Полярная звезда

— Я к тебе не чувствую ничего, — чеканит Майкрофт. Ловит себя на мысли: неожиданно — дорожит ею? — старается приправить голос нотками сожаления, но выходит только острота. К ней она уже привыкла. — Мне это и не важно, — шепчет девушка, шагая нога в ногу по хрусткому, ломкому снегу вдоль кампуса. — Я просто хочу быть рядом. «Синий час» закутывает улочки рождественского Кембриджа в тягучий индиго, сдерживая свет первых звёзд за свинцовыми тучами. Снег лениво опускается на землю, заваливается за воротник. Майкрофт лишь недовольно ведёт носом, поправляя воротник пальто, — Антея спускает с губ воздушный смешок. Первокурсница и выпускник. Девушка — милая, мягкая. Парень — колкий, гранёный. Они слишком разные, но её невесомо тянет к этой противоположности какой-то магнетической силой притяжения. У него в груди теплится что-то ответное, но он лишь вскидывает вверх подбородок — гормоны. Она легко пожимает плечами. Легко улыбается. Легко касается пальцами его ладони. Он даже и слова против не может больше сказать — с ней слишком легко. Она понимает с полуслова, делает всё на опережение, блестит сотнями гениальных идей и будоражит машинный разум нелогичными действиями. «Она же человек. Женщина, — твердит про себя Майкрофт. — Она и не должна быть простой». Антея такой и не является — не действует по привычному шаблону. Рушит стереотипы отношений «босс-помощница» гордыми взглядами, невероятно вкусным кофе и взломом корпоративных сетей просто для развлечения. Не только Холмсам бывает скучно. Она знает себе цену: грациозно выскальзывает на балкон сквозь шуршащие шторы, держа царственно-уверенную осанку — должна быть ему под стать, — и молча подаёт чай. Чуть улыбается в ответ на его кивок, сверкая глазами в темноте, ярче всех звезд на небе. Макрофт не видит этого. Чувствует. Какой-то частью себя в миг щёлкает как орешки её натянутую личину покорности — за ней скрывается сила. Поэтому-то он и держит её рядом с собой. Простые люди — не для Майкрофта Холмса. Антея не просто помощница. Он еле сдерживает рвущее рёбра сердце, что уже давно тянет вниз тягостно-лиловой болью. Ему никто не нужен: чувства, эмоции? Это не для него. Но что тогда так склизко ворочается в груди, стоит ей снова подать кофе с мягкой улыбкой на губах? Что заставляет пропустить вдох, стоит ей оторваться от экрана мобильного и невесомо кивнуть в ответ на очередной приказ-просьбу? Ему сорок: какие к чёрту гормоны? «Я к тебе ничего не чувствую», — воспалённым безумием сожаления кричит молодой Холмс где-то на задворках сознания, теряя связь с прежней беззаботной Антеей. Теперь на его руках умирает всё, что он «не чувствовал» — чувствовал слишком остро. Ему уже давно не двадцать с хвостиком — ей отнюдь не восемнадцать. За спинами холодно-деловая отрешённость, мириады приказов и плеяды не высказанных слов, искрами звёзд горящие во взгляде. Её глаза сверкают слезами боли по тёплой карей радужке. Его — туманятся наваждением: всё не так. Она не должна умирать на его руках. Кровь отчаянными толчками вырывается из тела — Холмс-старший на части разрывается от пожирающей сердце безысходности, пока она лишь улыбается, замечая выскальзывающие на его лице эмоции-разрушения. — Все мы люди, — тихо шепчет Антея в перерывах между слабым поглаживанием дрожащих костяшек пальцев. Она доживает свои последние секунды и продолжает дарить ему свой свет — падающая звезда сгорает в атмосфере. Майкрофт Холмс предпочитает отрицать существование эмоций, что теперь с таким усилием утрамбовывает в сознании. Он всегда думал, что кто и подвержен болезни под названием «сантименты» — его младший брат. Тот совсем размягчился — Британскому Правительству под стать быть твёрдым и грозным, неприступным, механически-холодным. Обращаться со всеми по давно заведённому алгоритму, даже с собственным братом: бога ради Майкрофт! семья — это святое. Со всеми, кроме неё. Слишком поздно понимает: как и она двадцать лет назад, он тоже хочет чего-то простого — быть рядом. Закат робко трогает мертвенно-бледные щёки пунцовым сиянием. На небе скоро зажгутся звёзды. Всё не то. Его звезда погасла и забрала весь свет мира, оставив Холмса в привычной пустоте. Эмоции выгорели. Но все мы люди. Все мы разрушаемся.