Поклонник

Тацу Ямаширо просыпалась тяжело. У подушки лежал зачарованный меч, в котором звучали голоса мертвецов, они приносили кошмары. К кошмарам Тацу привыкла — только в них она могла увидеть мужа. Дождь стучал по крыше, нагоняя тоску, вода бурлила в желобах, заставляя вспоминать об уюте, которого дом Тацу был лишен. Тацу села на кровати, поджав под себя ноги. Она безучастно смотрела на серые простыни, нуждавшиеся в стирке, грязную посуду в углу, которую давно собиралась вымыть, пыль на полке с именными табличками, у которой она молилась. Волосы свисали слипшимися прядями, но у Тацу не было сил вымыть голову: совершенная месть вырвала из нее стержень. Больше она не хотела ничего. Руки опускались, когда Тацу думала о том, что отныне и навсегда только она и клинок — из плена колдовского меча не возвращалась еще ни одна душа. Все же, она и ее возлюбленный муж всегда будут вместе в бою, однако воссоединятся они только тогда, когда грудь Тацу пронзит то же лезвие. Но где найти того, кто превзойдет ее во владении мечом? Когда Тацу услышала стук в дверь, она стояла на кухне, насыпая в глупую американскую кружку невкусный американский кофе. Падение Тацу было так головокружительно, что она даже не подумала включить кофе-машину — она не хотела слышать звук, слишком он напоминал о других временах. Тацу взяла катану, которая последовала за ней из спальни в кухню — Тацу не проходилось следить за тем, чтобы меч был под рукой, меч не оставлял ее никогда, - и спустилась в прихожую. Туже затянув пояс и, подкатив рукава халата, чтобы не мешались, она пальцами босой ноги толкнула дверь, отступая на шаг в бок, в темноту, чтобы лишить врага преимущества. Кофе Тацу все еще держала в руке свободной от меча, зажав ручку в безымянном и среднем пальцах. Кофе был горячий. Кофе можно было выплеснуть врагу в лицо. Тому, кто стоял на пороге дома Тацу, обтекая дождевыми струями, Тацу выплеснула бы кофе в лицо, даже если бы он не был ее врагом. Но были же минимальные правила гостеприимства, скрипнула зубами Тацу. Не всегда они разрешали делать то, что хочешь. «Привет, - оскалился Диггер Харкнесс, сверкая золотым зубом. Кудрявый чубчик прилип ему ко лбу. - Я пиво принес. К завтраку. И это, цветы тип». В подтверждение своих слов, Диггер махнул одной рукой, между толстыми пальцами которой были непостижимым образом зажаты целых две банки — у Тацу даже суставы заломило, когда она посмотрела на его руку; махнул другой рукой, из кулака которой торчали лиловые и золотые головки вместе с желтыми, облепленными грязью корнями цветов с клумбы соседа Тацу, мистера Хошидо. Диггер принял выражение лица Тацу за легкое вежливое удивление, и поспешил объясниться. Объяснения Диггера Харкнесса. Каждый раз, когда Тацу слышала их, ей казалось, что у нее вот-вот начнет дергаться глаз. Даже Крока было легче понять, а ему было не так-то просто говорить из-за огромных тяжелых челюстей и мелких острых зубов, царапавших язык. «Ну ты эт, не подумай чего, - Диггер собрался открыть пиво, но вспомнил, что во второй руке у него цветы. Он посмотрел вниз, и Тацу последовала за ним взглядом, но из-за пояса его спортивных штанов уже торчал бумеранг. - Короч, я нормальный пацан. Прошел мимо, взял пива, нарвал цветов и такой думаю — надо зайти». «Я тебя не приглашала», - сказала Тацу, крепче сжимая рукоять катаны. Шепот мертвецов громче зазвучал у нее в голове. Убей, убей. Отними жизнь человека без чести. Убить его — не преступление, а одолжение, искушали мертвецы. Тацу не поддавалась на их шепотки, но в это раз удержаться было не так-то просто. «Дык разве хорошему человеку нужно приглашение», - Диггер поставил ногу на порог и уперся в колено кулаком с цветами. Одна штанина Диггера была обмотана изолентой, изолента отсвечивала тусклым, призрачным светом. Это водяная морось делала ее похожей на зеркало. Диггер даже успел улыбнуться — этой своей кошмарной улыбкой, превращавшей его лицо в демоническую гримасу, - прежде, чем Тацу столкнула его ногу в грязном ботинке с ее пыльного, но чистого порога. Диггер был больше и тяжелее ее, но он упирал на тяжесть и размер, в то время, как Тацу опиралась на ловкость и легкость. «Уходи или я разрублю тебя пополам», - пригрозила Тацу. Она не сразу поняла, куда Диггер пялится с откровенно невменяемым выражением лица, пока не поняла, что халат распахнулся у нее на груди, образовав глубокое и выразительное декольте. «Не-ка», - без особого чувства откликнулся Диггер, по-собачьи тряханув головой. Осмысленность, появившаяся в его глазах после того, как он перестал пялиться на грудь Тацу, все еще заметно уступала осмысленности Рика Флага. Рик думал приказами, но он хотя бы думал. Думал ли Диггер Харкнесс — и команда ученых Аманды Уоллер не сразу смогла ответить на этот вопрос. «Я убью тебя», - сказала Тацу, поставив кружку с кофе на невидимую в темноте прихожей тумбу, где стояли мужские ботинки и сандалии, которые больше некому было надеть. Она бы отпила кофе, чтобы показать свое презрение к Диггеру, но нечего было показывать — Диггер и так знал, как она к нему относится. Особого впечатления на него это, правда, не производило. «Да ладно», - фыркнул Диггер, и Тацу в одно молниеносное движение, крутанувшись в па, достойном разве что мастеров меча и балерин, прижала лезвие к щетинистому, отдающему желтизной горлу Диггера. Из рук Диггера выпали и покатились по доскам пивные банки. Цветы вмазала в дерево босая ступня Тацу, когда она повела Диггера к стене, не давая ему даже моргнуть. «Я убью тебя», - повторила Тацу, начиная раздражаться и раздражаясь на себя вдвойне за то, как этот пригородный жулик с погнутыми кусками железа легко выводит ее из себя. Диггер, похоже, не испытывал таких же сильных эмоций, как Тацу — его зрачки дернулись, он дернулся за бумерангом, но он не успел, и зрачки быстро сократились. «Убьешь — и я буду вечно стучать тебя по заднице», - предположил Диггер, стоя на цыпочках спиной к стене. Бояться он не боялся, но соседство с мечом Тацу не нравилось никому, даже Аманде Уоллер. «Что?» Большинство слов, вылетавших изо рта этого человека, напоминали дудение в огромные австралийские трубы, названия которых Тацу не помнила. Вот и сейчас Тацу слышала звук, но не понимала, к чему он. «Ну эт, тип, - Диггер облизнул губы. Губы у него были полные, яркие, по-детски пухлые. Они странно смотрелись на сероватом, с лиловыми мешками под глазами и большим сплюснутым носом, лице вора и грабителя. - Он же захватывает души, да? Моя душа тоже будет там. Она будет вечно стучать тебя по заднице». Последние слова Диггер произнес с таким откровенным удовольствием, что Тацу не выдержала. Слишком через многое ей пришлось пройти, чтобы теперь стоять на крыльце собственного дома и выслушивать оскорбления с сексуальным подтекстом от какого-то грязного уголовника. Свободной рукой Тацу схватила Диггера за шиворот его отвратительной то ли куртки, то ли пальто с безвкусными отворотами, выкрутила воротник и прорычала: «Зачем ты ходишь за мной? К чему твое отвратительное пиво и выдранные с клумбы цветы? Я презираю тебя. Я презираю тебя и таких как ты. Ты этого не видишь? Ты ищешь смерти? Отвечай, ну!» «Ну ты это», - Диггер хмыкнул и сглотнул. «Говори!» - взревела Тацу, поднимая меч выще. Лезвие рассекло кожу, разрез был похож на тонкий алый рот, между губ которого выступили густые капли крови. «Ты мне нравишься, дура ебанутая! - заголосил Диггер, изо всех сил задирая голову. - Самая ебанутая баба на раене, ясно, у чьего дома я буду ошиваться! Бля, ну чего я не слушал бабулю, она же говорила, мол, внук, найди себе нормальную — нормальную, тупой ты говнюк, нормальную бабу, а не всяких ебанутых япошек с мечом. Сука, баб, ты была права, но хуле уж там, если нормальных даже не трахнуть нормально, не то, что поговорить!» «О чем это поговорить?» - оторопело спросила Тацу. Дудение, вылетавшее изо рта Диггера, обрело подобие осмысленности. Он ходил за ней, но ходить за ней по ее же двору... в Японии … как он вообще сюда попал... кто его пустил, мало ли — спасение мира это заслуга, достойная амнистии... он же идиот, еще и идиот с бумерангами... зная, что Тацу убить его проще, чем открыть банку пива... с такими намерениями, которые... «О маджонге», - хихикнул Диггер Харкнесс. Сглотнул еще раз — кадык пролетел под лезвием, как пуля. И, вдруг, ни с того ни с сего, подмигнул Тацу глазом, на котором были еще заметны расплывчатые контуры здорового синяка. «Ты сумасшедший», - убежденно сказала Тацу, убирая меч. Диггер с облегчением выдохнул, разминая шею. Шея хрустела так страшно, что должна была привлечь внимание тех соседей, которых еще не привлекли вопли Диггера. «Бабуля тоже так говорила», - хрюкнул Диггер. Тацу взялась за дверь, намереваясь войти и закрыть ее перед носом Диггера — пусть носится по двору, как обезумевший питбуль, пока не надоест — но большая грязная рука с обломанными ногтями, рука, которую Тацу легко смогла бы отрубить, уперлась в дверь. «Ну ты эт, хоть кофе предложи, - сказал Диггер Харкнесс, изображая самую отвратительную, идиотскую и... забавную в мире улыбку деревенского ловеласа, которую интеллигентная, умная, храбрая и решительная, а, к тому же, еще и невероятно грустная Тацу Ямаширо когда-либо видела у своего порога. - Я промок». «Я могу предложить укоротить тебя на голову», - Тацу посмотрела на Диггера через плечо, только чтобы обнаружить, что ее взгляд самурая на него не действует. Диггер смотрел на нее в ответ как туповатый, но добродушный питбуль — ласково и нагло, отлично зная, что за изодранный диван он в лучшем случае получит свернутой газетой по заднице. С чего он так решил? С чего Тацу решила, что не может убить его? С чего Диггер вздумал, что ему ничего не будет за его фантастическую наглость, спрашивала себя Тацу, разглядывая его с невероятными презрением и отвращением — всеми, которые она могла найти в себе и показать меньше, чем за минуту. «Я не убиваю тебя только потому...» - надменно начала Тацу, и Диггер перебил ее с гоготом: «Потому, что если ты убьешь меня, я буду вечно стучать тебя по заднице». Тацу вошла в дом, не закрывая дверь, и Диггер зашел вслед за ней. Он странно пах — пивом, болотной травой, и чем-то еще. Чем-то, в чем Тацу не сразу опознала тяжелый запах вызывающе дорогого мужского одеколона, который, насколько Тацу знала, Диггер скорее бы сдох, чем купил — зато разбить витрину и уволочь за ним бы не заржавело никогда. «Сними обувь», - гавкнула Тацу, не оглядываясь. Тишина в прихожей нарушилась сопением и пыхтением, которые, в свою очередь, прервались задумчивым молчанием — настолько нехарактерным для Диггера, что Тацу не пришлось оборачиваться дважды. «Если на тебе рваные носки, сними их тоже. Я не переношу мужчин в рваных носках». Ответом Тацу было фырканье и хрюканье. «Я торчу, когда ты командуешь. Но ты эт, пиво с крыльца-то забери». «Сам заберешь», - вскипела Тацу, мгновенно разворачиваясь, и Диггер, пытавшийся незаметно подобраться к ней со спины — ступни у него были такие же большие и волосатые, как руки — попятился, поднимая руки ладонями вверх. «Понял, понял. Сам заберу».