Everything, Everything

Елена улыбнулась этой идиотской, влюбленной улыбкой, знакомой еще по той реальности, и Кэролайн не смогла не улыбнуться в ответ: — Кэролайн, даже если бы мы прожили тысячу лет, я бы никогда не пожалела, что выбрала Деймона. Вот поэтому я знаю, что он тот, кого я всегда искала. Кэролайн обняла ее, в этот момент ей так этого хотелось, и когда она ушла в кабинку, чтобы переодеться в собственную одежду, она подумала, что теперь знает, что делать. Когда она вернулась домой, Клаус был в своей студии, но она не стала заглядывать к нему и здороваться. Она бегом кинулась наверх, нужно было что-то сделать с прической и макияжем, и надеть новое голубое платье. Это было глупо, но Кэролайн чувствовала себя словно подросток на первом свидании. Впервые она собиралась выйти с Клаусом в свет — и не быть при этом отвлекающим маневром, ведь никто не планировал его убить. Это освежало. Когда она спустилась вниз, осторожно балансируя на своих шпильках, Клаус стоял у подножия лестницы — такой ошеломляюще красивый в своем костюме, ухмыльнувшийся в ответ на улыбку Кэролайн. Она шагнула вперед, в его глазах заплясали чертики, и Кэролайн подумала, что наконец-то, ей не нужно мечтать о чем-то чудесном. Все это было ее. — Кэролайн, ты сногсшибательна, — сказал он, когда она сошла с последней ступеньки. Ей нравилось, как он выбирал слова: она была сногсшибательна, а не просто выглядела сногсшибательной. Разница была небольшой, но это маленькое различие заставило что-то в ее груди сжаться. Она усмехнулась: — Ты тоже чудесно выглядишь. Он порывисто наклонился, оставив на ее обнаженном плече поцелуй. От этого по ее коже побежали мурашки, она едва смогла скрыть свое удивление. — Повернись, — потребовал он, и она подняла брови, но подчинилась. Он что-то пронес над ее головой и опустил на шею, оно устроилось прямо над краем выреза. Она уставилась в зеркало, висевшее на противоположной стене: это была простая серебряная цепочка с изящной подвеской, сиявшей в свете ламп холла, и Кэролайн подумала, что он, должно быть, потратил на ожерелье немало денег. — Оно великолепно! Но, серьезно, оно наверно такое дорогое. За ее спиной Клаус пожал плечами: — Кэролайн, ты сама сказала, что мне платят просто «отвратительно» много денег. К тому же, подаренный мной браслет явно вызывал смешанные чувства, но это, это не взятка. Кэролайн не удержалась от улыбки, ведь он был прав. Она любила подаренный им браслет, но не могла носить его, чувствуя, что это будет неправильно. Но это ожерелье, это платье, эта ночь, все это принадлежало ей. Она повернулась к нему лицом, и он ухмыльнулся. — Спасибо, — пробормотала она. — Мне нравится, — она невольно подняла руку и коснулась подвески — глаза Клауса следили за каждым ее движением. — Я рад, — сказал он. — Если ты голодна, я оставил спагетти на столе. Сказав это, он ушел обратно в студию, собираясь забрать несколько картин, которые планировал взять с собой на выставку. Кэролайн, словно в трансе, пошла на кухню. На столе ее и правда ждала тарелка спагетти, и Кэролайн хотела бы рассмеяться от возникшей в голове картинки — Клаус и его потуги в готовке, но она просто не могла. Это было так заботливо, и слова Елены все еще звенели в ее голове. Она быстро и аккуратно поела, чтобы не посадить ни пятнышка на платье. К тому моменту, как она закончила и помыла за собой посуду, Клаус потянул ее к машине, сказав, что они опаздывают. Он завел машину с этим его убийственно раздраженным лицом, и Кэролайн задумалась, был ли он зол на нее или из-за того, что им придется провести в галерее несколько часов. Она надеялась, что это было из-за галереи. Она была почти уверена, что дело было в галерее, учитывая вес бриллианта на ее шее. — Я хотел тебя спросить кое о чем, — сказал Клаус пару минут спустя, когда его недовольство слегка утихло. — Что? Клаус посмотрел на нее: — У Ребекки, мы сказали Елене, что ты была больна, и она казалась очень довольной этим фактом. Все время переспрашивала об этом. Желудок Кэролайн сжался. Она не знала, как Клаус воспримет мысль о том, что они пытались зачать ребенка — не они, но почти они, так что ничего хорошего она не ждала. Хотя лучше было бы действительно рассказать ему сейчас, в том, что касалось «больше никаких секретов» он был довольно настойчив. — Похоже, другие мы пытались завести ребенка. Где-то с год. И все об этом знают и продолжают меня об этом спрашивать, — Кэролайн старалась держать голос ровным, надеясь, что Клаус от шока не отправит их в кювет. Он молчал несколько долгих минут, а затем открыл рот: — Имеет смысл. Кэролайн в шоке повернулась к нему: — Имеет смысл? В какой чокнутой реальности мы и ребенок имеем смысл?! Клаус рассмеялся: — Ну конечно же в этой реальности, Кэролайн. Сама подумай. Конечно, мы хотим ребенка, мы же самая средняя пара средних лет, у нас есть дом, есть деньги, мы очевидно и безумно счастливы. Следующим шагом будет ребенок. — Но… Но… Ты хочешь детей? — Запротестовала Кэролайн. Клаус фыркнул: — Мы не обо мне говорим, речь о другой версии меня. И, будь я смертным, однажды у меня появились бы дети. Но, будучи тысячелетним вампиром, не могу сказать, что подобная мысль приходила мне в голову, будь даже это и возможно. Кэролайн захлопнула рот. Она поняла теперь, что, несмотря на то, что Клаус не имел с детьми никакого контакта, у него было намного больше времени, чтобы подумать о них. Даже если он никогда их не хотел, у него были века на раздумья, века, чтобы взвесить все «за» и «против». В конце концов, он жил и видел тысячи жизней. По сравнению с ним она была всего лишь малышкой-вампиршей, умершей еще до того, как ей исполнилось восемнадцать. Конечно, она никогда всерьез не думала о детях. — Думаю, в таком контексте это имеет смысл, — наконец признала Кэролайн. — Когда ты так говоришь об этом. Клаус нахмурился: — А ты хочешь детей? Кэролайн вздохнула: — Пока я была смертной, я никогда об этом не думала, я была слишком молода. Но, да, я бы хотела детей, — ее голос приобрел горькие нотки. — Но из меня вампир во много раз лучше, чем смертная, так что это всего лишь еще одна жертва. Клаус взял ее за руку, и это было самым милым утешением, о каком она только могла подумать: — Знаешь, у тебя все равно могут быть дети, просто они будут не твоими по крови. Ребекка, Элайджа и я однажды вырастили ребенка. — Правда?! — Изумилась Кэролайн. Ее реакция заставила Клауса рассмеяться: — Ну, как ты представляешь, это не было идеально. Но он был изумительным, одновременно мой сын и лучший друг — когда подрос. А потом он решил стать вампиром. — Так вы поддерживаете связь? — Спросила Кэролайн. Клаус пожал плечами: — Может быть, он все еще жив. Хотя, не думаю — мой отец гнался за нами, и мы сбежали. Мы так и не смогли найти его, прежде чем ушли, и с тех пор я ничего о нем не слышал. В голосе Клауса не было боли, только принятие, и Кэролайн осознала, как давно, должно быть, это было. Для Клауса принять кого-то под свое крыло, а затем потерять… Он плохо на это реагировал. Она знала, что он скучал по Стефану, хоть и не собирался восстанавливать потерянные отношения. — Думаю, он все еще где-то есть, — мягко сказал Кэролайн, и Клаус не ответил, нежно сжав ее ладонь. К тому моменту, как они припарковались у галереи, Кэролайн практически довела себя до панической атаки. Она ненавидела свое смертное тело; она чувствовала себя слабой и напряженной, и не могла сосредоточиться на одной эмоции достаточно долго, чтобы успокоиться. Клаус ушел, чтобы отнести три последние картины к заднему входу, а Кэролайн попыталась сконцентрироваться на мысли о том, каково было быть вампиром. В этот момент, это было ее единственным желанием, и она знала, что если бы смогла вспомнить чувство силы и контроля, она не истерила бы так из-за этой дебильной галереи. Ее дверь открылась — Клаус ждал ее, такой до дрожи красивый, и Кэролайн попыталась вдохнуть. Он нахмурился: — Кэролайн, что происходит?