stay

Дедушка часто рассказывал маленькому Хёну сказки. Особенно, он любил их слушать в зимнюю пору, когда за окнами маленького домика гудела белая вьюга, плотно укрывая городок снежной простыней. Когда она волком кралась узкими улочками, выла в дымовых трубах и стучала ветками в окна, малыш держал в руках чашку с теплым молоком и кутался в овечье одеяло, полностью погружаясь в мир, придуманный дедом. Хёну засыпал, убаюканный голосом старика, представляя, как он, будучи отважным и сильным охотником, будет защищать жителей от страшных ведьм и демонов, которые наводили порчу и сглаз на местное население, портили молоко и изводили скот. И малыш даже не представлял, что все рассказанные стариком истории, на самом деле, чистой воды правда. Но прошло каких-то пятнадцать лет, и дед передал внуку все свои знания: научил драться на мечах, метать ножи и выживать в самых суровых условиях. Он научил Хёну всего-того, что знал и умел сам: распознавать ведьму и убивать её. И не было в их городке лучшего охотника на ведьм, кроме как молодого Сон Хёну, ведь не одна ведьма не носила головы, попавшись ему на пути. Старый лес шумно приветствовал охотника: криками птиц и шелестением листьев на крепких кронах дубов. Вдохнув лесной воздух, Хёну прибавил шагу, надеясь до наступления ночи добраться на ночлег в ближайший поселок. Не боялся он волков или других хищников, но сегодня на душе было неспокойно, и забившаяся внутри тревога подгоняла уставшего парня идти вперед быстрее. Отчего-то казалось, что за ним следят, будто всё, что его окружает, имеет глаза. Измотанный после очередной охоты на колдуна, Хёну через сил гнал себя вперед, доверяя чутью, ведь оно его ещё никогда не подводило. И не только волка ноги кормят, но и Сон тоже — быстрее охотника в округе не было. Но намотавшись по лесным буреломам, не отдыхая три ночи подряд, сейчас ноги его подводили. Или же просто корни деревьев слишком часто подворачивались под ноги? Споткнувшись в очередной раз и разодрав ладонь, Хёну опустился на траву, привалившись к кроне дерева. Получив, наконец-то, передышку, ноги загудели с новой силой, требуя полноценного отдыха. Приятная тяжесть навалилась на грудь, обволакивая обманчивым теплом и спокойствием. Охотник пообещал себе, что вздремнет всего лишь часок и отправится дальше в путь. Прижав к себе сумку с нужным снаряжением, Сон забылся в сне, давая вымотанному организму передышку. И был сон молодого охотника слишком крепок, чтобы проснуться от хруста ветки, на которую наступила босая нога девушки, что шла лесом, совсем не крадучись и не боясь быть пойманной. Если бы Хёну не спал, то сразу же понял, кто перед ним. Черноволосая, с длинными волосами, собранными в замысловатую косу, она стояла напротив, чуть склонив голову в бок, наблюдая за тем, как во сне охотник чуть шевелит пухлыми губами. Ярко красные губы девушки изогнулись в ухмылке — она даже не надеялась, что такая добыча сама придет в её сети. — Так вот, какой ты, Сон Хёну, — тихим и вкрадчивым шепотом говорила она, приседая напротив спящего охотника, и касаясь его лица тонкими пальчиками. Ведьма чертила ногтем линию скул, провела подушечками пальцев по пухлым губам, улыбаясь от подвернувшейся удачи. — Теперь ты никуда не денешься, Хёну, — обещала ведьма, хохоча и убегая прочь. Ветер трепал полы её длинного платья, расплетал длинные косы и доносил остатки смеха красавицы к мирно спящему охотнику. Хёну кинулся, как будто кто-то вылил на него ушат холодной воды. Оглянувшись вокруг, парень схватился на ноги и потянулся, хрустя позвонками. От сидения в неудобной позе, затекли шея и спина, но отдых пошел ему на пользу — тяжесть в груди и тревога отступили. Небольшой лоскуток ткани, подарок ведьмы, в своем кармане куртки Хёну так и не заметил. Небо уже окрасилось ярко-розовой краской, а солнце ярко-оранжевым диском почти опустилось за небосвод, когда охотник вышел из лесу на дорогу к ближайшему поселку. Позднее время отбивало всякую надежду встретить запоздалую повозку, и Сон почти бегом направился к населенному пункту, чтобы наконец-то переночевать в нормальных условиях и поесть горячей пищи. Как по чьему-то велению на обочине дороги Хёну заметил куст со спелыми, почти что черными ягодами ежевики. Сочные, налитые соком, ягоды так и манили блестящими от вечерней росы боками. Желудок свело от голода, и ноги сами понесли охотника к кусту. А затем, руки сами потянулись за лакомством, срывая одну ягоду за другой. И всё это наваждение, покорение чужой воле, не казалось Хёну чем-то странным. И мир завертелся перед глазами после пятой съеденной ягоды. Чернота вдруг завертелась перед глазами, зазывая парня за собой в непроглядную темень, а звуки резко утихли, не успел Сон и глазом моргнуть, так и осел на землю, рядом с кустом дьявольской ежевики. Но Хёну Бора слишком долго ждала, желая заполучить сердце молодого охотника. Сон Хёну был единственным чего так страстно желала она. Колдовской огонь не гаснет до самого утра, пока солнце не начнет свой бесконечный путь по небосводу. Полыхает ярко-красным цветком под стеклянным колпаком, пока юная ведьма не вернется в дом. И с первыми лучами тихо скрипит деревянная дверь, впуская в просторное помещение рассветный холод и влагу. Бора отставляет с печи котелок с ведьминским варевом, гладит урчащего черного кота и принимается развешивать собранные травы, разливать собранную утреннюю росу в деревянные ступки, пряча их в шкаф. Юная колдунья живет в самой гуще темного и мрачного леса. Костлявые руки-ветки скребутся в окна ветреными и холодными осенними ночами, просятся внутрь, чтобы отогреться. Лесные тропы плутают под ногами путников, ведя их прямо в лесную чащу, к топям, где насмехаются над испуганными людьми болотные огоньки, зовя за собой, плача маленьким ребенком, завывая диким зверем, сводя с ума. Никто не знает так хорошо этот лес, как сама Бора. Древние и пугающие знания передались со смертью бабки, что приютила потерявшуюся девочку у себя. Девушка мало помнила своё детство до того момента, как она очутилась в этом лесу. Случайно или же специально кто-то звал её к этому старому дому, ведя по забытым лисьим тропам всё дальше и дальше, в лесную прохладу, подальше от человеческих глаз. Она сорвала голос, зовя на помощь, содрала колени, бежала вперед и падала, спотыкаясь о черные, вывернутые из земли корни деревьев. Старый и хмурый лес напугал девятилетнюю девочку, а сейчас она не знала другого своего дома, кроме этой лесной чащи, наполненной голосами деревьев, пением птиц и звериным говором по ночам. Хёну открывает глаза и видит вокруг просторную комнату, заставленную свечами. Ни единой живой души, кроме черного кота, что наблюдает за ним слишком внимательно, и как только Сон открывает глаза, то животное спрыгивает со стула и куда-то убегает. Хёну тяжело дышится, а ноги не слушаются, подняться с кровати получается со второго раза. Непослушными ногами он доходит до окна, выглядывая наружу — ночь слишком темна, в слабом свете луны практично и не деревьев не видно. Он удивляется тому, как попал в такую лесную глушь, если точно выходил на дорогу к поселку и даже видел дымящиеся трубы пекарень. Осознание приходит слишком поздно — проделки ведьмы привязывают его к этому месту, пока она сама не захочет отпустить его. Сон раздосадовано бьет рукой по деревянному подоконнику, жалея, что уснул слишком крепко, не послушавшись внутреннего голоса, что предупреждал. Он так легко попался в капкан ведьмы. — Злость тебе совсем не к лицу, — вошедшая девушка была немногим старше самого Хёну: в слабом освещении свечей её кожа казалась смуглее, а волосы ещё темнее. Она пытливо смотрела на парня, видя, как постепенно недовольство уходит, а злость сменяется любопытством. Темное, простого покроя платье, очерчивало плавно обтекало упругую грудь и ладную фигуру девушки, делая её совсем непохожей на ведьму. Это-то и смущало Хёну — слабая или неумелая колдунья ни за что бы не смогла так умело перенести его в свой дом. — Любой бы на моем месте отреагировал так же, — Хёну заметил, как тяжесть во всем теле постепенно уходит, а приятная легкость заполняет каждую клеточку тела. — Моё имя — Бора, — приятный и мелодичный смех разносится гулким эхом по комнате; ведьма мягко ступает по полу, а Хёну кажется, что и не касается его пальчиками, плывет, будто по воздуху. Она оказывается слишком близко, и взгляд охотника постоянно опускается на приоткрытые губы колдуньи, что манят его попробовать их на вкус. Будто читая его мысли, Бора улыбается и подходит совсем близко, обдавая теплым дыханием щеку парня, прижимаясь телом к его телу, сводя с ума, но так и не касаясь заветных губ парня. Недоумение и совсем немного страха на лице охотника веселят Бору, но она не отходит, только крепче сжимает губы в алую линию, не сводя внимательных глаз с парня. — Моё имя ты уже знаешь, — шепчет Хёну, удивляясь своей покорности. Неужто она чем-то его опоила? — Ты здесь по собственной воле, я лишь тебе немножко помогла, подтолкнула к желаемому, — отвечает Бора, заглядывая в темные глаза стоящего напротив охотника. — Если бы ты не хотел перемен в своей жизни вряд ли заклинание сработало. Так чего же ты на самом деле хочешь, Хену-я? Мелодичный голос ведьмы эхом бьется в сознании, и Хёну отшатывается назад, оседая на кровать. Знакомая темнота снова окутывает, поглощая все звуки. Невесомое тепло чьих-то ладоней заставил Хёну открыть глаза. Он сидел под тем же кустом ежевики, а солнце так и застыло на горизонте, не опускаясь ниже. Ни ведьмы, ни её дома, никаких следов колдовства Сон не заметил, оглядевшись вокруг, но приятное тепло всё так же согревало. Вернулся Хёну домой как раз на третий день после той встречи с ведьмой, но каждый знакомый не мог не отметить то, как изменился молодой охотник. С тоской и невидимой грустью смотрел он в лес, вспоминая голос и тепло ладоней ведьмы. И не было лекарства для околдованных. Угасал Хёну прямо на глазах, сказал тогда старик, чтобы тот не мешкая, шел искать ту ведьму, ведь осталось то его сердце в той лесной глуши. И чем дальше он будет от того места, тем быстрее погибнет. Уж слишком хорошо старик знал поверья о тех, кого приметили себе ведьмы. — Жизни тебе без неё не будет, Хёну-я. Ищи ежевичный куст, он и приведет тебя к ней. Недолго искал Хёну ежевику на самой обочине дороги. Срывая ягоды, чувствуя приятную сладость, что разливалась во рту приятной терпкостью, он уже не пугался знакомой темноты и полного беззвучия, предвкушая воссоединение с той, что навсегда забрала его сердце себе. Вспоминая вопрос Боры, Хёну отвечает сразу же, как только оказывается в знакомой комнате. — Я хочу остаться.