понятия не имели, что их разглядывают, и Брейк снова не смог отказать себе в этом удовольствии. Ведь в такие моменты люди становились действительно откровенными, выражая не словами, но движениями и легкими переменами в лице всё то, о чём никогда бы не заговорили или даже не признались себе самим. Вот и сейчас он видел слишком многое – и напряжённое отчаяние герцога, и тщательно скрываемый Лотти страх, и кричащую жажду смерти Воли Бездны. Он внимательнее присмотрелся к Алисе, и его внезапно передёрнуло. Девчонку не волновала её собственная гибель - она на самом деле ничего так не желала, как крови и криков ужаса. Она превратилась в настоящего маньяка, и бывший Шляпник вдруг ощутил укол зависти. Теперь он тоже вынужден был убивать, чуть не каждый день выслеживая потенциальную жертву, но каждый раз не ощущал ничего. Зарксис знал, что ремесло убийцы – единственное, в котором он действительно преуспел за безумные годы своей жизни, но вместе с тем никак не хотел смириться, что вот так запросто согласился использовать свои грязные навыки ради самого себя. Альбинос провалился в воспоминания… *** Брейк стоял под фонарем, бросавшим тревожный свет на асфальт, разглядывал лежащего неподалеку мужчину с куцей бородкой и размышлял. Уже две с половиной недели протекли с той минуты, как Бездна вышвырнула его в Лас-Вегас, и не встречалось ни единого квартала, где бы на пандоровца не напала какая-нибудь шваль. Вот и этому горе-грабителю не помогла ни бита, ни несколько заранее опрокинутых рюмок спирта, ни природная дурь, не отличавшаяся от той, что толкала на «подвиги» разбойников на родине альбиноса. Хотя бы теоретически гостеприимных домов тоже не встречалось – одного взгляда на перекошенную недугом физиономию Брейка хватало, чтобы без разговоров захлопнуть дверь. Время оставалось за малым – ещё неделька ночевок где придётся, и такой живучий Шляпник станет прекрасным кирпичиком в составе разбитой окраинной дороги, замёрзшим насмерть телом в груде других привезённых в морг бродяг. - Это было великолепно, сэр. – Голос из-за спины заставил красноглазого опомниться, и он инстинктивно поудобнее перехватил катану. Незнакомец не дрогнул и продолжил тихо аплодировать, но несколько человек в тёмном за его спиной слегка выступили вперёд. Брейк бросил на них оценивающий взгляд – крепкие ребята, явно знающие своё дело, с которыми нормальный человек не захотел бы ссориться. – Чистая работа. - Вы ещё кто? – выдохнул Зарксис в холодный воздух. - Это не так важно, особенно в вашем положении. Лишняя информация не всегда красит человека – думаю, Вы со мной согласитесь. Брейк снова осмотрел свидетеля расправы. Обладатель голоса оказался мужчиной далеко за тридцать, с рассечённым застарелыми шрамами лицом и как будто - по крайней мере, так казалось в тени фонаря - без двух пальцев на левой руке, в которой незнакомец держал сигарету. Альбинос опустил оружие и усмехнулся. По крайней мере, этот человек явно был не из тех, кто нападает хамски и без причин, как его предыдущие знакомцы. - Что Вам от меня надо? - Более рациональный вопрос... Я Вас нанимаю. В некоторых отраслях необходимы подобные вам люди – чистильщики, образно выражаясь. - Я так понимаю, моё согласие или несогласие здесь не играет особой роли? Настала очередь мужчины с сигаретой усмехнуться. - Почти угадали – разница лишь в том, сколько времени будет вам отпущено. Думаю, угрожать вам не имеет смысла, сами понимаете, что в таких условиях и с подобными увечьями, - Брейк ощутил его красноречивый взгляд на пустую глазницу, из которой слегка сочилась кровь, - много не протянуть. Я предлагаю ещё пару лет и сумму, от которой отказаться тоже будет глупо. Зарксис понимал, во что его втягивают, и мысленно соглашался с каждым сказанным незнакомцем словом. Он уже многое передумал и смирился со своей судьбой. Какая разница, как и где именно убивать или под чьим именем – какого-нибудь мафиозного вождя или никому не известного Зарксиса Брейка, только и желающего наконец выспаться и согреться. «Что же ты молчишь, Эмили, - как-то тоскливо подумал он, - хоть бы слово сейчас вставила, тряпка безжизненная. А не всё ли равно…». - Когда я могу приступать? *** Не выдержав тяжелого ожидания, Лотти приподнялась со своего места и громко произнесла: - И мне раздайте до конца, герцог! Барма удивленно приподнял бровь, но продолжил раздавать, теперь уже нацелившись только на сторону стола леди Баскервиль. Аловолосая так и не села, поднимая карты со столешницы, но, в отличие от Винсента, раскрывалась почти сразу же. Пиковый туз всё никак не появлялся, и напряжение за столом, казалось, можно было пощупать руками. - Не слишком ли вы торопитесь, Шарлотта? – спросил Руфус, наблюдая за её нервными движениями. - Я хочу покончить с этим как можно раньше… - ответила она, но продолжить свою мысль не успела – протянутая за очередной картой рука зацепила стоявший рядом стакан с водой, и тот не преминул перевернуться, заливая своим содержимым зелёный бархат. Брейк только усмехнулся про себя, заметив, как остальные притянули свои наборы поближе к себе. Лотти же быстро наклонилась и поставила стакан на место, непонятно зачем провела кончиками пальцев по мокрому пятну на бархате и вернулась к картам. Спустя какие-то секунды последние оказались открыты, и женщина не скрыла облегчённого вздоха – сегодня розыгрыш смерти продолжался без неё. *** Шарлотте Баскервиль много лет назад очень не повезло. Сильный противник, умелый боец и преданный союзник, она родилась женщиной, и в том мире, куда её забросила судьба, оставив без титула, сил и знаний, только одна дорога поджидала её – дорога разврата. Домом леди стал клуб, где каждый день приходилось снова и снова за ничтожный кусок хлеба ублажать молодых и старых, не делая особых различий между ханжами города и закрывая глаза на былые времена. Никто не знал, как каждый вечер, глядя на себя в зеркало и наводя боевой макияж, женщина продолжает твердить с упрямством идиотки: «Я Шарлотта Баскервиль, и я не одна. Однажды всё это закончится, и я буду свободна. Я ещё могу это прекратить». Но развратные вылазки всё никак не прекращались. Лотти ненавидела свою работу. Ей снова чудилось, что животная толпа снесет её с ног, затопчет и разорвет на куски, а музыка, больше похожая на набатный бой, выбьет из груди последние глотки прокуренного воздуха. Сегодня держать себя в руках было особенно трудно – выпитая банка пива не давала стоять прямо, и приходилось держаться за витую барную стойку, чтобы сохранять достойный вид. «Какой уж там достойный» - хмыкнула она про себя и оттолкнулась от спасительной поверхности, направляясь к выбранному наугад мужчине, стоящему к ней спиной, развратно положила руки ему на плечи. Хоть сейчас пиво сослужило хорошую службу – не дало голосу дрогнуть. - Эй, красавчик, не хочешь расслабиться? Мужчина обернулся и прямо заглянул аловолосой в глаза, заставив слегка отшатнуться. Конечно, он узнал её, даже несмотря на пудовый слой косметики на бледном лице. Женщина же замерла в полном замешательстве – она бы предпочла скорее увидеть привидение. - Какая встреча, милая Лотти… Голос всё тот же, отметила она про себя. Такой же вкрадчивый, совсем как пантера перед прыжком. И такой же насмешливый. - Шляпник? Что ты здесь… - А ты? Впрочем, - он окинул взглядом откровенную одежду женщины, – мог бы и не спрашивать. – Лотти повернулась было уходить, но пальцы Зарксиса перехватили её руку и болезненно вывернули. – Леди, как некультурно прерывать разговор. - Чего тебе надо? - Мне? – невинно вскинул брови альбинос. – Разве это я так любезно предлагаю свою компанию? Она снова озлобленно дёрнулась, но безуспешно. В движениях Брейка она не чувствовала ничего, что дало бы ей надежду – ни сомнения, ни жалости, ни раздумий. - Держись подальше, Шляпник. Пусть цепи у меня нет, но драться я ещё способна. Он улыбнулся, и парализованная половина лица исказила черты до неузнаваемости. Шарлотта дрогнула, но отвернуться не смогла – кость вывернутой руки грозила вот-вот сломаться. Её слова были для Зарксиса просто наивной детской страшилкой. Давний враг был абсолютно спокоен, уверен в своих силах и по-настоящему силён – даже во время боя со Шляпником она не чувствовала такой исходящей от него мощи. Живущая впроголодь проститутка не могла противостоять такому человеку. Брейк сделал несколько шагов в сторону, и Лотти вынужденно подалась следом, в сторону выхода. - Ага, ни цепи, ни сил, ни прав. – Голос альбиноса понизился настолько, чтобы в клубном угаре только женщина могла разобрать слова. – В этом мире всё так же, как и в старом, только честнее, не правда ли? – Он снова грубо встряхнул её. – Знай своё место. Аловолосая завороженно смотрела на кривой оскал Брейка и молчала. Страх затапливал её душу, и решимость сопротивляться таяла. Она будто только сейчас начала понимать что-то, что стояло перед глазами столько дней. Всё действительно изменилось. Не было больше ни врагов, ни соратников, ни боя, ни победы. Были только невыносимые всполохи электрического света, толпа безразличных пьяных тел, боль в пульсирующей от напряжения руке… И слабая женщина, которая только и может, что откупаться от жизни и смерти своим телом – единственным, что у неё осталось. - Идём, - сказала Лотти почти шёпотом, опустив в пол глаза. Конечно, в грохоте и гаме клуба альбинос не мог разобрать слов, но он понял всё и так. Шарлотта Баскервиль наконец-то сломалась. *** Последняя карта легла на стол, и всё стихло окончательно. Казалось, даже за соседними столиками умолкли говорливые, но до ставящих на кон свою жизнь всё ещё никому не было дела, и тишина оставалась мнимой, дрожащей, как пламя светильника. Поэтому кто-то не сдержал испуганного вздоха, когда девчонка, недавно носившая титул Воли Бездны, с глухим стуком положила руку на стол и притянула карты к себе. Они причудливым веером растянулись на ткани, и Алиса быстро принялась их переворачивать, ловко орудуя обеими руками. От недавно кипящей в глазах подростка злости не осталось и следа, и с её лица не сходила улыбка любопытного ребёнка, взявшего в руки интересную вещицу. Когда последняя карта открылась и стало ясно, что туз миновал и её, Алиса засмеялась и восторженно захлопала в ладоши. *** Никто и никогда не сумел бы понять, что значила для малышки белой Алисы таинственная Бездна. Для людей снаружи она казалось чем-то ужасным, безудержным, не подвергавшимся их ограниченной логике. Она представала перед ними кровожадным монстром, непостижимой тварью, полной кипучей грозной силы. Для белой Алисы же Бездна была почти домом, шкафом с игрушками, в который можно по-детски спрятаться от назойливых родителей с их бесконечными правилами. Уровень за уровнем, Бездна заботливо укрывала хрупкую девочку от любопытных глаз, хранила и берегла её, позволяя играть и своевольничать. Только Алиса понимала и чувствовала Бездну, биение её могучего, скрытого от посторонних сердца, способное снести всё на своем пути жаркое дыхание, не обжигающее только её одну, ставшую душой и Волей древнего мира. Вместе с этим нелогичным местом она карала и миловала, и мир-тюрьма, мир-клетка изящными золотыми сводами сдерживал готовую раздавить Алису тьму. Она никогда до конца не могла понять, почему люди так жестоки, почему убивают друг друга там, наверху (и наверху ли?), почему боятся её весёлых клоунов-цепей. Редкие визитёры занимали ребенка, глазами Бездны видящего насквозь их дрожащие души, и забавляться с ними было едва ли не интереснее, чем с Чеширом, верным другом и слугой. Маленькая белая Алиса жила как ей вздумается и не умела прощать. Не простила она и гибели своей покровительницы и матери Бездны, и выживших пандоровцев, заброшенных в Вегас так же, как и она, и новый мир, не знавший её и не умевший достойно принять своевольную принцессу. Не простила Алиса и хулиганов, гнавшихся за ней по спящему кварталу, и сидевших в тепле домохозяек и их мужей, не открывших венценосной оборвашке двери. - Пожалуйста, не надо! – Мужчина с округлившимися от ужаса глазами резво отползал назад от быстро приближавшейся девочки с копной густых светлых волос. Обычного банкира обычной компании учили представлять смерть бестелесным духом, таким же обычным и скучным, как его зеркально натёртые ботинки, но только не милым подростком с ножом наперевес. - Я не могу быть волей этого города, - нараспев сказала Алиса с милой улыбкой, готовясь вонзить своё оружие в тело жертвы. – Зато я могу стать его страхом! *** Настал самый волнительный момент сегодняшнего вечера. Сидевшие друг напротив друга альбинос и бывший герцог неторопливо подтащили к себе карты и взглянули друг на друга. Чёрная метка поджидала одного из них, и давние противники силились ощутить её горячее касание сквозь рубашку карты. - Остались только мы с вами, герцог, - сказал с усмешкой Зарксис Брейк и медленно провел длинными пальцами по краю своей миниатюрной «колоды». – Игра приобретает пикантный привкус, да? - Глупо давить на меня, Шляпник, - Барма смерил альбиноса фирменным высокомерным взглядом – сдаваться он явно не собирался. - В любом случае не мы решаем, чья очередь сегодня покинуть компанию, и это тебе хорошо известно. - Я бы так не сказал… Вы решаете. Сегодня вы уже сделали выбор. Винсент, мирно дремавший на своём конце стола, оторвал голову от столешницы и прислушался к перепалке. Его глаза выражали удивительную для его состояния трезвость мысли, и одно это говорило о многом. Когда эти двое начинали пикироваться, никто не мог отказать себе в удовольствии послушать их, несмотря на опасность попасться под горячую руку. Лотти слегка вытянулась, обеспокоенно переводя взгляд с одного мужчины на другого. Лишь Алиса не интересовалась пандоровцами – угроза больше ей не угрожала, и она принялась прямо на игорном столе строить хлипкий карточный домик, целиком отдавшись своему занятию. - Не понимаю, к чему ты клонишь. - Да бросьте, герцог, вы никогда не были столь наивны. Вы уже не маленький мальчик, чтобы объяснять вам подобное. - Я все же настаиваю. Объяснитесь, Шляпник. - Вы, зная, что сегодня вечером состоится игра на жизнь, всё же пришли сюда и так дали картам возможность выбрать именно вас, а не кого-либо ещё. Вы могли проигнорировать приглашение, могли покончить с собой раньше, чтобы не приходилось заставлять вас сделать это – довольно унизительный расклад, но вы сделали выбор в пользу гибели по принуждению. Лицо Руфуса не выражало ровным счетом ничего – он оставался флегматичен и бесстрастен. - В любом случае это верно и для тебя, Брейк. - Тут мы и добрались до самого главного… Скажите, зачем вы здесь? - Я жду своей смерти, как и остальные. - Нет, герцог, вы не даёте себе взглянуть правде в глаза. – Альбинос разочарованно откинулся на спинку стула. – Ранее вы казались мне более прозорливым. Штука в том, что вы – как и любой из нас – не умеете жить без войны. Там, в Пандоре, мы всегда были на волосок от гибели и вынуждены были постоянно обороняться и нападать, если только представится случай. Мы разводили интриги, заключали контракты, предавали и заключали союзы, и передышки почти не было – за каждое мгновение покоя приходилось расплачиваться. Но сейчас наша миссия закончена, и пути назад нет. – Брейк театрально развел руками, будто подчёркивая, в насколько безысходном положении они оказались. – Мы уже сделали все, что могли. Так почему же мы ещё живы, хоть в этом и нет смысла? Нас держит привычка и азарт. Чёртов азарт, герцог – мы ещё хотим играть со смертью, как когда-то, на равных, и бродим в поисках противника. Но вот беда – раз за разом мы находим лишь бытовые проблемы, пыль, а благословенный поединок ускользает… - Брейк снова приблизился почти к самому лицу собеседника, и его голос понизился до шёпота. - Вам уже незачем жить, герцог? А хотите ли вы увидеть пикового туза в своей колоде? Война кипит в вашей крови, как и в моей, поэтому мы не можем так просто уйти. Мы хотим жить, но жить так, чтобы нам не было скучно, чтобы снова чувствовать ценность жизни. В этом и есть суть игры. - Я не хочу жить. - А если скажу, что лжёте? Если я предложу сейчас махнуться парой карт, не струсите, а? Герцог нахмурился и бросил пристальный взгляд в лицо альбиноса. - Какой это имеет смысл? - А почему это должно иметь смысл? Шансы в любом случае равные – либо вы, либо я. Или вы уже сроднились со своей колодой? Аловолосый раздражённо бросил карты на стол. - Мне уже всё равно. Тяни. Зарксис, не прекращая улыбаться, тут же выбрал карту противника и подтянул её к себе. Герцог не замедлил последовать его примеру. Несколько секунд они вглядывались друг в друга и затем быстро перевернули «добычу» рубашкой вниз. Валет пик и шестёрка червей. - Только не говорите, герцог, что в эту секунду вы тоже хотели умереть, - заметил Брейк. Руфус гневно взглянул на него. Он стремительно выхватил карту из-под рук альбиноса и тихо произнёс, впервые за всю игру приблизившись к Шляпнику так близко, насколько позволял стол: - Пусть так, но это значит только одно – сейчас я больше всего хочу, чтобы умер ты! Брейк тоже взял свою карту, и они открылись. Сверкавшие гневным блеском глаза Руфуса расширились, и он откинулся обратно на свой стул. Спустя пару секунд его узкое лицо словно бы помертвело, отринув и злость, и удивление, и какие-либо другие эмоции, просившиеся наружу ещё минуту назад. Теперь он выглядел настоящим стариком, каким и был на самом деле – преклонным мужчиной, не способным и не желающим более сопротивляться судьбе. В его пальцах, словно вялый осенний лист, лежала карта. Туз пик. - Ты выиграл, Шляпник. И, чёрт побери, ты прав. - Через месяц здесь же? – спросил Винсент, снова впадая в болезненную дремоту. Следом за ним поднялись и остальные. Карточный домик перед Алисой развалился. - Да. – Брейк на мгновение замер, не сводя с аловолосого глаз. – До встречи, господа. *** Брейк вышел из «Ящика Пандоры» и глубоко вдохнул напитанный озоном воздух. Ливень закончился, и улица влажно блестела в кричащем свете неона. Он остался на пару слов с герцогом, и остальные игроки успели разойтись. Разговор выдался тяжёлым и неправильным – впрочем, каким ещё мог быть разговор с человеком, уже мысленно простившимся с жизнью. Брейк стоял у дверей казино и просто дышал этим сладким воздухом, не желая ни о чём думать. Однако думать всё же пришлось. - Ты знал, где туз? Лотти отделилась от стоящего неподалеку столба и приблизилась к нему, впрочем, оставаясь дальше, чем на расстоянии касания. Свежесть послегрозового вечера заставляла её вздрагивать в этом пошлом коротком платье, но она не позволяла себе и взглянуть на плащ Брейка, а тот намеренно не обращал внимания на её вздрагивающие плечи. Говорить тоже не хотелось. - Нет. Я знал только, что он оказался у меня, и не случайно. Отвлечь их дурацким падением стакана… умно, но я до сих пор не понимаю, как они не заметили. Она нахмурилась, но даже в сумерках было видно, как к её щекам подступает румянец. - Тогда почему ты не сказал, что я жульничаю? В висках стучало, и Зарксис только сейчас осознал в полной мере, настолько его выжала последняя беседа с герцогом. Он даже лениво подумал, что скоро умрет и без посторонней помощи, даже если туз не выпадет и в следующей партии. «Сколько раз в жизни я думал, что этот день – последний?...» - Это плата. За тот вечер. Ты ведь не хотела умирать, раз подсунула туза мне, так? Молчание. - В следующий раз не стану тебя покрывать, учти. Наша дружба, - Шарлотта скривилась при последнем слове, - далеко не так далеко зашла, правда, леди Баскервиль? Он развернулся на каблуках, оставляя женщину в одиночестве, и двинулся в темноту переулков. Жизнь Лас-Вегаса возвращалась в обычную колею.