Агония

Он умирал медленно и скучно. Все в его жизни было таким — медленным и скучным. Поэтому сейчас ему не было жалко или страшно. Он знал, что умирает. Засыпает, отключается, падает в это оранжевое, кусачее протоплазменное облако. Больно не было, только тихо и временами неуютно, когда одна за другой отключались системы. Замолкал ток во внутренней проводке, и он знал, что это снаружи из него исчез целый кусок. Больно не было. Хотя жгучее облако разъедало его всего; атомы-убийцы оседали на обшивке, просачивались внутрь, расплавляя внутренние органы. Он не страдал и молчал. Мир снаружи был его извечным домом и где-то в нем обитал его творец. В сияющем облаке возникали нано-торнадо и прогрызали узкие дыры в теле, в тех местах, которые были отремонтированы, когда... Когда он еще — жил. Обидно не было. Было смешно, потому что он знал, что это конец, но не чувствовал боли. И здесь таилось противоречие, которое ослабевший мозг уже не мог разгадать. Раньше все, кто умирали, испытывали боль. А еще страх и отчаяние, сходили с ума. Они кричали. Один или сотни — кричали все. Хотя их смерть была быстрой, но за доли микрот до нее они осознавали, что это — все. То есть, уже ничто. Здесь им бы не понравилось, — решил он. Здесь время другое, слабое, кровожадное. Он не мог посмотреть на себя со стороны, но почувствовал, что стал другим. Он не знал, как растворяется его тело, лишь уже на грани сознания, остатками биосенсоров, слышал, как внутри его коридоров задувают фотонные сквозняки, как рушатся каркасы и, наверное, с хрупающим звуком. Он подумал, что это и называется агонией. Он не знал, как нужно вести себя, потому что никогда раньше не бывал в такой ситуации. Убивал сам — да, но не умирал же, в конце концов. Не знал, нужно ли желать, чтобы это закончилось побыстрее. Или, напротив, надо еще поваляться, покрутиться, понежиться в этом облаке, которое с аппетитом жевало его плоть, воздух его отсеков и даже его мысли. Никто не рассказывал ему, что бывает так. Пусть и не больно. Хотя он знал, что боль — это самое главное в том мире, где — живут. Он раздавал боль, отбрыкивался, когда приносили ему, препарировал ее в своих размышлениях, даже делил боль. А тут вот не с кем. Когда-то был кто-то, с которым он был один и вдвоем. Внезапно ему показалось, что мысли путаются. Неприятное ощущение. Он всегда был очень умным. Даже сейчас он избежал того, о чем говорили все и всегда — боли. Он молодец. Не помог же ему кто-то. Не облако же. Он один, но справился. Всегда он справлялся один. Может, и надо, чтобы захотелось чего-нибудь сейчас. Кого-нибудь. — Мама, — позвал он и исчез.