Я каждую ночь буду жизнь спасать. И каждую ночь буду я с тобой.
Ночь тихо вступала в свои права, и он с нетерпением и содроганием ждал этого момента. Вот сейчас скрипнет дверь и впустит в комнату порцию свежего воздуха и знакомый запах. Его жизнь давно разделилась на день, наполненный застарелой болью и мольбами и ночь, полную тепла и отчаянной надежды. - Сильвер. – Тихий голос почти перекрывается скрипом двери в комнату, теплые пальцы касаются плеча и четко соразмеренный поток энергии Хаоса проникает в ослабленное тело, поддерживая его еще на один мучительный день. Они не были близки, хоть и жили вместе очень много лет. Когда они познакомились? Сильвер уже не помнил, ему было тогда около шестнадцати лет. Белый ёж выловил его взгляд из толпы на площади, что-то смутное мелькнуло в памяти, будто это лицо было ему знакомо, но как не старался телекинетик, он так и не вспомнил, где же видел его. Это чувство не отпускало его и по сей день. Хотя они не один вечер потратили на обсуждение этих странный, смутных воспоминаний друг о друге, будто им обоим стерли память. Разговор завязался как-то сам собой, редкие встречи становились всё чаще, всё чаще переходили от простых прогулок в совместные вечера, а потом и ночи. Нет, они не были любовниками. Ни один, ни другой даже не задумывался о таком повороте событий. Это была странная ни чем не обоснованная дружба, сотрудничество. Но время шло, Сильвер взрослел, набивал первые шишки в отношениях с девушками, но как-то не складывалось, а друг всё не менялся. Вот и стукнуло полвека со дня их дружбы, телекинетик был уже не так полон сил и энергичен. Наконец понял, что справедливости нет ни в бою, ни вообще в мире, разочаровался в окружающих его людях и антропоморфных животных, лишь его постоянный друг, чаще молчаливая тень, оставался неизменным и это успокаивало. Только тело не прощает использование сил выше его, энергия Хаоса дала откат по ослабленному телу белого ежа. Теперь он не мог управлять этой ужасающей для обычных существ мощью, и эта сила убивала его, сковывала тело и лишала сил, которые некогда даровала. - Шедоу. – Судорожный вздох, наконец, боль покинула его тело. Сколько он так живет? Не замечая смены времён года, да что там месяцев?! Не замечая, как за окном протекают годы. Только лишь сила друга поддерживает в нем жизнь, как бы телекинетик не кричал днем, не умолял смерть сжалиться и приди за ним, к вечеру он затихал, а ночью приходила тень, вливая в его изможденное тело, еще каплю сил и новую порцию страданий. Тихая беседа, будто не замечая умоляющего взгляда, будто не видя болезненных ран дня. - Как ты себя чувствуешь? – Он опускается у постели, умерив свет лампы. Сильвер молчит, только едва заметно улыбается, прикрывая глаза цвета расплавленного золота. С минуту стоит тишина, но он вновь заговаривает. - Сегодня был праздник в честь бога Солярис. От чего-то болезненно сжимается сердце. Не только от осознания, что прошёл еще один год его заточения в этой комнате и в этом теле, но что-то еще, темное предчувствие, каждый раз всплывает в душе при упоминании этого праздника. Будто в прошлом этот день был омрачен трагедией, но ведь Сильвер четко помнил, что ничего не было.Ведь каждую ночь я лежу без сна И прошу только лишь прощения.
Дверь закрылась с тихим хлопком, будто разрывая два мира. Шедоу на секунду прикрыл глаза, душа вновь была в смятении. Уже больше десятка лет он так жил, в дневных заботах, суете, ночных коротких беседах и остаток ночи, сидя на постели в своей комнате, осознавая собственною ничтожность и эгоистичность. Совершенный не обманывал себя, он прекрасно осознавал, что заставляет страдать своего единственного друга и соратника, но не мог уговорить себя отпустить его, дать ему спокойно умереть. Это было выше его сил, а потому каждую ночь он поддерживал в его умирающем теле жизнь и каждую же ночь безмолвно молил о прощении у единственного оставшегося в живых друга. Он видел, как этот белый ежонок взрослел, осваивался со своими силами, искал справедливости, ввязывался в драки, пытался построить семью, но что-то держало глупого ежонка рядом с Шедоу, с каждым днем всё глубже утягивая в этот водоворот. Хотя кого он пытается обмануть, это не водоворот, а прогнившее болото. Сходящий с ума от одиночества бессмертный и глупый мальчишка. Эгоист и ребенок с гипертрофированным чувством долга. - Прости меня, я эгоистичная тварь, я не хочу отпускать тебя. – Сорвался с губ неслышный шёпот, за стеной тихо ворочался тот, кому были обращены эти слова, тот, кто никогда не услышит этих слов. – Только твоё желание жить, стремление вперед заставляло меня держаться за остатки разума. Я ведь уже давно слетел с катушек. Сотни лет в одиночестве, в объятьях своей гордыни. И вот к чему это привело. Я могу тысячи раз умолять о прощении, сказать сотни слов в своё оправдание, но это будут лишь пустые слова. Они никогда не избавят тебя от боли, от страданий. Когда ты признаешься, что ненавидишь меня, в какую из сотен ночей ты бросишь мне в лицо эти слова под скрип двери? Ночь протекала тихо, город спал, не внимая одной из тысяч драм. Равнодушие и молчание окружало пристанище двух ежей, некогда бывших героями многих миров. Луна заглядывала в окна. Касалась своими бесплотными лучами колючек съёжившегося в мольбе черно-алого бессмертного. Ласкала спящего мученика эгоистичных желаний.Я каждую ночь не позволю лгать. И каждую ночь буду навещать.
- Больно? – Теплая ладонь бережно касается плеча, движется вниз, по руке, переходит на грудь. Он очень редко спрашивал о состоянии, чаще он рассказывал что-то малозначащее про город и почти сразу уходил, ссылаясь на усталость или ранний подъем. Такой вопрос был непривычным и заставлял вздрогнуть. - Нет. Всё хорошо. – Сильвер через силу улыбнулся, но через долю секунды понял, что ложь не прошла, его разоблачили. - Ты не научился лгать! – В голосе звучит злоба. В последнее время он раздражается от каждого слова. – Зачем ты мне врёшь? - Прости, ты ведь много работаешь. Я не хочу заставлять тебя беспокоиться, лишний раз. – Телекинетик беспомощно улыбается, виновато опуская глаза. – Извини, мне просто немного неудобно лежать. Снова ложь, каждое их слово уже давно окутано вуалью лжи и фальши. Они научились играть эту партию безупречно. Немного лжи, ответное разоблачение и раздражение, вина, прощение, легкая перепалка, это не позволяет застояться и без того постоянным, напряженным отношениям. - Сильвер, я ведь уже сотню раз говорил, что бы ты ни молчал и всегда мне говорил, если тебя что-то беспокоит! «Отпусти!» - Хочется крикнуть это в бликующие мертвенным лунным светом алые глаза, но слово застревает в пересохшем горле. Именно этой ночью так не хотелось лгать, не хотелось играть привычную роль. Минуты проходят в молчании, наконец, телекинетик сдается, не выдерживая взгляда и отворачивается, закрывая глаза. - Прости, просто сегодня устал сильнее, чем обычно. Просто подумал, что было бы неплохо знать своё будущее и иметь возможность изменить прошлое. Столько бы бед можно было избежать. – Сильвер произнес первое, что пришло в голову, лишь бы не молчать и не терпеть эту немую мольбу в алых глазах. - Никогда не ври мне больше. – Едва различимая тень поднимается со стула у постели и покидает опостылевшую комнату. Скрип двери перекрывает приглушённый шёпот, переходящий в удушливый стон: «Отпусти!»Но каждую ночь не смыкая глаз… Я прошу только лишь прощения.
- Сильвер. – Привычный зов не получает отклика, душа мгновенно леденеет. Шедоу бросается к постели друга, хватая его за руку. Холодная. Всё внутри обрывается, проверить дыхание и пульс, руки дрожат, в висках стучит набатом кровь, а мысли мечутся в мозгу, будто загнанные в угол звери. - Сильвер! Очнись, прошу! – Отчаянный шёпот разрывает застывшую тишину комнаты, пальцы слабо вздрагивают в теплой ладони Совершенного. – Не оставляй меня, умоляю! - Отпусти… - Звучит в ответ хрип. – Я слышал. Ты просил. Каждую ночь. Там за стеной. Я прощаю тебя. Шедоу видел, что говорить ему тяжело, что, скорее всего это последние слова в его жизни. И он прощал его, прощал эгоистичного ублюдка, превратившего жизнь единственного друга в ад. - Прости меня, Сильвер. – С трудом выдавил из одеревеневшего горла Шедоу, глядя в гаснущие глаза цвета солнца. Обжигающе холодные слезы срывались вниз, исчезая в белой шерсти ежонка, ушедшего навсегда от боли и страданий. Маленький глупый белый ежонок, давший счастье сумасшедшему бессмертному, подаривший ему мир полный тепла и чувства близости живого существа, ожививший зачерствевшую душу, закостеневшую за годы странствий в одиночестве. И сейчас этот ребенок, вынесший годы мучений от лучшего друга, почти брата, прошептав последние слова, те о которых молил бессмертный все эти бессонные ночи, испустил свой последний вздох с улыбкой на бледных, бескровных губах.