почти как настоящее небо

У каждого из нас была, будет или есть сейчас какая-нибудь коробка или папка, набитая вещами абсолютно бесполезными в практическом смысле – старыми кинобилетами, фотографиями, открытками, школьными записками, почтовыми марками, ярлычками от одежды, маленькими игрушками, брелоками... Каждый из нас хоть раз сидел или будет сидеть на полу в своей комнате перед этой раскрытой папкой и перебирать её содержимое чуть дрожащими руками – бередить себе душу приятными и не очень воспоминаниями. Как, например, я сейчас. Среди старых поздравительных открыток от подруг и иногородней родни неприкаянно лежит, словно выпала откуда-то на пол, чуть поблёкшая фотография. Я давно уже утащила её из бабушкиного семейного альбома. На снимке трое человек – мужчина с грудным ребенком на руках и молодая женщина. Я, мама и папа. Я, мама. И папа. Родителям слегка за тридцать. Они стоят на кухне в бабушкиной квартире – где раньше мы все жили. Бледно-голубой буфет в цветочек, что на заднем плане, сейчас увезён на дачу и обклеен дешёвой плёнкой с рисунком под дерево... Отец, как обычно на фотографиях, хмурится – я хорошо помню вертикальную складку между чёрных бровей. Тёмные волосы зачесаны назад, тяжёлая оправа очков закрывает узкие карие глаза. Крупный нос с горбинкой, плотно сжатые губы. "Бороду ещё не отпустил", - отмечаю с усмешкой. Мама неуловимо улыбается – эта улыбка заметней в её светлых глазах, чем на губах. Густые чёрные брови приподняты, и на лбу от этого чуть заметные морщинки – сейчас-то они явно видны. Тёмные, почти чёрные волосы собраны в пушистый хвост. Волосы у мамы очень тонкие и очень-очень кудрявые, как пружинки. Мне тут, наверное, месяц – максимум. А скорее всего - и месяца нет. Зажмурившийся малыш с пухлыми щеками и пушком волос на светлой головке. Сидит, довольная, у папы на руках. Снимок сделан незадолго до развода, может, месяца за два-полтора. Вот почему утащила из альбома я именно эту фотографию – не могла понять, отчего мама так спокойно улыбается, почему вообще вздумалось ей фотографироваться в такое время и кто нас снимал. "Вряд ли бабушка", - с ухмылкой думаю я. Наверное, пятнадцать лет назад она управлялась с фотоаппаратом не лучше, чем сейчас с мобильным телефоном. Мама протопала на кухню мимо моей комнаты – резким и неловким движением я запрятала фотографию под подушку и улеглась на своём диване, уже давно ставшем слишком коротким, чтобы спать, не поджимая ног. Отчего-то в голове ясно представилось нынешнее семейное фото отца: смуглая молодая женщина с чёрными-чёрными волосами, бровями и глазами, довольно безвкусно одетая – как и моя мама, впрочем - положила маленькие ладони на плечи своих детей. Девочка лет девяти и мальчик года на три-четыре младше сидят, чуть обнявшись, улыбаются в объектив. Девочка – уверенно, мальчик – чуть смущённо. Волосы и глаза их такие же чёрные, как у матери, ресницы длинные и пушистые. А отец – все такой же серьёзный, чуть нахмуренный, в тяжелых очках и поношенной рубашке. Отрастил колючую бороду, в которой уже ясно видна проседь, но мягкие волосы на голове все еще тёмные. Хотя, конечно, у его нынешней семьи такой фотографии нет. Папа редко фотографируется сам – он снимает других. Когда он приезжает, каждый раз достаёт свой здоровый чёрный фотоаппарат и фотографирует меня, приговаривая, что «всё это баловство, освещение неподходящее, объектив не тот взял»... Вытерев руками глаза, нехотя скидываю все бумажки обратно в папку. За окном уже темно, в стёклах отражается люстра, что висит под потолком в моей комнате. А на потолке – наклейки в виде звёзд, планет и комет, которые светятся в темноте. Их туда приклеил папа много лет назад. Когда я была гораздо младше, а потолок казался гораздо выше – почти как настоящее небо.