Три возраста

Тонкие шелковистые шнуры оплетают руки и болезненно впиваются в нежную, тронутую легким золотистым загаром кожу. Три оборота на правое запястье, четыре - на левое. Пропустить через кольцо под потолком. Крепко, до красных отметин, затянуть узлы, сорвать с пересохших искусанных губ вздох боли с едва уловимым послевкусием разгорающегося нетерпения. Напряжение мышц, едва слышный смех. Так повелось с их самого первого раза. Он завидовал Соласу. Завидовал с того самого дня, как впервые увидел его с Элланой. Он осматривал Скайхолд, в котором милостивым велением леди Инквизитора ему предстояло работать, и в ротонде, причудливо изукрашенной яркими фресками, встретил их. Они стояли рядом, в почти интимной близости соприкасаясь плечами, и разглядывали фрагмент барельефа, найденный в Западном Пределе, пропахший скверной песок которого, казалось, до сих пор хрустел на зубах. Солас говорил, и слова лились, что игристое вино в подставленный хрустальный бокал. Он знал все и даже больше, а его интонации не давали отвлечься, завораживая и подчиняя. Инквизитор млела от дат и имен, интимно нашептываемых ей на ухо. На девичьих щеках играл легкий румянец, пальцы нежно перебирали серебристый мех накидки, украшающей одеяние Соласа. - Вы что-то хотели, мастер Сервис? Голос Соласа как щелчок кнута, а в глазах индевеющая сталь. Крассиус пытался ретироваться с извиняющейся улыбкой, но замер на пороге, пригвожденный к месту новым окликом. - И осколок верните, будьте любезны. Солас... Соперник. Препятствие. И неусыпный страж. Зависть снедала, сплеталась с жадностью в уродливую химеру, выворачивала наизнанку, но разбивалась о годами взращиваемую стену самоконтроля, царапала ее, сдирала когти, но не могла порвать закаленных цепей воли. До поры. Глухой звон откидываемых прочь оков, чуть раздраженная ухмылка - сегодня их игра непростительно затянулась. Дрожь томительного предвкушения. Плавные движения скрыты ночными тенями. Шепот ветра и тихий скрип дверей конюшни. Сегодня они здесь. Укрыты от чужих завистливых взоров. Медвяный запах скошенных трав вплетается в волосы праздничной лентой. Он исчезнет еще до первой росы. Коснувшийся ладоней металл кажется ледяным, но это ненадолго - золото быстро впитывает тепло кожи. Его триумф. Ее поражение. Весь Скайхолд видел, что леди Инквизитор не находит себе места. Весь Скайхолд знал причину. Но ни один - ни отважный солдат, ни хитрый шпион, ни прилежный слуга - не мог вернуть ей покой. Вернуть ей Соласа. С его уходом изменилось все. Леди Инквизитор мрачнела день ото дня, под ее глазами залегли темные круги, а и без того бледная кожа стала и вовсе прозрачной. Потухший взгляд то и дело замирал на пустых полках и стенах, словно силясь разглядеть нечто, недоступное другим. От этого взгляда у ее друзей сжималось сердце. - Абстрадалась вся, - говорила про Эллану Сэра, сосредоточенно отрывая струны у лютни Мариден, и все прочие скорбно склоняли головы. Ушел, бросил. Почему? За что? Так больно, что хочется пасть на землю, сбивая в кровь колени и подставляя нагое лицо холодным струям дождя. И кричать, кричать, на пределе сил, пока голос не оборвется надсадным беспомощным хрипом. Тугой ком боли и обиды подступает к горлу, не давая дышать. В груди кровоточит разбитое сердце, трепеща умирающей птицей. Но не теперь, не сейчас. Сейчас есть лишь приятная тяжесть, навалившаяся сверху и чувство вседозволенности. Ускоряющиеся толчки, тяжелое дыхание и два голоса, слившихся в один ликующий крик. В ту ночь она не плакала. В ту ночь они смеялись. Отчаянье способно толкнуть за грань. Чувство беспомощности способно уничтожить и растоптать. Но ярость, ярость и решимость, приходящие вслед за ними, могут заставить открыться новому. Познать то, что казалось постыдным и запретным. То, что раньше пугало. Эллана чувствовала поднимающуюся в груди волну жгучего стыда, когда срывающимся голосом просила Железного Быка уединиться с ней, просила открыть ей тайны искусства, о котором, смущенно рдея, перешептываются многие юные девы Скайхолда. Она боялась отказа и в то же время ждала его. У Железного Быка хватило решимости на них обоих. Шелковистые петли ласкали, но стоило хоть на миг забыться и потерять контроль, как на коже проступали жгучие отметки. И все же... Затянуть до треска, ослабить, пропустить между пальцев. Это дарило покой. Покой, которого Эллана не знала так давно. - Отлично, теперь эту веревку сюда, эту сюда, тут закрепить. Ну вот, цветочек. Схватываешь на лету, кадан. Узел за узлом. Визг сплетающегося замысловатым узлом шнура. Жар разгоряченного тела под пальцами. И терпкий, кружащий голову запах благовоний, разлитый по часовне. - Посмотрим, удастся ли тебе справиться с этим. Молчание. Упрямо сжатые губы. Капля пота стекает по виску. Зыбкое пламя свечи превращает ее в сверкающую жемчужину. Взмокшие пряди льнут к шее. Болезненный тычок под ребра. Сдавленный хрип. Глаза темнеют то ли от боли, то ли от предвкушения. - Сегодня ты поплатишься за все. Андрасте свидетель. Ухмылка змеится по тонким губам. Еще посмотрим, Инквизитор, еще посмотрим.

***

- Итак, ты продал мой трон. Мой любимый трон из драконьей башки. - Полно тебе, дорогая, ты на нем смотрелась душераздирающе. Эллана отложила расческу и с негодованием уставилась на Крассиуса, нежащегося на алых простынях из тончайшего антиванского шелка. - А коллекция вин душераздирающе смотрелась в подвале, да? А посох Тирдды, видимо, был меня недостоин? - Ну да. Он же разваливался от старости. Музейный экспонат, а ты с ним на Корифея. Ну кто так делает? - Ну хорошо, но шторы, шторы-то за что? - Они создавали в тронном зале мрачную и гнетущую атмосферу. Глядя в честные глаза Крассиуса, Эллана с тоской осознала, что не сможет на него злиться, даже продай он Скайхолд. Она устало потерла лицо. Красс был чистым наказанием, и после, к счастью, предотвращенной Элланой попытки вынести из часовни статую Андрасте, вся крепость прокляла день, когда ему неосмотрительно было позволено поработать на Инквизицию. Его пробовали отправлять заключать сделки - он заключал их на имя выдуманных родственников. Пробовали оставлять под присмотром в Скайхолде - он продавал заезжим купцам древние артефакты. Его выгоняли - он возвращался. С уходом Соласа, отвечавшего за сохранность самых ценных экспонатов, Крассиус потерял последние остатки совести. В конце концов Эллана решила взять дело под свой контроль и просто-напросто заперла его в тюрьме, стоило на горизонте появиться очередному каравану. В тот раз он продал шлем командора Каллена, выторговав золота даже больше, чем тот весил. После этого в Скайхолде вспыхнула настоящая война. Эллана находила все новые и новые способы сдерживания Крассиуса, а тот с упрямством драколиска раз за разом сбегал и крал очередную безделушку. В какой-то момент Эллана даже решилась на отчаянный шаг: попросить Железного Быка научить ее вязать те хитрые узлы, о которых он постоянно рассказывал, таинственно подмигивая единственным глазом. Толку от этого почти не было, зато сплетенные леди Инквизитором панно раскупались на ура. Лишь единожды Эллана, вместо того, чтобы вставать на пути очередной авантюры, поманила за собой, предложив то, от чего глаза Крассиуса загорелись. В ночь победы над Корифеем они сбросили с крыши диван Вивьен. Но то было лишь краткое перемирие, после которого их тихая война вспыхнула с новой силой. До сего дня Крассиус неизменно выходил победителем, но Эллана не сдавалась. Она не умела отступать и была готова продолжать их борьбу до последнего камня Скайхолда.