Тени кошмара

Мы уходим. Участь неизбежная, стальным прессом давит на сердце. В каменной коробке сыро. Кап-кап… С потолка срывается звон капель, стучит в ушах вместе с тоскливой безнадежностью и напряжением сосудов. За тучами не видно неба. Привычный лунный свет не заглядывает в одинокое зарешетчатое окошко. Холод пронизал меня, просочился под кожу, словно тени из детских кошмаров и я бы давно замёрзла от горя, путаясь в собственных мыслях, но слабое сипение на коленях не дает забыться в беспокойных снах. Пальцы запутались в седых волосах. Аллен не спит, лежит прикрыв глаза. Разве возможно заснуть, когда все тело объято неугасимым огнем боли? Единственная передышка — потеря сознания. Его веки подрагивают — значит в себе. Плечо разрывает болью всякий раз, как глажу его по голове. Щеки мокнут. Страшно. Я боюсь. Боюсь остаться одна. Взгляд тонет в единственном светлом пятне — твоих волосах. Тебе плохо, очень плохо — белый как мел и пугающе ледяной. Единственное, что могу делать — слушать неровное дыхание и облегчённо вздыхать — ты жив. Не знаю, что лучше в нашем положении — смерть, или жизнь. Я не хочу быть одна. Да — я эгоистка. Все мы любим себя, в той или иной степени. Смех? Я смеюсь? Спешу зажать рот. Дура, не беспокой его лишний раз! Спина и грудь горят кровавым, жгучим пожаром. Задыхаюсь. Плотнее прижимаю ладонь ко рту. Самопроизвольные стоны рвутся наружу. Больно. Щиплет раздраженная кожа на щеках. Солёная влага не останавливается. Братик… Ребята… Заберите… Заберите меня… Нет! Нет! Аллен! Я не могу его оставить! Нет! Он долго был никому не нужен! Я не позволю ему умереть в одиночестве! Снизу протяжно всхлипнули. В груди защемило. Рука, что была в волосах рванула седые пряди. Я… причинила ему боль. — Прости, прости… — я не узнала свой голос — тоненький, жалкий, пищащий. Дыхание перехватило, горло онемело. Слабая хватка на боку. Его пальцы ухватились за грубую ткань тюремной робы. Невнятные звуки складываются в мое имя — «Лина». В ночной темноте мутный блеск его смертельно уставших глаз, наполненный жалостью, заставляет внутренний пресс сжаться еще крепче, сдавить трепещущую в волнениях душу. Я снова глажу седые волосы. Серые глаза закрываются под тяжестью опухших век. Уголки его губ конвульсивно дрожат. Почему? Даже сейчас ты? Щеки снова обожгло. — Нет, не заставляй себя. Тебе ненужно выдавливать улыбки. Отдыхай, просто отдыхай. Забудь обо всем и… — Ра — ра- раз-ве, это воз — з- мо -мо — жно? — Аллен говорит запинаясь, а губы продолжают бесплодные попытки натянуть любимую улыбку. Нас осталось двое. Канда, Лави… Я не видела их четыре дня. Донимала Аллена вопросами, надеялась на их возвращение. Время шло. Душераздирающие крики давно стихли. А ребят все не было. Я верила в них до последнего, пока Аллен не обнял меня, отчаянно крепко, вместо ответа на бессмысленный вопрос. Его горькие слезы сказали больше, чем я хотела услышать. Это невыносимая боль, куда страшнее побоев, каленого железа и прочих ухищрений фанатиков, добивавшихся нашего признания в пособничестве ноям. Эти тиски не сравнить ни с чем. Моя семья погибает. Я слышала их предсмертные муки и вопила вместе с ними. Кричала, так, что лишилась голоса на пару дней. Я рыдала, драла на себе волосы и не видела перед собой ничего, кроме черной ямы — пустой концентрированной боли незаметно перешедшей из душевной в физическую. Я плохо помню происходившее. Меня яростно пытались удержать, когда в истерике металась по камере. Не помню кто, как… Сидела после на полу, словно овощ. Ничего не видела, ни чувствовала. А потом меня забрали. Не помню, что со мной делали до момента пробуждения. Я проснулась в бережных объятьях. Аллен снова плакал. Не забуду срывающийся хрип: «Я думал ты не вернешься», дрожь его израненного тела, болезненные спазмы свежих ран собственного, липкая кровь на руках, уже непонятно чья — до конца. Мы просидели так до утра. Его забирали снова, пока я валялась в отключке. Он больше не мог стать на ноги и даже сесть. Лежал пластом на моих коленях и бредил с редкими просветами, отказывался от скудной пищи, приносимой тюремщиками. Сох на глазах. Печать остановившая активацию чс, не спасла от побочных эффектов ее ношения. Наша жизнь, полная периодических пробежек за акума, больше не казалась адом, по сравнению с тем, что происходит здесь. Мы все умрем. Кап-кап… — Лиииналиии! Умираю без твоего кофе! Порадуй братика! — протяжно- капризный зов Комуи заставил изобразить жест «рука — лицо» весь научный отдел. — Подожди, минуточку, почти готово! — слышать свой веселый голос со стороны забавно. А как приятно пахнет в специально сооруженном кухонном уголке свежий — молотый кофе, взятый у Джерри под расписку. Знакомый аромат превратился в притершийся запах гноящейся плоти. Тошнота подобралась к горлу. Задиристый смех Лави, удирающего в коридоре от грозы ордена, обратился страшными воплями, добавились звуки чего-то жужжащего. Дышать нечем. Меня вывернуло наизнанку, благо успела уклониться в сторону от Аллена. — Ли-на… Меня звали? Показалось? Кап-кап… — Кан-да, чего хмуришься? У нас свободный денек. Ватикан дал разрешение на прогулку в город! — Когда я в последний раз надевала это черное элегантное платье? Кружусь вокруг нашего буки, как глупая девчонка. — Не интересует. — сказал, как отрезал, смотрит косо, недовольно, руки сложил под грудью на манер человека целиком и полностью верного своим убеждениям. Вон, как высокомерно голову задрал — гусь не щипаный. — Ну Канда. Собираешься до конца своих дней разлагаться в башенке? — обиженно надулась я. — Рапунцель ты наша! — хохотнули рядом. Моя более молодая копия рассмеялась поворачиваясь к подоспевшему Аллену: — Похож, ой похож! — Перестаньте. — Рыкнул Канда типичным убийственным тоном. Темная аура потушила освещение вечно темных стен. Холл опустел в мгновение ока. — Похоже навозом ближайших искателей можно удобрять огороды. — Лави появился сразу за Алленом и перешел к активным действиям. Едва проступившая улыбка на лице мечника тут же пропала. Канда выпучился на звон меча под рукой. Он никак не ждал вопиющей наглости рыжего самоубийцы. Верный Муген покинул ножны. Натренированный многодневными утренними марафонами с нервным Юу, младший ученик книжника скрылся за воротами за долю секунды до того, как прогрузился мыслительный процессор сумасшедшего друга. — Стоять, крольчатина! Верни Муген, живо! Мы с Алленом вышли следом. Лави маячил где-то на горизонте. Скоро они покинут равнину. — А говорил — не идет! — задорно подметил Аллен и медленно повернулся ко мне. Это было, всего, всего. Когда? Было ли вообще? Как больно, Господи. — Лина… Кап-кап… Банкетный зал. Мы сидим рядом, напротив друг друга. Канда ты выпил? Улыбается, тоже… Лави пролил на себя виски и ржет, как конь, выплеснул остатки на Аллена. Мы смеёмся. Светло, чисто, тепло. О, редкие спокойные денечки проведенные с драгоценной семьей.  — Ай! — я порезала палец? Кровь… Почему? Что здесь происходит? — Точно! Нет, вас нет! Вы ненастоящие! Почему вы улыбаетесь мне? Вас нет, вас больше нет! — Лина… Снова — кромешная темнота, резь ран и нескончаемая боль на сердце. Могла ли я, счастливая дурочка, знать о тяжелой судьбе там, среди прекрасного, дышащего свежестью родительского сада? Чувствовала тогда трехлетняя Линали Ли, сияющая детской радостью по среди пестрых бабочек, приближение шагов ангелов смерти, пришедших за ее телом и душой, с целью навечно заточить ее в преисподней войны? Нет, ох нет, нет! Хватит! Хватит себя жалеть! Аллену тоже плохо. А ты сидишь и хнычешь про себя, какая ты несчастная. Все тяжелые мысли вылетели из головы, когда тыльная сторона руки, находящейся в его волосах, почувствовала легкие прикосновения. — Лина… — Аллен? — вырвался неуверенный шепот. Он смог шевелить рукой. Ему лучше, совсем немножечко, но… Похоже, я улыбаюсь, это получается само собой. Его глаза закрыты, а рот все же сумел исказиться в дежурной улыбке. Или нет? Он улыбается? Правда? — Я слы-ы-шу Биг-бен… — шепотом. Что-то ухнуло вниз. Что он? — Аллен, мы в Ватикане. Кажется, стало еще холоднее. — Бой часов все громче… — фраза прозвучала четко, отразилась жутким звоном в голове. Что это? — Я не слышу… — чуть дыша вырвалось у меня. — Какой громкий, близко… — еще одно предложение без запинки. Серые глаза медленно открываются навстречу занявшемуся рассвету. Улыбка не сходит с его осунувшегося лица. Бредит. Глаза щиплет, опять. Утренний свет открывает окровавленное тело с прилипшей к нему жесткой тканью. Местами видны оголенные вены, чуть прикрытые запекшейся кровью, разорванные мышцы и черные куски мяса вместо ногтей. Не могу спокойно… — За окном… красиво, правда? Нет сил смотреть на его лицо, озаренное внезапной умиротворенной радостью. — Не жмурься, погляди. Рассвет сегодня очень красивый. Я послушно поднимаю взгляд. Красный с рыжим, очень яркий, как закат. Щебечут пробудившиеся птицы… Этот недоступный камере смертников кусочек жизни, светлой жизни с обыкновенными мирскими заботами, горем и радостью, той, что проходит мимо нас. Нет, прошла. Мы не выйдем отсюда. Больше… — Л-Лина-а-ли — голос Аллена сбился, снова. По щеке прошлось шершавое прикосновение огрубевшей кожи. Дотянулся? Его свободная от печатей рука неторопливо стёрла солёные дорожки. — Прош-шу, не п-плачь Ли-на-ли. Мы ведь, прож-и-и-ли еще одну… ночь. Насту-сту- пит… день. Его срывающийся, тихий голос режет на живую. Согнутые ноги затекли — неважно. Голову окутывает туман. — День… — повторяет Аллен. Его пальцы осторожно поглаживают саднящую щеку. — Прости, я больше не могу, — вышло слишком плаксиво, мне стыдно за свою слабость. Аллен держится как может, а я… — Наступает день. Потерпи немного… Наша бесконечная ночь подходит к концу. *** Рассвет прогоняет тени кошмаров, загоняет с поверхности глубже, в душу, рвется в камеру смертников, спешит подарить двум уставшим людям первые лучи на пороге вечности. Линали хватает запястье Аллена и плачет ему в ладонь. Трясутся острые плечи. Ее сгорбившаяся фигурка, кажется такой маленькой, словно принадлежит ребенку. Он поднимается медленно, как робот, сжимает зубы изо всех сил, что — бы не закричать. Лежать больно, сидеть больно, что поделаешь… А Линали… Для него она важнее собственного здоровья, которое и так безвозвратно испорчено. Ее слезы причиняют дополнительную боль растерзанной потерями душе. Но, он не скажет ей. Слезы помогают облегчить страдания, он не в праве лишить ее этого. « Хватит, прошу» — чуть не сорвалось с запекшихся губ. Главное вовремя остановился. Поделиться последним теплом, по сути примерзшим, отданным ледяному полу — единственный выход. Она успокоится, ей станет чуточку легче. Так было всегда, когда ей становилось нехорошо. Сработает ведь, должно сработать. Бедняжка исхудала совсем. На ней нет лица. Те страшные моменты: когда девушку приволокли обратно в камеру, на пол сгустками стекала кровь, обезумевший со страху Аллен, не знал куда деваться, боялся притрагиваться к ней, опасаясь причинить лишние мучения. А как его прорвало, когда она очнулась. Вспоминая те страшные часы, полные невыносимого ожидания…его охватывала та самая паника. Момент, когда он пробудился, а ее уже не было, тихая истерика на первых парах, пока не дошли до слуха дикие крики. Он был не в себе, плохо помнил, как скреб железную дверь, давясь рыданьями. Он ненавидел себя за ту потерю сознания, из-за которой упустил Линали. Сейчас в эти мгновения она смотрит на него разинув рот. В глазах читается сумасшедший испуг. Ее рука упала отпустив его запястье. — Не надо… Линали невесомо положила руки на широкие плечи Аллена, боясь навредить слишком грубым прикосновением, — умоляю ложись. Он отрицательно мотнул головой. В ушах шумело, перед глазами плясали черные пятна. «Обнять, успокоить» Аллен заскрежетал зубами. Линали негромко вскрикнула. Тело напротив качнулось к ней. Ее обхватили за плечи не сильно, но ощутимо. Негромкое «Ах» и Аллена несет куда-то на бок. — Зачем… — стонет Линали подхватывая товарища. *** Вечером того же дня воцарившуюся тишину нарушил звон ключей. Аллен продиравший гноящиеся глаза, наткнулся взглядом на посеревшую Линали, из последних сил вцепившуюся в его тюремную робу. — Бой часов оглушителен, он уже здесь в этой комнате, — сказал с сонной грустью, и уставился куда-то в окно, в то время, как глаза Линали увеличились в размерах, темнели при взгляде на глухо скрипнувшую дверь. За ней появился черный сапог, затем ярко алая мантия ворона. Раздался хриплый, громкий смех. Аллен запрокинул голову, тут же сползшую с колен Ли. Он смеялся болезненно, с истеричной радостью, шумно дышал, его подбрасывало в припадке безумия. Линали ойкнуть не успела — два ворона подхватили Уолкера подмышками и поволокли по грязному полу. Аллен продолжал хохотать, вихляясь тряпичной куклой до самой двери. Линали быстро отошла от шока. Страх перед мучителями детства и смирение в невозможности сопротивления испарились сами собой. У нее отбирают последнюю частичку души. Она лучше умрет, чем позволит убить последний оплот ее семьи. « Братик, Канда, Лави — ребята, дайте мне сил!» И рванулась на охреневающих воронов. Боль ушла, заполнив каждую клеточку тела клокочущим адреналином. — Ей-богу, сумасшедшая девка! — выкрикнул кто-то из них. Линали вцепилась во внезапно смолкшего Аллена и закричала: — Вы не можете произносить слово «Бог»! Вы — уроды, убийцы прикрывшиеся его именем! Гореть вам в аду, твари! Ее пихнули каблуком по лбу. Аллен подавил вскрик, так плотно впились пальцы в открывшуюся рану. Линали отпихнули ударом в живот. — Нет! Нет! Не отдам, черт возьми! — схватила Уолкера за парализованные ноги. Из глаз посыпались искры — ее схватили за волосы и поднимают. — Нам некогда с тобой возиться, девка, — угрожающее шипение над ухом. Она не слышит ворона, ловит тяжелое дыхание и всхлипы Аллена, силящегося что-то сказать. Линали подается вперед, не заботясь о собственной боли, спутанных волосах. — Отцепись непонятливая сучка! — Рявкнул более молодой тюремщик. Белая маска наверняка скрывала искаженное злобой лицо. Удар, еще удар… Спина, грудь, живот… Линали кричит, более неспособная терпеть побои и несмотря ни на что, не отпускает Аллена. — Не убивай ее, придурок. — Я жду пока она уйдет в мир грез! — Чистая сила, чистая сила! — раздались на всю камеру содранные вопли Уолкера. — Не получится, малыш. — Линали оставь меня, Ааа… Прошу прекрати… Этого не избежать Аааа. Ты все равно, все равно… — запинающийся от волнения и болей родной голос отчаянно надрывается совсем рядом. Пространство рассыпалось, как зимней ночью в пургу на рождество, когда они… Линали безвольно упала на ноги Уолкера. Вороны сразу воспользовались ситуацией, резко выдернули парня из-под нее. Он не слышал их разговоров. Изо рта потекла кровь, затвердевшая рубашка пропитана ею насквозь, алая капля скользнула до самого живота. Аллен последние секунды смотрел на распластавшуюся подругу, пока закрывали тяжелую дверь. « Пожалуйста, не плачь. Ты скоро увидишь нас всех, обещаю». — Совсем свихнулся. — Сообщил один из напарников, глядя на печальную улыбку пленника. *** — Просыпайся, Линали, скорее! — ее трясут за плечо. Боли нет, совсем нет! Линали распахнула заплаканные глаза и с удивлением уставилась на Аллена в черном кимоно, да с мечом на поясе. — Аллен! — Девушка набросилась на бывшего экзорциста, сжимая поистине нечеловеческой хваткой. — Ма-мочки, ребра сломать мне хочешь?! — шуточно возмутился седовласый и тут же нахмурился. — Снова сон из прошлого? — Ага… Она утирала слезы тыльной стороной руки. Неподъемная каменная глыба съехала. Легкость и воздушность в теле не могли не радовать, а особенно вернувшаяся память о пятидесяти годах проведенных в качестве шинигами пятого отряда в обществе душ. Все ее товарищи живы — здоровы, никто ни постарел. Кстати, вот и они. Лави отрастил волосы, правда жидковаты немного хе-хе — по ниже плеч хватит. Уминает чаек с баранками мирно переговаривается с Чомеске, у нее ну очень заговорщическая мордашка. Два сапога пара… Кхм… По левую сторону от нее с суровым спокойствием типичного кирпич-морды засел Канда со своим малинником, состоящем из изящной Алмы разливающей с добрейшей улыбочкой по стопкам нечто горячительное; нервной Миранды, тои дело косящейся в сторону небольшой группы шинигами толпящейся у входа в комнату отдыха; грудастой рыжей бестии — лейтинанта Мацумото, недвусмысленно подмигивающей суровому самураю; милашки Лоу Фа, что постоянно пялилась на них с Алленом. У нее смешное выражение лица постоянно задающее вопросы и симпатичные косички, пожалуй единственное, что Линали ценила в ней больше острого ума. Здесь же перешептывались высоченный Тимоти, коему жалко стричь длиннющие волосы, отросшие аж до поясницы, и испуганный Кроули, постоянно кивающий на редкость серьезному собеседнику. Линали не знала сколько простояла вот так, разглядывая ребят и совсем не думая отпускать Аллена всхлипнула, прижалась еще ближе. — Все хорошо, пойдем… Пройдет сто, триста, пятьсот лет. Однажды наша прошлая жизнь забудется, останется в самых глубоких, редких снах и в конце концов вытрется, станет чем-то невозможно, далеким. — Аллен уткнулся ей в макушку, говорит размеренно, не спеша, успокаивающе гладит по спине. — Да, ты прав. Скоро кошмары утеряют свою красочность и я буду свободна… — Ты уже свободна, Линали. Оставь прошлое в прошлом, нас ждут. День назначения БаКанды в лейтенанты определенно стоит отметить на веселе. — игривые нотки в его голосе настораживают Ли: — Ты же не пьешь. — Ради такого случая я готов поступиться принципами — негромко хохотнул. — А может чаю, как Лави и… — неуверенно предложила девушка, но была бессовестно перебита звонким возгласом Аллена: — Алма, мы присоединяемся! — Давно пора, опаздалкин! — весело отозвалась блондинка. — Пойдем, тебе необходимо развеяться, нам через два часа пустых гонять! — Аллен светился оптимизмом. Страшный сон окончательно вылетел из головы. Ли схватили за руку и увлекли к длинному столу, где донельзя серьезный качок Мари отколупливал ногтем бутыль с рисовой водкой. — То-то ты взбодрился, Кросс не любил саке. — поняла вслух Линали. — Ха-ха, он теперь у меня и дешевого пива не пьет! — Аллен устроился между Линали и Мирандой. — Да, у него теперь невероятно строгий и беспощадный офицер. — Ли тепло улыбнулась ему и бросила взгляд на закуски: Редька, сладкие бобы, рыба, травы… Глаза разбегались. Девушка почувствовала себя голодным Уолкером. Надо подкрепиться перед очередным боем с пустыми. «Стоп!» — Пьяными на пустых?! — за столом притихли, но лишь на пару секунд. — Не бойся, мы не станем упиваться в стол. — Слегка удивленный бурной реакцией подруги Аллен, еле удержал тарелочку, до сего момента резво наполняемую закусками. — Работа и в Сейритей работа. Позитивный настрой собравшихся определенно нравится Линали. Девушка решила не отставать и потянулась к редьке. Альма встала прямо и подняла стопку с намереньем провозгласить тост в честь новоиспеченного лейтенанта. — Славься Канда Юу! — проорал Лави, где-то недалеко, не вполне адекватным тянущим голосом. — Я думала они чай пили. — Линали пригубила немного саке. — Издеваешься? Лави и чай, пока остальные глушат спиртное? На них стопок не хватило, пришлось взять чайный сервиз, — честно сказали ей в ответ. — Заранее наклюкался… — Мысли Линали оперативно заглохли после крика левого рядового — «Шухер!» «Опс. Братик пожаловал» — Ли покраснела, представив Комуи врывающегося на их скромные посиделки с дрелью на перевес. Содержимое стола перекочевало под стол, на пол и в складки кимоно присутствующих, большая часть закусок безнадежно испорчена. Шинигами сосредоточены, как при нападении на готей. Готовы к решительным действиям. И… Шутка, товарищ лейтенант — подарок от одиннадцатого отряда. — Проблеял мальчишка рядовой смываясь куда подальше. — Порву нах*р! Все черту под хвост! — возопил Канда внешне не бывший довольным чевствованием своей персоны. Гроза, теперь всея пятого отряда потянулся к мечу. Стычки с одиннадцатым отрядом обеспечены. Как и очередная встреча с занпакто достопочтенного Генрюсайя. Линали до сих пор не выговаривала его длинное, путаное название. — Гады, испортили нам праздник — проныла Чомеске. — Неплохой вариант. — Внезапно поддержал Уолкер. Горящий, серый взгляд, стал одной большой ямой с известью в которой непременно растворится неугодные. — У меня были планы на ближайшие два часа, Эх… Повеселимся Юу… — загробным голосом. Боевой задор передался многим гостям. — Зовите желающих, пойдем громить бараки одиннадцатого отряда…до встречи с Генрюсай-сама. Коллективная ответственность не так страшна! — завопил Лави, вскидывая руку на манер главнокомандующего. — Будут знать как портить мне еду — буркнул Аллен и Линали рассмеялась. «Надеюсь нас после этого не выгонят, задание через два часа. Главе Готей тринадцать — Ямамото Генрюсайю, надоело разнимать массовые драки. Эх ребята… Пусть и после смерти, живем по пути воинов. Что не говори, а мы уже не мыслим жизни без войны» — мысленно подытожила Ли, вынимая из чехла парные мечи. — С Кандой-сама и его банкай мы обречены на успех! — кричал кто-то из гостей. Сейритей встретит новое утро со страшным переполохом учиненным пятым и седьмым и одиннадцатым отрядами. Линали пошла вслед за Алленом и ребятами. Она готова идти за ними куда угодно. Ее вечно дорогая семья. Любимые друзья. Самые близкие люди. Пройдет бесконечно много времени, она будет следовать с ними бок о бок, помогая, ободряя, поддерживая. — Они защитят меня, я защищу их и так будет всегда.