Мысли времени

Маслов примчался в больницу, как только узнал о происшествии. Он понятия не имел, что произошло, лишь в общих чертах полагал, что с дочерью случилась беда. Он надеялся, что там ничего серьезного, пару царапин. Реанимация встретила Илью Ильича запахом хлорки и тишиной, нарушаемой лишь попискиванием и шумом аппаратов. — Где моя дочь? — он подошел к врачу и схватил его за халат. Мужчина отрицательно покачал головой, понятия не имея, о чем говорит этот странный старик. — Жанна Владимировна Кузнецова, — торопливо произнес Маслов. — Пойдемте, — врач решил, что проще будет показать, чем рассказать. Ведь в такой ситуации все понятно без слов. Они прошли мимо застекленных палат. В некоторых находились люди, какие-то были пусты. К сожалению, вид больницы — едва ли не самый печальный вид, который способен навеять на человека тоску. Тут остро ощущается боль, не столько физическая, сколько моральная. Хотя, иногда покалывания в области сердца и страх вполне реальны. Маслов заметил впереди несколько человек в накинутых на плечи халатах, он ускорил темп, обогнал врача. Илья Ильич не знал почему его тянет именно туда, но он чувствовал, он все понимал. Казалось, он уже знает, что делать. В конце коридора стояли люди, Маслов узнал в них коллег дочери. Мужчина не помнил, как их зовут, да и какая сейчас разница? Он протиснулся к стеклу, чуть отстранив Элину — сводную сестру дочери. Девушка не сопротивлялась, казалось, она сейчас была слишком напугана, чтобы противиться. Или же она все понимала? Понимала, что отцу намного тяжелее, чем даже ей? Хотя, какой он отец? Отец, который бросил родную дочь сразу после ее рождения? Ведь тогда она так в нем нуждалась, у девочки совсем никого не осталось, мать умерла при родах, а он просто бросил, решил, что у него есть дела поважнее. Как он мог? Как мог обвинить дочь в смерти любимой жены? Сейчас Маслов понимал, что совершил самое настоящее предательство по отношению к дочери. Совсем недавно у него появился шанс вернуть все на свои места, снова добиться ее расположения. Конечно, вернуть любовь дочери он уже не сможет, но может хотя бы попытаться расположить ее к себе. ведь лучше иметь плохое общение, чем совсем никакого. Маслов вошел в палату, опустился на стоящий у кровати стул и осторожно сжал холодные пальцы дочери в своей руке. Сейчас в голове у мужчины был страх, а в сердце какая-то боль. Боль давно забытая, но такая близкая и пугающая. Наверное, что-то такое он испытывал, когда узнал о смерти жены. Женщины, которая была для него всем. Она была для него самым настоящим миром. — Знаешь, Жанна, когда-то ты просила меня рассказать о маме, — начал было Илья Ильич, но осекся. Слова давались с большим трудом, произносить их было чрезвычайно сложно и тяжело. Он мужчина считал, что должен ей рассказать. Должен рассказать именно сейчас. Вдруг потом будет поздно. Он надеялся, что поздно не будет никогда, что дочь обязательно выйдет из комы. Но это все мечты, а реальность сейчас была гораздо страшнее. — Так вот, — снова продолжал Маслов. — Ты просила меня рассказать про маму. Я даже не знаю с чего начать. И я не знаю слышишь ли ты меня, понимаешь ли ты хоть что-то, но я просто обязан рассказать тебе сейчас. Мы познакомились с твоей мамой, когда были совсем молоды. Мы учились в медицинском, только я на фармацевта, а она на врача. Мы были совершенно разными людьми, не похожими друг на друга. Она мечтала стать лучшей, спасти весь мир и придумать лекарства от неизлечимых болезней, а я учился посредственно, плыл по течению и даже не думал что-то менять в своей жизни, ведь я так привык. Она была безумно красивой. Просто знай, что ты очень на нее похожа. Просто как две капли воды. Лицо, голос, характер. Я думал, что на свете не бывает двух похожих людей, но только сейчас я понял, как же жестоко я ошибался. Маслов вздохнул, смахнул слезинку, которая так некстати появилась на щеке пожилого мужчины, и продолжил свой рассказ. — Любовь у нас была яркая, хотя и очень короткая. Да и поженились мы спустя год после нашей первой встречи. Очень символично получилось, практически в тот же день. Илья Ильич перевел дух, собираясь с силами. Он оглянулась, но за стеклянным окном уже никого не было. Мужчина этому очень обрадовался, ведь все то, что он собирался сейчас рассказать было очень личным и таким дорогим, что не предназначалось для посторонних ушей. — Она была замечательным человеком, я никогда не встречал таких людей и думал, что уже никогда не встречу, а потом в моей жизни появилась ты. Я уже говорил, что вы похоже внешне, но потом, когда познакомился с тобой ближе, то понял, что и внутренне вы практически не отличаетесь. Только ты немного жестче, серьезнее. Но такова жизнь. И я рад, что все то, что произошло с тобой не озлобило тебя и не сделало суровой. Ты все еще остаешься милой и доброй, открытой и искренней. Маслову каждое слово давалось все труднее и труднее. Мужчина даже не подозревал, что изливать душу так сложно. Он думал, что рассказать кому-то о своей жизни — это легко, словно прогулка в лесу после дождя. О своей жизни — легко, но когда она начинает переплетаться с судьбой человека, который был для тебя всем — прогулка по лесу превращается в преодоление болота. — А после свадьбы все завертелось: совместная жизнь, учеба, подработки по вечерам, беременность. Я не был готов к ребенку, но она настояла, — Маслов едва заметно улыбнулся, а по щекам все еще продолжали катиться слезы. Казалось, сейчас наступил самый тяжелый для него момент. Он тяжело вздохнул, сделав глубокий вдох, потом выдохнул, собираясь с силами. — День твоего рождения стал днем ее смерти, — наконец произнес Маслов, словно ударил. Голос мужчины в этот момент предательски задрожал. Он был готов разрыдаться прямо сейчас, но старался держаться. Держаться из последних сил, которых уже практически не осталось. Он знал, что его сила поможет Жанне выбраться. — Наверное, ты хочешь знать, почему я уехал? Я испугался. Я испугался и сбежал. Когда уезжал во Францию, то думал, что быстро устроюсь там, найду свою любовь и заведу семью. Я смог устроиться, создать свой бизнес, стать одним из лучших фармакологов. И девушка у меня была, много их было, но ту самую я не встретил. И семью не создал. Вот и получается, что нет у меня никого, кроме тебя, Жанна. Я всегда винил тебя в смерти любимой женщины. Как я мог?! Как я только мог, — Илья Ильич перевел взгляд на бледное лицо дочери. — Я никогда не смогу простить себя за эти паршивые мысли. Да меня расстрелять надо только за то, что мог подумать о таком. И ты сможешь это сделать, если захочешь. Ты только живи, Жанна, прошу. Только живи. Мужчина замолчал. В помещении повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь звуком больничной аппаратуры и негромкими голосами медиков, которые Маслов слышал приглушенно, словно в уши засунули вату. — Я всегда буду с тобой, что бы не случилось. Я люблю тебя, дочка.