Everything, Everything

Кэролайн повесила трубку и уставилась на Клауса: — Это была Елена. — Я так и понял, любимая. Зачем она звонила? — Поинтересовался он. — Она услышала, что мы заезжали к Бонни, и хотела поговорить. Все говорят, что увидят нас в пятницу, а я даже не знаю, когда это долбанная пятница, Клаус, я уже с ума схожу! Клаус почти бессознательно шагнул к ней: — Мы найдем выход. — Ага, — фыркнула Кэролайн, — но не сегодня! Не пока мне завтра надо на работу или не до этого дебильного барбекю в пятницу, которое устраивает твоя сестра — которая, кстати, безумно меня ненавидит! Клаус преодолел кухню и схватил ее за плечи, слегка тряхнув: — В этой вселенной она тебя не ненавидит! Здесь не случилось ничего из нашего мира! — Практически прорычал он. — У нас есть проблема поважнее, чем твоя работа, или ты забыла, что мы теперь люди?! Кэролайн этого не хотела, но ее глаза самовольно наполнились слезами, и Клаус резко отпустил ее, словно обжегшись. — Ты не понимаешь, я была ужасной смертной, и я скучаю по друзьям, и я не знаю, какого черта здесь происходит, что вообще-то важно для меня! Клаус скривился, в глазах сверкнула жажда убийства: — Ты ведешь себя как ребенок. Его слова разозлили ее, и она прошла мимо него, толкнув его плечом, потому что какого хрена — он человек и она человек, и в кои-то веки они на одном уровне. — Ужин в духовке, козел, — прошипела она, вылетая из кухни и вбегая по лестнице. Клаус не пошел за ней, и Кэролайн понадеялась, что могло значить, что ему было стыдно. Она вошла в их спальню, уставившись на скрученные одеяла на незаправленной постели. Комната выглядела обжитой, и Кэролайн изо всех сил постаралась проигнорировать это, проскользнув под одеяло и позволяя себе расслабиться на прохладных простынях. Они пахли Клаусом; кедром, дымом и пачули. Запах доконал ее, и все ее невротические порывы, которые она сдерживала весь день, прорвались в виде слез. Она плакала и плакала, так тихо, как могла, пока слезы не кончились, и она не заснула. *** Всю ночь ей снились сны. Снились миллионы воспоминаний, о том, чего никогда не было. Ей снился выпускной и ее друзья; совершенно смертный, обыкновенный выпускной. Ей снилось первое свидание с Клаусом, которого она называла Ником; они купили молочные коктейли, и он позвал ее танцевать, и Кэролайн знала — просто знала — что это было идеально. Ей снилась свадьба Бонни: она была подружкой невесты в платье, которое она возненавидела; Ник был ее парой, и он был просто опустошающе красив в своем костюме. Ей снилась ее племянница, Ханна, и то, как нежно Ребекка опустила ее в ее руки; Кэролайн снилось, что она любила ее всей душой, и полюбила ее еще больше, когда Мэтт заплакал от счастья, не отрываясь глядя на нее и Ребекку — две любви его жизни. Ей снился переезд в их новый дом, и то, как они спали на полу, и то, как она просыпалась, потому что Ник принимался щекотать ее и целовать до потери сознания. А когда она проснулась, она зарыдала, потому что помнила свои сны. *** Солнечный свет немного развеял дурноту, и Кэролайн вытащила себя из постели в душ прежде, чем не-воспоминания заполнили ее голову. Душ освежил ее, и Кэролайн порылась в шкафу, переодевшись в незнакомую, но вполне подходящую одежду. Когда она наконец спустилась вниз, она чувствовала себя намного лучше, и то, что с кухни пахло чем-то вкусным, только помогло. Клаус стоял посреди кухни, и на мгновение тело Кэролайн пронзила боль желания броситься к нему, обвивая его руками в объятии, как наверно, она бы и сделала бы в другой жизни. Кэролайн подавила этот порыв, потому что попытка подойти Клаусу со спины наверняка бы кончилась мучительной смертью от ножа для масла. Он обернулся, солнечный свет, просачивающийся из окна, сделал его чуть менее опасным, чем он был, и протянул ей тарелку. — Я приготовил завтрак, — мягко произнес он. Он не извинился, но Кэролайн и так знала, что этого не случится. Это было самое близкое к извинению, что она могла получить. Она забрала тарелку и села за стол, скрестив ноги. Это был просто бекон и яйца, но пахли они восхитительно. Клаус сел напротив со своей собственной тарелкой и начал есть. — Я позвонил тебе на работу, — сказал он. Кэролайн замерла: — Что? — Прошлой ночью я ходил по дому, искал кое-что, — он вздохнул. — Я подумал, что ты наверняка не захочешь идти на работу, раз уж ничего о ней не знаешь. — Спасибо, — осторожно сказала Кэролайн. — Ты вообще спал сегодня? Клаус нахмурился: — Нет. Я устал и… Обычно я не чувствую себя таким уставшим. С этим Кэролайн могла помочь. Пусть она и ненавидела сам факт, но сейчас она была экспертом по современным смертным: — Ты человек. Тебе нужно спать каждую ночь, есть три раза в день и все такое. Клаус закатил глаза: — Да, любимая, я так и буду делать. А как ты спала? Кэролайн заколебалась, потому что не хотела говорить, что проснулась с памятью о том, каково это, просыпаться, чувствуя его дыхание на волосах, его поцелуи на губах; а еще она не хотела помнить то, как он смотрел на нее каждый раз, понимая, что она была всего лишь отвлечением, предательницей, лгуньей. — Нормально, — ответила она, и это была правда. Он прищурился: — Нормально? Она терпеть не могла врать. Она не любила этого в их реальности, и за столом, окруженным фотографиями их жизни и их воспоминаниями, она ненавидела это еще больше. И она ненавидела это любопытство в его голубых глазах. — Мне приснилось… — Она вздохнула. — Мне снилась наша жизнь — в смысле, эта жизнь. Воспоминания, которых у меня не было, с тобой, и всеми моими друзьями. Ханна… — Кто такая Ханна? — Тут же спросил Клаус. Сам вопрос послал по ее позвоночнику сонм мурашек, до того это было неправильно; Ханна была важна; Клаус должен был знать ее. Кэролайн мысленно встряхнулась: — Твоя племянница. Дочь Ребекки и Мэтта. — Квотербека? — Фыркнул Клаус. Кэролайн скривилась: — И моего лучшего друга! Она прекрасна. Это она на картине. Клаус медленно кивнул, обдумывая ее слова: — Так у тебя теперь есть воспоминания. Думаешь, если я засну, мне тоже все это приснится? — Надеюсь, нет, — прошептала Кэролайн, глядя ему прямо в глаза. — Ради тебя самого. Он не спросил, что она имела в виду, может быть потому, что видел, она испугана картинками в своей голове, что она не сможет их позабыть, даже если они вернутся домой. В тишине они покончили с едой, вопросы и сомнения застряли в их разумах. Кэролайн забрала его тарелку и помыла посуду, убрав ее обратно в ящик к остальным тарелкам. Когда она наконец обернулась, Клаус стоял в дверях с книгой в руке. Он выглядел задумчивым и немного уязвимым, и сердце Кэролайн дрогнуло. — Я нашел это, — сказал он, положив книгу на стол. Он не стал ничего объяснять, просто ушел, вернувшись в студию. Кэролайн не стала спрашивать, взяв книгу и сев на диван. Открыв ее, она задохнулась, потому что это была чертовски знакомая ей вещь. Внутри оказались ее детские фотографии, садик и хвостики, она, держащая маму за руку; она и Елена четвертом классе, когда они только встретились с Бонни; она и Тайлер и первые танцы в старшей школе. Кэролайн даже не вспомнила о Тайлере. Было так сложно смотреть на его лицо, улыбающееся ей-подростку. Он выглядел таким влюбленным, таким же, каким был всего пару недель назад в ее реальности. Смотреть на себя тоже оказалось нелегко; не потому, что лиловое платье на ней было верхом уродства, или из-за зеленых брекетов — потому что она просто не выглядела счастливой. Кэролайн с Тайлером нельзя было даже сравнить с Кэролайн с свадебного фото с Клаусом. Сам факт, что ей пришло в голову сравнивать, разозлил ее, и она перелистнула страницу. Это была история, которую она прежде не видела: ее мама на выпускном, Дженна — живая и здоровая — обнимающая Елену и Джереми, Стефан и Деймон, ухмыляющиеся друг другу, как настоящие братья. Каждая фотография буквально тянули ее ко дну. Там был обнимающий ее Клаус, свадьба Ребекки и Мэтта, первый день рождения Ханны. Фотографии, на которых Клаус на пляже сделал ей предложение, и Кэролайн пожалела, что не помнит этого. Так много фотографий; их дом, их вечеринки, их свадьба, их жизнь. Кэролайн не видела, чтобы Клаус так улыбался, как на фото; она никогда не видела, чтобы так в реальной жизни улыбался и Мэтт. Когда она добралась до последней страницы альбома, она нашла их свидетельство о браке, договор на дом и завещания. Они все оставляли друг другу. Кэролайн это даже не удивило, она чувствовала себя заледеневшей. Она с трудом аккуратно опустила альбом на пол, потому что пусть она и ненавидела его за картинки, которые никогда не сможет забыть, но другая Кэролайн любила этот альбом, ценила его, аккуратно заполняя каждую страничку, и она просто не могла позволить себе разрушить что-то настолько драгоценное. Кэролайн завернулась в одеяло и позволила себе зарыться лицом в спинку дивана, тихо плача, чувствуя, словно собирается умереть, но вместо этого просто засыпая.